Впрочем, почему именно страдали? Некоторые ими неприкрыто наслаждались. Правда, результат от этого становился не менее плачевным.
Курить – бесам кадить?
Этой поговоркой любят щеголять, когда желают напомнить, что курение табака наносит вред не только физическому здоровью, но и душе, особенно душе христианской. Однако есть все основания полагать, что ставшие образцом для подражания христиане не разбрасывались поговорками насчёт вреда курения.
Например, святитель Николай Японский оставил в 1880 году следующую запись в дневнике:
«Вчера скучно было и хотелось курить, а, между тем, хотел бросить с воскресенья. Более чем двадцатилетнюю привычку нелегко мне оставить»
Иными словами, он курил большую часть своей сознательной жизни. Это не помешало его канонизации. Более того, Николай Японский почитается в лике равноапостольных, что ставит его в один ряд с Марией Магдалиной, римским императором Константином и его матерью Еленой, а также крестителем Руси князем Владимиром и его бабкой княгиней Ольгой.
В связи с курением отмечен курьёзный случай. В XIX веке на Руси было множество кликуш – так называли женщин, которые кричали о себе: «Я – порченая бесами!» – и выкликали имена тех, кто навёл порчу. Кликуши приходили в неистовство, когда встречались с предметами церковного обихода, например святой водой или мощами. Та же самая реакция следовала на запах ладана и – внезапно – табака. Причина проста. Подавляющее большинство православных священно-служителей курили. Так что кликуши чётко понимали: тот, от кого пахнет табаком, имеет отношение к церкви.
Примерно о том же писал и святитель Феофан Затворник:
«Курить или не курить есть дело безразличное относительно греха, по крайней мере, наша и общая христианская совесть считает это таким»
Пьян, да умён
«А кто не пьёт?» – возмущённо восклицал Аркадий Велюров в фильме «Покровские ворота». И был прав. Так или иначе, этой слабости подвержены почти все. Но пальму первенства заслуженно удерживают писатели. Многие из них пили до паралича, бреда и рукоприкладства. В последнем были замечены Есенин, Довлатов и, разумеется, икона всех отечественных алкоголиков Венедикт Ерофеев. Однако высший пилотаж по части членовредительства продемонстрировал всё-таки нобелевский лауреат Эрнест Хемингуэй. Хотя бы по той причине, что сам же и стал жертвой.
Дело было так. Папа Хэм сидел в нью-йоркском баре Costello и очередной раз убеждался в верности собственного афоризма: «Интеллигентному человеку необходимо регулярно напиваться, чтобы вынести общение с дураками и обывателями». И тут в бар, помахивая щёгольской тростью, зашёл другой американский классик, писатель Джон О’Хара. Хемингуэю трость показалась нелепой. Он принялся издеваться над коллегой и заявил, что «сломает эту штуку одной левой». Классики поспорили на сто долларов, после чего Хэм, выпив залпом стакан виски, схватил трость левой рукой и разбил её о свою голову.
Эта история – абсолютная правда. Фрагменты сломанной трости до сих пор хранят в этом старейшем баре Нью-Йорка. Но вот другие алкогольные рассказы из жизни Хемингуэя не выдерживают критики. Так, утверждается, что он любил коктейль «Мохито». На самом деле это рекламная ложь, призванная поднять продажи напитка. Парадокс, но алкоголик Хемингуэй тщательно следил за своим здоровьем. И, поскольку страдал сахарным диабетом, не мог себе позволить коктейль, основные компоненты которого – ром из сахарного тростника, сладкая содовая и тёмный сахар. По этой причине писатель был крайне привередлив и предпочитал только сухие напитки. Вот примерный рацион нобелевского лауреата. Утро – два стакана виски с содовой и льдом, «для поддержания желудочной деятельности». К обеду – красное сухое французское вино, не больше литра. К вечеру – снова виски, но уже без льда, две-три бутылки. И на ночь три литра самого сухого кьянти. Сахарный диабет при такой диете и впрямь не грозил, но вот циррозу удивляться не стоит.
Рыть могилу зубами
«Я не просто гурман, я – едок-объедало!» – говорил о себе поэт Николай Гумилёв. По воспоминаниям друзей, он был способен съесть зараз четыре свиные отбивные и половину жареного гуся с капустой. И при этом ссылался на античного поэта Филоксена из Киферы. Делал это Гумилёв напрасно, потому что его достижения по сравнению с древним греком выглядят бледно. Тот не был особым гурманом, а ценил еду как таковую. Главное, чтобы её было много. В течение пяти лет поэт специально упражнялся – держал пальцы во всё более горячей воде, доводя её почти до точки кипения.
Той же водой полоскал горло. Результат превосходный: о Филоксене рассказывали, что он потерял всякий стыд – подговаривал поваров ставить блюда на стол как можно более горячими. Так лишь он один мог поглощать пищу на глазах у беспомощных сотрапезников.
Но если бы кто-то задался целью провести среди знаменитостей соревнование по вредным привычкам, то лучшие шансы на победу имел бы баснописец Иван Крылов. В своё время он был удостоен следующей эпиграммы:
Небритый и нечёсаный,
Взвалившись на диван,
Как будто неотесанный
Какой-нибудь чурбан,
Лежит, совсем разбросанный,
Поэт Крылов Иван.
Объелся он, иль пьян?
Здесь перечислено ещё не всё. Крылов курил, нюхал и жевал табак. Пил всё спиртное без разбора. Мылся лишь дважды в год – на Пасху и на Рождество. Ходил обедать к разным людям трижды в день, а вернувшись домой, с облегчением ужинал, съедая стерляжью уху, бараний бок с кашей и гуся. Если же еда не была ещё готова, приходил в неистовство, отпирал погреб и съедал холодный свиной окорок с полубочонком капусты, запивая четырьмя ковшами кваса. Как-то раз съел испорченные, покрытые зелёным налётом кулебяки в количестве шести штук. И при всём при этом пережил почти всех своих современников – родившись задолго до Лермонтова и Пушкина, Крылов умер позже них, неудачно поев на ночь тёртых рябчиков и перепелов с миндалём и сметаной.
