Листы клёна или дуба — самые красивые и большие — следовало высушить (например, на батарее, уложив предварительно сверху газету), потом в сухом виде заложить в книгу. А после этого ставший тонким и почти прозрачным лист прикрепить в альбом по природоведению.
Но дело было не в альбоме и не в оценке. Лист был так прекрасен, что казалось, он будет храниться в книге вечно. Что через много лет, достав его, ты будешь наслаждаться запахом осени и воспоминаниями о своём четвёртом классе.
Однако нет... Сохранял долговечность лишь забытый в книге, как бы вычеркнутый из реальности лист. А тот, который ты доставал, которым любовался, сразу становился ветхим и рассыпался на глазах.
И это касалось всего, что с таким трудом удавалось создать в детстве: фигурки из пластилина, которыми ты истово занимался часами, буквально на следующий день утрачивали красоту и становились бесформенными; рассыпались сложенные из спичек крепости, становились блёклыми переводные картинки. Наверное, поэтому так ценились игрушки — даже ломаясь, даже старея, они сохраняли цвет, форму, упругость и твёрдость.
Это постоянно меня мучило, никак не удавалось создать что-то долговечное. Складывал ли я бумажные кораблики и самолётики, пытался ли склеить модели кораблей или танков, вздувал ли пену в ванной, рисовал ли на морозном стекле, всё умирало сразу и на глазах. Оставить свой след в пространстве оказывалось невозможным. И даже если это иногда получалось, это всё равно тут же отделялось от тебя, стиралось, бледнело и уходило в небытие.
Долговечным оказывалось совсем другое: память об этих вещах и связанные с этим игры. Мел стирался с асфальта, но невозможно было стереть из памяти воспоминания о классиках, штандере или казаках-разбойниках. Долговечными оказались только те вещи, которые ты создавал мысленно и вместе с другими.
Вот так я и научился делать гербарий из других листьев — из листьев памяти.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
