Мир, в котором выплавлялось будущее Российской империи.
Время для романов
Юлия Шигарева, «АиФ»: — Ваш роман — два тома по 800 с лишним страниц! Как у вас хватило здоровой наглости такую махину написать? Ведь нас убеждают, что никто длиннее постов в Твиттере в 140 знаков уже давно ничего не читает.
Алексей Иванов: — Не соглашусь с вами. Для толстых романов сейчас вполне благополучное время, их много — и российских, и переводных. А как у меня самого хватило наглости?.. Я об этом даже не задумывался — я задумывался о том, что хочу рассказать.
— И что же?
— Мне хотелось показать очень и очень разнообразный мир, в котором сошлись русские, степняки-джунгары, китайцы, мусульмане Средней Азии, язычники, пленные шведы. Такое смешение народов редко случается в истории — а в Тобольске петровских времён случилось.
Разность верований и наций ничуть не мешала людям делать общее дело или хотя бы делать своё, не мешая друг другу. Конечно, случались конфликты, и даже серьёзные. Но мысль о том, что надо решать споры мирно и уживаться друг с другом, тогда никто не отрицал.
Кому мешает богатство?
— Сейчас все отмечают невероятную вспышку интереса к истории. Что мы пытаемся найти в прошлом?
— Вспышка интереса к прошлому всегда является следствием того, что в настоящем история остановилась. Когда изменения ощутимы, нация смотрит в будущее. Видимо, сейчас у нас прекратилось общественное развитие, мы не видим перспектив, поэтому обращаемся лицом назад. И это печально, потому что история не должна быть квинтэссенцией современности.
— В одном из интервью вы сказали: «Россия себя не знает и знать не желает». И как такое возможно? Огромный интерес к истории — и нежелание знать себя и про себя.
— Легко! Нынешний исторический бум не особенно-то расширяет познание России. Идёт переговаривание того, что и так уже было более-менее известно. Мы катим по уже давно проложенным дорогам: Иван Грозный, Пётр I, Сталин, Сталин, Сталин... Отступления в сторону от этих магистралей весьма немногочисленны. И те исторические области, которые лежали за пределами нашего знания, так и остаются во тьме неизведанности.
— Например?
— Например, что мы знаем о сложной жизни и культуре Поморья — хранителя русской идентичности? Что знаем о русской Литве и Смоленске? Что знаем о деятельности губернатора Перовского в Оренбуржье или Муравьёва-Амурского на Дальнем Востоке? Поэтому многие читатели гадают: кто же был повешен в прологе романа? Да неужели губернатор Сибири?
— Сибирь — это сразу и хорошо, и плохо. Это огромный амбар с запасами, которые не дадут нашему государству умереть с голоду, но и позволяют ему не развиваться, не участвовать в конкуренции. Зачем нужны хлопоты борьбы, если и так всё есть? Вот и получается, что богатство — как гиря на ногах. Из-за него мы начинаем отставать от мира. Разумеется, нельзя отдавать богатство чужому дяде. Однако нужно понимать, что, как говорится, не хлебом единым живы.
— Про энергичность государства... Иногда поражаешься, насколько огромна в прошлые века была жизненная сила в народе. А сейчас все спокойные, никто никуда не рвётся — ни Сибирь осваивать, ни целину поднимать. Силы у нации закончились?
— Думаю, пассионарный порыв нации поугас, но не иссяк. Сумасшествие 90-х объясняется в том числе и всплеском народной активности. Народ начал строить какую-то новую жизнь, пусть и не понимал толком, что можно делать, а что нельзя. Тем не менее нация пробудилась от спячки эпохи застоя.
Между Востоком и Западом
— Один из героев романа, тобольский архитектор Семён Ремезов, пытается добиться для Ермака, покорителя Сибири, статуса святого. Потому что «Ермак словно бы показывал, как жить на земле и ради чего жить, если ты русский». На ваш взгляд, кто ещё является таким наглядным примером?
— Таких фигур в истории России не очень много. Вообще считается, что Ермак — последний древнерусский богатырь, хотя на самом деле он реальный исторический деятель. Для Сибири Ермак стал эдакой «точкой сборки». Он продемонстрировал, как жить, какие цели ставить, какими способами их добиваться. Для следующих поколений Ермак стал тем титаном, который держит над языческой Сибирью русское небо.
У каждого большого региона России есть собственный культурный герой. Дух предприимчивого Поморья олицетворяет купец Садко. Дух рабочего Урала — Данила-мастер Бажова. Дух крестьянской средней России — богатырь Илья Муромец. Дух вольных казачьих окраин воплощён в лихом Стеньке Разине.
— Пленный швед Табберт, наблюдая за тобольской жизнью, изумляется: «Русские даже свою отсталость умудряются обернуть на благо себе». Но ведь всё-таки были и есть вещи, в которых мы опередили тех же шведов?
— Безусловно, в истории были периоды, когда Россия становилась мировым лидером. В XVIII в. она была главной промышленной державой мира: наши горные заводы завалили всю Европу своим железом. В конце XIX в. мы стали главным поставщиком хлеба. XX век — это космос, атом. Так что отсталой страной мы не были никогда. И если к нам относятся пренебрежительно, это свидетельствует о зависти либо непонимании роли России.
Но обманывать себя своим величием тоже не следует. Очень во многих вопросах мы уступаем и Европе, и США. У нас есть возможности это исправить, но мы не всегда ими пользуемся.
— Например?
— Например, СССР совершил революцию в речном судоходстве. Мы первыми в мире разработали и запустили в серийное производство суда на подводных крыльях. А теперь взгляните летом даже на Москву-реку: где «Ракеты» и «Метеоры»? Нет их! То есть победить-то мы можем, а удержать победу — не всегда.
— В прошлые века Сибирь была магнитом, притягивавшим энергичных людей, которые и всю страну вперёд двигали. А сегодня таким локомотивом что может стать?
— Главный двигатель развития — средний класс, который нуждается в свободе, образовании и технологиях. Его-то нашей стране не хватает.
— Той самой уральской горнозаводской цивилизации, которую строили Демидовы?
— «Горнозаводская цивилизация» — всё-таки крупный бизнес. А я имею в виду малый. В развитых странах он занимает больше половины всей экономики, а в России — около 15%. Малый бизнес формирует вокруг себя политическую и правовую среду и демократизирует общество, потому что требует от власти обеспечить возможности для своего развития. Однако наш малый бизнес слишком слаб, чтобы что-то изменить. Главные экономические силы у нас — гигантские компании либо госкорпорации. Но им проще договориться с государством для себя, чем менять порядок жизни для всего общества.
— Один из конфликтов романа — это попытка определить, как всё-таки России жить надо: как отцы-деды жили или как велит царь Пётр — вписываться в европейские традиции? Говоря современным языком, подходит ли нам путь глобализации, которым пытался повести страну Пётр I?
— Правильнее — синтез обоих направлений. Что-то брать у Запада, что-то оставлять своё. Даже идеологи жёстких либеральных реформ 90-х гг. сейчас признают, что они были неправы, пренебрегая национальной идентичностью. Бессмысленно слепо подвёрстывать себя под Европу или США. Нужно выбирать подходящее. Потому что наша национальная цель — двигаться вперёд, а не просто быть похожими на кого-то.
