Борис Минаев, писатель:
Школа приближалась: стояли очереди в отделах «Культтовары» за тетрадями, ластиками и ручками, уже вовсю торговали огромными хризантемами, и сам воздух улиц был наполнен этим тревожным ожиданием.
С другой стороны, именно эти августовские дни всегда были самыми — на удивление — солнечными и прозрачными. Я очень любил это время, когда сливы, яблоки, груши, арбузы, кабачки, помидоры — всё как будто само вылезало из скучных магазинов на московские улицы, на шаткие ларьки, сколоченные из пустых деревянных ящиков. Эти дни, когда мама просила меня донести арбуз и каждый день впихивала в меня по килограмму слив. Эти дни, когда ты прощался с летом.
Дело не в том, что я как-то уж очень любил лето. Да я вообще его не любил, честно говоря. Лето было сопряжено с неизвестностью. Вечно в последнюю минуту решался вопрос — куда поедем? Вечно тебя отсылали в деревню, к тёте, где сплошные картофельные грядки, жара — и только пыльный склад книг в дровяном сарае — единственное наслаждение. Но тревогу внушало само ожидание сентябрьских изменений. Жизнь как-то сама поворачивалась на новый круг. Что-то должно было произойти, а что именно, я ещё не знал.
Школа, этот гулкий, огромный дом, наполненный сотнями людей, характеров, голосов, лиц, всегда внушала мне священный ужас. Мне в ней было плохо. И школа, как океан в «Солярисе», тоже это чувствовала — она посылала мне свои сигналы: щелчки, зуботычины, ежедневные унижения, остряков‑самоучек, которые вечно воруют портфель, с весёлым видом говорят мерзости тебе в лицо и от которых не спрятаться, потому что это и есть обычная школьная жизнь.
Я терпел, я знал, что когда-нибудь она кончится, и она кончилась, конечно, и я победил.
Читайте также: «Отдых строгого режима». Надо ли заставлять детей заниматься на каникулах?
Но в августовские дни к этим чувствам примешивалось что-то ещё. Есть особая грусть в августовском свете, в этом прозрачном недогрызенном яблоке, лежащем на асфальте, в этих жёлтых листьях, покрывающих зелёную ещё траву. Это называется — время. Уходящее, улетающее, со всей его красотой и печалью, оно так сильно концентрировалось в этих августовских днях, что, когда я выбегал во двор, мне порой хотелось и смеяться, и плакать.
Но я не плакал, конечно. Нет, ни за что.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
