Сергей Доренко побывал в гостях у AIF.RU

Нет, не было проблем. У меня есть чувство родства и близости со всеми, в этом мой якорь и другая моя проблема – что я боюсь расстаться с этими персонажами. Настанет день, может быть, когда в общественно-политическом поле не станет таких людей. Я уже заранее испытываю невероятный страх и одиночество. День, когда я выйду, не будет ни Путина, ни Лужкова, ни Примакова. Понимаете? Они мои родные. Я с Лужковым в сложных садо-мазо отношениях каких-то, без него буду тосковать и в депрессняк впаду. Я скажу страшную вещь: по-настоящему любящий человек ранит. Конечно, я его любил всегда. Чтобы убить беспощадно, надо любить. Самая беспощадная форма агрессии, изобретенная людьми, - это любовь.

Вообще румынец. Если вообще разобраться, я черт знает что. Дед со всеми своими родственниками говорил только по-румыски. А бабка по матери – болгарка. А те четвертушки – украинские. Так что румыно-болгаро-хохол. Даже хотел поменять фамилию обратно на Дореску, но моя семья не поддержала. Ну а что я один буду Дореску, а они – Доренко? Когда мои румынские предки приехали на территрию Украины к русскому царю – а проблема была в турках – им дали населенный пункт. Как они его назвали? Картамыш – ровно как турецкое название деревни, переименованной турками, их южнее Дуная. Они жили уже при турках, потом бежали к русскому царю просить переселения. По сей день жители окрестных сел знают, где был Картамыш. Причем их не любили, потому что румынские парни очень сластолюбивые. Украинцы старались физически воздействовать – били их, чтобы девок не уводили. Я человек советский, вырос в гарнизонах. Я отвечаю перед своей историей, не могу метаться. Я жил в 30 километрах от Китая еще когда боялись войны с ним. Мы отцов отправляли, как в бой, когда они летели в сторону Китая. Поэтому у меня тема совсем простая, я говорю это украинцам, грузинам: в какой-то момент вы подойдете к окну, из окна вы увидите нас. Я очень люблю американскую культуру, обожаю американцев. Но вы увидите нас. Давайте сейчас не вести себя так, чтобы потом стыдно было. Давайте понимать, что мы все равно вместе. Вы можете кокетничать, изневестились уже все. Дело кончится тем, что вы увидите в окошко нас. Мы – Россия, для меня Советский Союз. Я советский человек. Я мальчик из гарнизона. Я хочу, как китайцы говорили 400 лет подряд: восстановим славу империи Хань. Я говорю: восстановим славу Советского Союза. И отвечаю: да, восстановим, куда мы денемся?

Я расскажу, кто у нас как пришел. Настю Аношко я нашел в ЖЖ у себя. Она пришла, написала просто, что я хочу попробовать себя. Юля Селявина пришла через объявленный набор у нас на сайте РСН. Просто прослушалась и все. Запредельной красоты голос. Когда с Селявиной работаю, беру другой микрофон. У меня голос неплохой, но когда работаю в гарнитуре, у меня голос урезан по частотам. Мне в ней удобнее. С Аношко я работаю в гарнитуре. А когда работаю с Селявиной, убираю гарнитуру, достаю топовые ушки свои, беру лучший микрофон, потому что я боюсь просесть рядом с этой девочкой. Родина была у нас, тоже голос роскошный, тоже через сайт пришла. Мне звонят, говорят: вот, девочка закончила… Я говорю: ребят, я не хочу, чтобы были чьи-то дочки, чьи-то жены. Что я с ними делать буду? Мне нужны солдаты, герои. Я приехал из Анголы, 84-й год, Москва, без блата нельзя. Мне нашли 10 рабочих мест. Переводчика, преподавателя… Я в какой-то момент решил провести эксперимент: взял толстую желтую книжку – телефонный справочник и стал звонить подряд. Госкомитеты СССР – стал звонить. Представьте мой ужас, когда я дошел до КГБ. И я говорю себе: что выше – метода или разум? Решил, что метода. Я звоню в КГБ. Просто по телефону, который указан. Звоню, представлюсь, рассказываю… Они мне говорят: не по этому вы телефону звоните, для работы нужно звонить туда-то. Дальше Гостелерадио СССР. И мне говорят: 150 рублей, там плюс два языка. Мамедов подписал, но оставил 130, младший редактор, пусть, говорит, как все начинают. И я пошел в младшие редакторы. Через год сказал: давай место редактора, а то я ухожу. Я вообще люблю шантажировать начальство. Дальше ему говорю: или в КПСС меня принимаете, или я пошел в райком работать. Общаться с начальством – самая простая тема. Нужно стать незаменимым, а потом вить из них веревки. Это единственный способ. Начальство ломается мгновенно. Я так делал абсолютно со всеми.

Что бы вы пожелали нашим читателям?

Я просто спасибо большое хотел сказать. Держитесь, живите здесь и сейчас, не надо только впадать в отчаяние, это самое главное. Ну кризис – ну кризис. Мир сломается – ну сломается. В конце все равно все умрут. Ну и классно. А что делали римляне, у них 400 лет подряд погибала империя? Да ничего. Любите друг друга и сажайте редиску. Все будет нормально. Редиска взойдет.

Я не знаю Медведева, просто не знаю и все. Я наблюдаю в Интернете все его реакции, они небезынтересны. Но я должен сказать, что я знаю о тандеме, что бюрократия, как мне представляется, больше косит глазом на Путина, они все время держат его в уголке зрения – что скажет, как поведет себя. Он как бы по согласию точка компромисса бюрократов – что он и есть место сборки, точка силы бюрократии. И я вижу, что внешне Медведев не дергает тигра за усы, что очень много надежд, что они поссорятся. Я считаю, с точки зрения стабильности моих интересов, а я отношусь к патриотизму очень просто, через одну простую максиму: Россия – это страна, за которую я готов жить и умирать. И с точки зрения стабильности, я полагаю, что оппозиции политической, к сожалению, нет. Власть прилагала усилия, чтобы ее не было. Можно ли признать ответственной оппозицию, которая была с 99-го года? Нет. Было два чиновничьих плана – «Отечество – вся Россия» и «Единство». Поэтому делать страшные глаза и говорить, что еще была ответственна оппозиция… Нет, не было. Ужас. Но это мой народ. Сегодня какие народно-демократические революции могут произойти в России? Отвечаю: исламские. Будет ли это способствовать интересам моей страны? Нет. Народно-демократические революции этой нации, стремительно движущейся к архаизации и деградации, сегодня революция может быть региональная и скорее всего исламская в регионах, где развита этническая солидарность. Что будет означать отторжение этих регионов от России. Оно мне надо, если честно? Ну нет же. А гниющую систему чиновничью я должен поощрять? Тоже нет. Вот где ножницы. Архаизация хороша, когда вы ищете момент, когда нация была стабильна. Там восстанавливаются все нравы и принципы Хани. Когда Тан начинает строить страну, они только говорят одну фразу: восстановим славу Хани. Это и есть архаизация как поиск стабильной точки в прошлом. Вот русские кто? Мы восстанавливаем славу кого? Мы даже не договорились, мы кто и как это все поженить вместе. Они исходили из этого. Поэтому я не отношусь к архаизации обязательно как к негативу. Я отношусь как к поиску точки сборки в прошлом. Мы не можем ее найти. Патриарх важную вещь сказал о Сталине: что это тоталитарный режим, но не человеконенавистнический. Это уже важный ход. Не поженим эти два корня – реально сойдем с ума и будем никем. Надо Гагарина и Столыпина каким-то образом сделать людьми одной нации. Как сделать, я не понимаю. Кирилл, безусловно, человек, отрицающий богоборческие режимы, он идет корнями туда, до революции. Но, признавая 45-й год, Гагарина и так далее, он пытается мирить нацию. Это классно. Архаизация и социальная деградация – вот что мы видим. Куда мы должны катиться, кем должны стать? До кривичей докатимся, березовыми почками будем лечиться? И потом скажем: точка сборки найдена, тут все согласны, давайте же, о кривичи, вновь создадим волчье братство и двинемся выжигать балтийские деревни и забирать их баб! Куда мы должны докатиться? Куда мы должны упасть, чтобы начать подниматься? В этих условиях сегодня мне тандем нужен этот чудесный. Я не хочу пасть в пещеры совсем.

Плохо отношусь. У меня нет в Москве никакого имущества, единственная моя квартира в Минске. Я там бываю. Батька делает одну очень интересную ошибку. Он думает, что если что-то скрывать, то это сокрытие принесет пользу. Я напомнил бы ему фразу, если не ошибаюсь, Чжуан-цзы: ясный день скрывает надежнее, чем темная ночь. Что скрывать-то? Ты дай им, чтобы все два пальца в рот сунули, а в конце еще сзади добавь. Наши делают дымзавесу из новостей – она скрывает все. Надо просто уметь создать ясный день. А Батька не понимает этого. Он пытается скрыть, как будто этого нет. Это манеры 14-го века.

Я неделю только от отпуска взял, авантюристически поехал по России. Москва оторвана от России радикально, мы не понимаем свою страну, потому что живем в отдельном государстве, когда выбираемся в Питре, мы опять не видим Россию. Напомню фразу из программы «Время»: всего 100 километров от Москвы – и ты в России. И вот я решил поехать в Россию, жену подбил, взял сына. Ужасно все. Мы поехали на Урюпинск, там переночевали, потом поехали в Волгоград, там встречался с ребятами, я учился в волгоградской школе. Собрал там одноклассников, поужинали, поболтали, здорово, классные все. Потом поехали в Астрахань. В Астрахани я все понял, на следующее утро говорю жене: все, валим отсюда. Либо спиваются и мат-перемат, и какая-то горесть все время. Это не обязательно связано с деньгами. Я видел счастливых африканцев. Когда я жил в Африке 82-84-й, была служебная машина. Африканцы, которые нас окружали, жили ужасно, все время хоронили детей, они там все время умирают от глупых причин типа дизентерии. У них не было ни канализации, ни вообще ничего. И они приходили гадить под наши машины – из деликатности, потому что в чистом поле их было видно. Но это счастливейшие из смертных, вы не представляете, какие они счастливые. То есть дело не в деньгах. Когда мой друг приехал из командировки в Анголу и привез что-то, начинает чистить холодильник от забытых по-холостяцки продуктов, какой-то старый пожелтевший маргарин, и он выбрасывает эту обертку с налипшим маргарином, и кладет этот пакет, чтобы потом вынести мусор, и соседская девочка украла это, они крали мусор, чтобы разживиться чем-то. Но она боится, что браться украдут у нее украденный мусор, она начинает разбирать его прямо на пороге, разбрасывать. Там хищническая борьба за мусор европейцев. И вдруг она достает эту обертку с налипшим маргарином с плесень и жадно начинает его есть с криком: этого не может быть, они выкинули масло!.. Я очень хорошо помню эту девочку, мы выскочили с приятелем, только что не расплакались, потому что так страшно. Она счастливая! Все время хохочет. Дело не в деньгах. Русские по пути следования какие-то все мрачные, идешь на речку купаться в Урюпинске, ощущение ужасное, потому что на всех кресты, но такой мат стоит, просто небо раскалывается! Причем рядом девочки – мат. И думаешь: елки, ребят, что же вы злые такие? И они все время друг о друге как бы. Это не материальное неблагополучие, это какое-то апокалиптическое предчувствие ужаса, я не знаю, почему. У меня такого нет, я понимаю, что в конце все умрут, и что? Мы все должны при этом материться?

Был период, когда совсем крыша ехала. Слава – это не шутка. Это очень тяжелое испытание. Я вообще стараюсь мир воспринимать с иронией. Я шутил о том, что мне трудно поддерживать заинтересованный разговор, если это разговор не обо мне. Это было в 99-м году, когда абсолютно все говорили, как мне представлялось, только обо мне. Мне казалось, что это абсолютно правильно, это исчерпывающе характеризует мое величие и так далее. Очень было забавно. Мне больше не сделать и меньше не сделать, чем я уже сделал. Мне не надо завоевывать славу, потому что я думаю только о тех людях, которые понимают, что я говорю, а таких, я думаю, в моей аудитории тысяч 10-20. Еще тысяч 30 понимают часть из коммуникативных месседжей, которые я отправляю. Недельная аудитория у меня миллион двести – миллион триста, а день, может быть, 400 тыс. Многие ловят просто белый шум. Мы хотим быть местом встречи. В этом наша антителевизионность, если угодно. Телевидение дает тебе продукт, в котором, хороший тебе партнер достался или нет, ты всегда партнерша. То есть ты сидишь, и тебя волочат куда-то по залу. В общем, телевидение – искусство для малообразованных одиноких женщин за 40. Это правда. Проанализируйте передачи, кто их зритель? Я человек другой культуры, я не хочу, чтобы меня влекли, я хочу управлять сам. Я помню, когда мои маленькие дети смотрели съезд депутатов СССР, они очень любили это. Иногда они, смотря на съезд, уже были людьми другой культуры. Они говорили: вот здесь слишком длинно, нельзя ли перемотать? Они были убеждены, что мир устроен таким образом, что длинноты можно пропустить. Мы же сейчас иная культура, мы живем кликами, верстаем сами свои новости. Я не могу смотреть, как кто-то мне верстает что бы то ни было. Если только этот человек не верстает собственное самосожжение, на меньшее не подписываюсь. Почему я должен смотреть бесталанную неодухотворенную хрень? А самосожжения на сегодняшнем телевидении мало.

Есть законы. Кроме того что я пытаюсь казаться остроумным, я еще пытаюсь казаться умным. Поэтому я должен не избегать видеть закономерности. Есть закон эскалации. Он говорит, что если я сейчас начну в этой комнате размахивать ножом, то для того чтобы держать ситуацию под контролем и в дальнейшем, мне, скорее всего, понадобится автомат, танк и так далее. Я говорю сейчас и говорил с 7 ноября 2007 года: после того как Саакашвили избил в Тбилиси акцию протеста, причем его молодчики бегали по улицам и кричали матом, для грузин это существенно сильнее, чем для русских, и особенно сильно, когда мат обращен в сторону матерей, и вот они с таким матом бегали. Это было ужасно. После этого у Саакашвили не было выбора, после этого человек не может не идти по эскалации, он должен был начать войну. Нет шансов. Пока не обломается, он будет искать эскалацию. Для него сейчас оптимально было бы устроить международную войну. Торпедами обстрелять какой-нибудь наш корабль, что-то такое. Так, чтобы привлечь Америку. Америка с трудом его сдерживает, тут надо понимать ее роль. Притом что они пытаются нас вытеснить, но с Саакашвили они уже вожжи не могут удержать, потому что парень рвется, как зверь лютый, и их хочет вовлечь. Конечно, он устроит снова войну. Америка хочет, чтобы он делал, подчиняясь. А он, как шакал при тигре, хочет вовлечь их в свои войны.

Нет. У меня долгая история любви с «Эхом Москвы» слушательской. Я очень много времени проводил, слушая его прежде. Я завел в 91-м году овчарку, гулял с ней рано утром, и мы с ней вместе нашарили «Эхо». И с тех пор я и слушал эту станцию, вообще других не слушал. Я никогда ни с кем не соревновался. Соловьева не слышал ни разу. Иногда бывает, я отдам машину в сервис, и развязные автослесари перенастраивают автостанции. Берешь машину – тебе кажется, что это чужая машина. Потом долго все ломаю назад. Сейчас ясно – РСН номер один, и на другом диапазоне номер один – «Эхо Москвы». Я знаю две станции.

Они идеальная аудитория. Я им как бы объясняю. Когда в «ЖЖ» искал девушку, написал, что мне нужна Бекки. Она же у Твена второго плана героиня. Она иногда говорит: Том, вы правда это можете? И все. А Том дальше ходит колесом. Вот мне нужна такая напарница. Она должна создать ситуацию, при которой я пойду колесом. Вдобавок мне нужно, чтобы она была как некий модельный зал. Мне нужно видеть глаза. Кто-то чуть озорной и чуть провокационный. Девчата правда очень красивые. Я даже не знаю, что с этим поделать.

Во-первых, мне кажется, процесс продолжается. Напомню из китайцев истину: всякая вещь, дойдя до предела, превращается в свою противоположность. Видеоряд, визуализация как таковая превратилась в свою противоположность. Когда я был совсем в опале и отовсюду изгнан, я думал: что мне мешает взять и сделать документалку? И я пытался поглубже понять. Я смотрел выпуски новостей, а потом, зажмурившись, не мог вспомнить ни одной новости. Вы представляете ужас этот? Это было не про что. Ты больше помнишь пивовара Ивана Таранова. Только что были новости – про что были эти новости? Потом думаю: хотя бы вспомнить погоду. По ощущениям, достать надо курточку. Это единственное, что я запомнил из 30 минут! Так они там сколько денег потратили на все это! Визуализация превратилась в дымовую завесу новостей. Ничего не видели совсем, только дымовую завесу. Сегодняшняя жизнь пестрит дымовой завесой, но ничего не названо. Следует назвать корову – коровой, стол – столом, зло – злом, добро – добром. Поэтому так взыскан сейчас Кирилл с его миссией, потому что он ходит и говорит: вот стол, вот зло. Не все его точку зрения разделяют. Но насколько он нужен сейчас – просто нереально. Больше некому назвать. И радио поэтому популярно, литература, газеты. Они называют. А телевидение показывает дымовую завесу. Мы еще люди интернет-культуры. Но кликовой. Мы выбираем клики сами. Мы верстаем себе новости. Я готов был бы смотреть телевидение, но для этого или человек, который мне это продает в его верстке, в его видении должен быть бесконечно талантливым и энергичным, может продать мне дохлую кошку за тигра, но должен сделать это магически, феерически, и должен исполнить самосожжение, потому что на меньшее билеты не покупаю, только на самосожжение. Если человек передо мной гундосит и, пользуясь терминами премьера, сопли размазывает, я на это билеты не покупаю. Время мое дорого, я лучше на гитаре поиграю. Мне нужно, чтобы это было либо самосожжение, либо я посмотрю сам в Интернете. Что с РСН. РСН год назад и сейчас… Мы уже хотим делать рекламу, наших ведущих отдельно выявлять. Допустим, Буткин был известен и прежде, Володя Карпов работал и прежде. А всех блистательных молодых девчонок, которые работают, Машу Андрееву, которая заноза, яркая, голос брызжет энергией, интеллектуалка, Катю Родину, которая блистательна своей неожиданностью, у нее нет линейности в мысли, мегаспонтанную, мегаэмоциональную, мегаправду Юли Селяевой, которая вдруг взрывается правдой своей. У меня этого нет, я у них учусь. Я учусь парадоксальности Родины, въедливости Андреевой и эмоциональной правде Селяевой. Они представляют собой стороны того, что я хотел бы видеть себя. Они как музы.

С эфиром проблема. В свое время, я абсолютно убежден, что не по инициативе, но с согласия политического руководства страны, телеканалы установили правило, при котором ни они, ни полическое руководство не лезут друг другу в кухню, это важно понимать. Когда вы думаете, что Кремль что-то контролирует, это неправда. Этот пакт о ненападении заключен между Кремлем и телеканалами. Телеканалы говорят Кремлю: мы будем просто показывать развлекуху, народ будет у нас с бутылочкой пива стоять, абсолютно все будут счастливы, политики будет минимум, все, что будет – про вас, успокойтесь. Взамен надо, чтобы вы вообще к нам не лезли. Мы будем спокойно варить бабульки в нашем многомиллиардном бизнесе. Это просто бизнес, пакт феодальных кланов, которым разрешено извлекать из телевидения прибыль, и до начала кризиса это было очень сытно и все время работало. И сейчас куда мне идти? Я должен там краковяк танцевать – а я не умею. Говорить о политике в условиях пакта это не требуется, телеканалам это не нужно. Зачем? Меня приглашали уже. Есть какая-то программа – на остров едешь и пожираешь тараканов. Я сказал: мне не нужно это. Народ изъят из политики. Вообще. Оставили всего политически мыслящих людей – 20%, а 80 увести в культуру про сиськи и письки. 20% остаются верных политике, и в них верным остается правило 20 – 20% за коммунистов, 20 – за демократов… Но это уже дает 4% в результате. Сейчас просто люди изъяты из оборота, они стоят с пивом и говорят «Гы!». И все. Их назад как вернешь? Минус в том, что они деграданты, они олицетворяют собой не социально-модернизационный рывок, а по существу архаистически-деградационный рывок. Вот это проблема. Но это мировой тренд. В Америке сохранены несколько заветов отцов-основателей, и в этой связи им легче чуть-чуть, они знают, кто пилигримы, почему и для чего они прибыли. Некая миссия их известна. В России с этим труднее, Россия потеряла прошлое, мы не знаем, мы внуки Столыпина или Гагарина. Если мы внуки Столыпина, то и Распутина. Если мы внуки Гагарина, то и Сталина. Вот проблема. У нас башка взрывается. В этом смысле Америка проще и точнее устроена. Им не надо думать, откуда мы взялись. А мы этого не знаем. Китайцы помирили своих императоров с Мао Цзэдуном, а мы не можем. Интеллектуальный класс обязан этим заниматься. На выходе мы должны стать не тем и не тем, а через два поколения стать третьим. Эти два корня должны дать один росток. Мне Столыпины и Распутины совершенно до лампочки, у меня дед красногвардеец, я весь из этого. Я человек победителей 45-го. Оттуда мой корень. Вы предлагайте варианты, только я за своего мертвого буду драться, чтобы вы его не обидели. И давайте начнем искать. Я бы попытался все-таки очистить моего деда от Сталина и здравых людей 19-го - начала 20 века от Победоносцева и Распутина.

Как относиться к тому, что открываются немецкие кладбища буквально рядом с кладбищами красноармейцев?

Хорошо относиться. Пусть открывают. Надо уважать. Надо им, признав, что люди их рода совершали ошибку, все-таки позволить им уважать их. Это нормально. Не надо здесь счетов между мертвыми. Мы в смыслах драться должны, а не в костях. Тогдашние люди несли смыслы, но драться надо не именно костями, а смыслами.

Я на войну хочу. Надо нам донести независимость братскому кахетинскому народу. Он стонет под игом режима Саакашвили, нам надо принести. Особенно волнуют Восточная и Западная Кахетии. Когда пойдем приносить свободу и независимость…