Любая революция рано или поздно заканчивается более или менее полной реставрацией того порядка, который был прежде. Но сначала должен появиться человек, который скажет: «Хватит безумных экспериментов. Пора заняться настоящим делом».
220 лет назад, 9 ноября 1799 года, или, вернее, 18 брюмера VIII года Республики, во Франции состоялся переворот. Фактически это означало, что Великая Французская Революция окончилась. Директорию лишили власти, парламент разогнали, и на самую верхушку политического олимпа вынесло некоего Наполеона Бонапарта.
В силу обаяния личности Наполеона, которое воздействует на умы даже спустя столетия, переворот 18 брюмера рассматривают прежде всего как одну из главных опорных ступенек его восхождения к высшей власти. Дескать, вот он просто революционный генерал, вот он уже Первый консул, а там недалеко и до императорской короны.
На самом деле как раз Бонапарт здесь — фигура, в общем, случайная. Не будь его, подвернулся бы другой. Например, Жан Виктор Моро, генерал, тоже достаточно популярный в войсках и вполне годившийся на роль Первого консула. Может быть, для инициатора переворота, аббата Сийеса, генерал Моро был бы даже предпочтительнее. Хотя бы по той простой причине, что Наполеон быстро выдавил «главного заговорщика и организатора» Сийеса на вторые и даже третьи роли, поскольку, как говорится, «сам захотел царствовать и всем владети». Впрочем, как поступил бы Моро, тоже неизвестно. Может быть, точно так же. А может, и иначе. Здесь можно только гадать, а история, как известно, не терпит сослагательного наклонения.
Строго говоря, никакого гадания в стиле «что было бы, если» здесь быть вообще не может. В силу того, что существует непреложный исторический закон, о котором часто забывают, но обойти который невозможно. Лучше прочих этот закон сформулировал русский мыслитель Николай Бердяев: «Все революции кончались реакциями. Это — неотвратимо. Это — закон. И чем неистовее и яростнее бывали революции, тем сильнее были реакции. В чередованиях революций и реакций есть какой-то магический круг».
Формулировка точная и одновременно эмоциональная, спору нет. Но абсолютно полной её назвать тоже не получается. На самом деле к ней есть несколько существенных дополнений.
Для начала — непонятно, что Бердяев называл «реакцией». Полную реставрацию того, что было до революции? Частичную? Или просто сосредоточение власти в одних руках?
Вероятнее всего, последнее. И вот тогда картина проясняется.
Дело в том, что каждая революция оканчивается более или менее полной реставрацией того порядка, который существовал раньше. Но это уже заключительный этап. Да, он неминуем. Но когда и как реставрация произойдёт, одному Богу известно.
Зато совершенно точно известно, когда прозвучит первый звоночек и из толпы яростных революционеров, одержимых более или менее разрушительными идеями, выделится человек, который эту самую революцию сначала притормозит, а потом по возможности обернёт вспять. Хотя бы в некоторых сферах.
Десять лет. Плюс-минус год или два. И ничего сверхъестественного в этом нет: здесь не надо искать ни магии, ни мистики, ни «всесильной руки тайных обществ». Это обусловлено человеческой природой в целом и продолжительностью человеческой жизни в частности. Десять лет — дистанция, вполне достаточная для того, чтобы оглянуться назад и начать подбивать итоги.
Вот тут-то и появляется тот самый человек, который в той или иной форме скажет: «Всё, ребята, хватит. Кое-чего мы достигли, и это неплохо. Это нормальная база для того, чтобы заняться делом». И, сосредоточив в своих руках всю полноту власти, возьмется наконец за государственное строительство как таковое. Получив при этом поддержку широких масс, которые уже устали от экспериментов.
Так было во времена Английской революции. 1642 год — «Долгий парламент» фактически ставит короля вне закона и инициирует начало революции и гражданской войны. Проходит 11 лет, и в 1653 году в парламент является Оливер Кромвель. Называет депутатов пьянью, развратниками и грешниками: «Я положу конец вашей болтовне!» Становится лордом-протектором, оживляет экономику, успешно борется с пиратством, развивает торговлю.
Так было и во Франции после 18 брюмера. То есть через 10 лет после начала революции. Наполеон за пять недель разрабатывает и вводит новую конституцию, потом проводит административную и военную реформу и, наконец, уже став императором, приступает к главному. О чём говорит впоследствии так: «Настанет день, когда история скажет, чем была Франция, когда я взошёл на престол, и чем стала она, когда я предписал свои законы Европе. Моя истинная слава не в том, что я выиграл 40 сражений. Ватерлоо стерло в памяти все воспоминания обо всех этих победах. Но что, несмотря ни на что, не сотрется в памяти, что будет жить вечно, так это мой Гражданский кодекс». Кстати, он оказался прав: Кодекс Наполеона сейчас, по сути, лежит в основе правовой системы почти всех стран, входящих в ЕС.
Так было в СССР. В 1927 году, то есть через 10 лет после революции, товарищ Сталин расправляется с оппозицией. К 1929 году фактически сосредотачивает в своих руках всю полноту власти. А дальше — «этапы большого пути». Коллективизация, индустриализация, победа в войне… По сути, строительство того, что можно назвать «Российская империя. Версия 2.0».
У нас в 1991 г. тоже произошла, по сути, революция. Буржуазная. Чуть было не поставившая страну на грань исчезновения. Или даже за грань: СССР всё-таки рухнул. И то, что спустя десять лет (плюс-минус год-два) появился человек, который прекратил беспредел олигархов и занялся государственным строительством, — вовсе не случайность, а высший из всех возможных законов: закон истории.
