— Ну пойдёшь завтра со мной? — говорил он, заходя в мою комнату и смущённо улыбаясь. — Только я тебя разбужу рано, часов в шесть.
— Во сколько? Нет, не пойду. Не хочу.
— Ну смотри...
Отца я увидеть никак не мог: колонны показывали издали. Очень редко — кого-нибудь крупно. Красивую женщину. Или ребёнка на плечах взрослого. Но совсем маленького. А меня на плечи уже не возьмёшь.
Однажды мама сказала:
— Ну сходи ты с ним ради бога!
— Зачем?
— Посмотришь. Порадуешься вместе со всеми. Понимаешь, твой отец идёт впереди колонны. Его же на фабрике все знают. И ты тоже пойдёшь впереди колонны.
— Я пойду впереди колонны?
— Ты пойдёшь впереди колонны.
Я попытался себе представить это.
Не получалось.
Мне казалось, гораздо важнее, если отца покажут по телевизору, как он идёт впереди колонны, а вдруг я это пропущу?
— Сходи, потому что он хочет, чтоб ты пошёл.
Я пожал плечами.
— Только я разбужу тебя в шесть! Иди, ложись.
Я лежал в темноте, недовольный собой. Я ругал себя за то, что согласился. Что мама сумела меня уговорить каким-то обманным путём.
Но она меня так и не разбудила. Отец, наверное, просто не разрешил ей. Он знал, что я не хочу идти.
Иногда мне кажется, что я вижу это, как в старом кино. Эти огромные толпы, которые скапливаются на Манежной и часами ждут, когда их отправят через Красную площадь, через Васильевский спуск. Стоят в оцеплении конные милиционеры, солдаты. Все оживлены. Все поют песни. Играет музыка. Колышутся флаги. На деревянных шестах люди держат портреты старых людей в шляпах.
Впереди фабричной колонны — мой отец. Он ждёт и улыбается. Сейчас подадут сигнал — и тогда...
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции