«Быстрое привыкание и страшные последствия». Нарколог о спайсах и солях

Ведущий конференции: Друзья, здравствуйте. Сегодня на ваши вопросы ответит главный нарколог России Евгений Алексеевич Брюн. Здравствуйте, Евгений Алексеевич. Брюн Евгений Алексеевич: Здравствуйте.

Недавно вышел закон о тестировании, который вступает в силу с 7 декабря. В Москве мы этим занимаемся уже давно, лет двенадцать тестируем школьников и студентов на наркотики и потом с ними проводим социо-терапевтическую интервенцию, то есть задаём очередной «русский» вопрос: зачем ты это делаешь. Эту методику мы отработали за много лет. Она очень эффективная, позволяет снижать в 5–7 раз потребление наркотиков по тому или иному учебному коллективу. Мы занимались этим и до принятия закона, а теперь будем продолжать на законных основаниях. Мы будем заключать договор со школой, проводить там тестирование, выявлять потребителей наркотиков и после этого уже прицельно, адресно с ними и их родителями работать. Это всё добровольно. Многие родители, как это было до сих пор, будут отказываться, но когда это примет систематический характер, отказов будет всё меньше. Люди очень часто консервативны, поэтому начало всегда сложное. Постепенно, когда это станет нормой жизни, все будут спокойно к этому относиться. Да и сейчас, когда мы объясняем родителям, что лучше знать статус своих детей и вовремя предупредить, многие соглашаются на тестирование, тем более что мы на учёт не ставим при этом, никакой медицинской документации не заводим.

Как должны вести себя родители, чтобы предупредить употребление наркотиков? Может быть, вести какую-то просветительскую работу или не запрещать, помня о том, что «запретный плод всегда сладок»?

Это довольно опасный путь, потому что большинство детей воспитываются по подражанию. Поэтому, если ребёнок с детства видит пьющих или курящих родителей, есть такое понятие «импринтинг» (первичное научение), то по нему человек и будет себя вести. Например. Праздник в семье — это пить и курить. А потом к этому ряду добавляются и наркотики. Это же всё — звенья одной цепи. Всё начинается с простых, доступных вещей: сигареты, алкоголь. При этом на некоторых людей алкоголь не действует, или они плохо переносят алкоголь. Как мне говорил один больной: «Не могу пить водку — душа не принимает. Но что-то я должен принимать?». И начал принимать героин. Средства массовой информации всё время приучают наших детей к тому, что человек должен получать удовольствие, это как абсолютно развратная идея Горького, что «человек рождён для счастья, как птица для полёта». Человек вовсе не для этого рождён, а для того, чтобы познавать этот мир, рождать новые смыслы об этом мире. Это иногда совпадает со счастьем, а иногда и нет. Человек должен испытывать всю гамму эмоций: и негативных, и позитивных. Тогда он полноценен. А нас учат: «Добавь ещё адреналину в кровь», «А вот так ты ещё не получал удовольствия». Подготовка ребёнка через рекламу к тому, что он всё время должен получать удовольствие, плюс он видит в семье, что праздник — это водка и весёлые родители, всё это подготавливает его к тому, что, когда он становится более-менее взрослым, начинает так себя и вести — получать удовольствие. А как проще всего получать удовольствие? Химическим путём. Говорить о наркотиках, я думаю, родителям не имеет смысла, особенно в возрасте до 15–16 лет, когда подростки и так уже знают, что есть такое явление. Чем больше детей наполняют различными нормальными потребностями, возможностями, тем меньше остаётся места для наркотиков, алкоголя и табака.

А разные страшилки-картинки про наркоманов воздействуют на детей?

На кого-то действуют, на кого-то нет. Среди российских детей ходит такое явление, как стихи-страшилки. Нигде в мире такого нет, только у нас. Это бодрит, возбуждает, поэтому я не знаю, как страшилки могут подействовать. По моему опыту, ни на кого из наших больных эти страшилки не действуют, никого это не остановило. Это останавливает только здоровых людей, а наркоман — изначально другой, у него другая биохимия головного мозга, у него мышление по-другому выстроено, эмоциональная жизнь совершенно другая. Вот живёт человек. Ни хороших эмоций, ни плохих, ничего не модулируется. Иногда в марте или ноябре бывает такая погода — тишина, серо, красок нет, ничего не происходит, пустота. У нас есть такой термин — гипофория, нет настроения, ни хорошего, ни плохого. Страшное состояние. И они начинают искать. Если случайно у такого человека попадает алкоголь или наркотик в организм и мир приобретает краски, то, конечно, он будет повторять употребление. Это другие люди. Поэтому считать их просто преступниками — это тоже преступление. Это люди, которых надо вовремя выявить, выявить факторы риска и вовремя оказать помощь этому человеку, до того как у него рука потянулась за наркотиком или алкоголем. Это наша задача — работа в школе.

Мы начали нашу с вами беседу с того, что наркоторговцы постоянно придумывают всё новые и новые формулы, может быть, уже сейчас появились какие-то новые наркотики, о которых важно предупредить наших читателей?

Последнее время не слышал, но уверяю вас — каждый день появляются новые наркотики или модификации старых. Мы всё время говорим, что ловить преступников и наркодилеров необходимо, это святая задача государства и полицейских, но основной стратегией должно быть снижение спроса. Надо учить и воспитывать детей таким образом, чтобы у них не было желания получать удовольствие химическим путём. Воспитательный процесс должен быть не по Бенджамину Споку, когда зацеловывают ребёнка с головы до ног, и не по домострою, когда жестоко воспитывают детей, а должен быть определённый баланс «да» и «нет», в наказании и поощрении. А главное — всё время наполнять душу новыми знаниями. И учить детей получать удовольствие нехимическим путём.

Евгений Алексеевич, спасибо вам огромное. Друзья, спасибо, что задавали свои вопросы и всего доброго.

Есть какие-то гендерные различия между женской и мужской наркоманией, но, скорее всего, это связано с тем, что среди мужчин потребителей наркотиков и алкоголя количественно больше. А вот ядерная часть, которая имеет биологические факторы риска, одинакова как у женщин, так и у мужчин. Женщины реже употребляют психоактивные вещества. Они хуже переносят алкоголь и наркотики. Если женщина становится зависимой от алкоголя или наркотиков, то это очень узкая группа, такая же, как у мужчин, но среди мужчин есть ещё очень много алкоголиков и наркоманов, социально обусловленных просто за счёт того, что они чаще и больше употребляют психоактивных веществ. Могу только сказать, что, если женщина доверяет своему врачу, привязана к нему, то врачу легче с ней работать и результат будет лучше.

Согласно этому постановлению, те спайсы, которые поступают на рынок из Китая, включены в список наркотических средств. Значит, данная тема закрыта. Эти вещества не могут ввозиться, продаваться и потребляться на территории Российской Федерации. В том, что через некоторое время придумают что-то новое, мы абсолютно уверены. Это нескончаемая тема. Наркомафия всё время будет генерировать новые варианты наркотиков и их аналогов. Меняется одна часть формулы, и получается новый наркотик. Это постановление позволяет предварительно закрывать те препараты, которые поступают на внутренний рынок. Я не вижу тут каких-то серьёзных лазеек, чтобы его можно было обойти. Любое вещество, попавшее в Российскую Федерацию, которое может быть наркотическим, даже если есть просто подозрение, закрывается для распространения.

Сколько времени просуществовали формулы, которые указаны в постановлении, прежде чем их закрыли?

В данном случае прошло несколько лет. Но сейчас будет использоваться облегчённый вариант закрытия препаратов под регулируемый список.

Наверное, вы обращали внимание, когда выходишь из метро, можно увидеть надпись: «Спайсы». А рядом телефон, где можно купить этот наркотик. Почему такие вещи не пресекаются? Наши журналисты ездили с волонтёрами закрашивать эти надписи. Почему это делают люди, а не государство?

У государства не хватит сил на то, чтобы закрасить каждую надпись. И то, что существуют волонтёры и неуспокоенные люди, — в этом и состоит суть гражданского общества, потому что государство регулировать всю жизнь в обществе не может. Была попытка в Советском Союзе регулировать любое движение человека и любое явление с государственной точки зрения. Не получилось. Поэтому разделяется ответственность: государство берёт на себя ответственность по некоторым ограниченным вещам — оборона, безопасность, здоровье, социальная защита и др., а гражданское общество должно взять на себя ответственность по таким частным случаям. Увидел на асфальте надпись — закрась, увидел что-то неправильное — проинформируй государство, соответствующие полицейские ведомства и прими меры в соответствии со своими возможностями, объединись с другими гражданами, которые готовы действовать. В моей практике был случай: в одном микрорайоне появилась точка, где торговали наркотиками. Оттуда стали поступать больные дети. Я одному из родителей сказал: «Объединитесь с другими такими же родителями и займитесь этой точкой». И они ликвидировали её. В моей памяти это единичный случай, но, в принципе, так работает гражданское общество — объединение под какую-то задачу и её решение. Я думаю, что в случае этих надписей, распространителей может быть такая же деятельность с условием уважения Уголовного кодекса. В Свердловске самосудом занимались, ломали ноги, руки торговцам. Я понимаю гнев, направленный на этих людей, но преступать закон нельзя. Нужно уважать законы страны, в которой мы живём.

Как дела обстоят с ещё одним синтетическим наркотиком — с «солью»?

Он может называться солью, кормом для рыбок, удобрением, чем угодно. Таких мимикрирующих названий может быть очень много. В следующий раз они могут назвать эти наркотики кремом от морщин. В любом случае товар проходит некую сертификацию с тем, чтобы получить разрешение на продажу внутри страны. Если при этом выявляется, что туда входят какие-то недозволенные вещества, то определённые органы имеют право наложить вето на распространение подобных товаров.

А каковы масштабы проблемы, как много к вам поступает тех, кто подсел на «соль»?

Думаю, что в следующем году, когда мы будем подводить итоги 2013 года, таких случаев будет меньше. Тут есть определённая проблема при подсчётах. Дело в том, что те люди, которые начали употреблять эти «соли», попадут в наше поле зрения года через 2–4, потому что всегда есть некий период, когда проблемы только накапливаются: проблемы со здоровьем, юридические или ещё какие-то. От начала потребления того или иного наркотика, даже самого сильного, до выявления этого человека как потребителя проходит несколько лет.

Но ведь у «солевых» наркоманов всё довольно быстро происходит, мне казалось, они так долго не живут.

У одних быстро, у других медленно. Всё очень индивидуально. Многое зависит от дозы, которую человек употребляет, от темпа и ритма употребления. Если человек употребляет раз в месяц на танцах, то проблема может возникнуть, а она обязательно возникнет, но через несколько лет. Или родители заметят. Поначалу родители не замечают и даже не подозревают, что их дети начали употреблять наркотики. По нашим исследованиям, 10 % школьников имеют опыт употребления наркотиков.

А каких наркотиков?

Обычно это конопля или какие-то стимуляторы типа «экстази» или «спидов», так называемые «клубные» наркотики. Это стартовые наркотики, с которых они начинают употребление. Потом наркотик перестаёт работать, и они переходят на следующие. «Синтетика» сильнее, значит, потом они перейдут на неё, а дальше уже на героиновые наркотики. Вот такая цепочка. А стартуют всегда с «травы». Если взять совсем обобщённую картину, то стартуют с табака. Чем раньше ребёнок начинает употреблять табак, алкоголь, тем легче он потом перейдёт и на наркотики. Поэтому государство борется и с табаком, и с алкоголем, и с наркотиками.

Вы сказали, что действие «солей» на здоровье человека зависит от интенсивности употребления и размеров дозы, воздействие курительных смесей тоже зависит от этих факторов? Нельзя говорить, что человек раз покурил — и всё, можно с ним проститься?

Нет, конечно. В курительные смеси входят синтетические каннабиноиды. Они в несколько раз сильнее каннабиноидов, которые входят в коноплю естественного произрастания. Но не всё сразу. Единственный наркотик, который считается абсолютным и губит человека, — это героин, если формируется зависимость. А она, к счастью, не всегда формируется. Это зависит от внутренней предрасположенности. Есть генетические факторы, которые на это влияют, врождённые факторы, родовые травмы, неправильная беременность, или во время беременности мать употребляла табак, алкоголь и наркотики, при неправильном воспитании, при включении человека в те или иные маргинальные наркотические субкультуры. Например, если человек входит в субкультуру растаманов, то они, как правило, курят коноплю. И часть из них обязательно будет зависимыми, потому что у них могут быть генетические факторы риска, то есть изменённая биохимия головного мозга. Когда конопля перестанет действовать, он перейдёт на следующий наркотик. И так дойдёт до героина, и человек начнёт гибнуть.

Какие факторы для родителей должны служить сигналом, что ребёнок употребляет наркотики?

У ребёнка меняется вся система поведения. Он перестаёт учиться, спит днём, не спит ночью, ведёт какие-то тайные, шифрованные разговоры по телефону, надолго запирается в ванной или туалете, пренебрегает своими обязанностями по дому, начинает одеваться как-то по-другому, исчезает из дома надолго. Какой-то запах посторонний химический может от него исходить. Меняется характер общения, ребёнок становится агрессивным, раздражительным, не слушается родителей. В этом случае родителям необходимо думать в том числе и о наркотиках. Это не 100 % наркотики, но, как правило, это наркотики.

Мы занимаемся одним заболеванием — зависимостью. А она может формироваться к чему угодно, в том числе и замещать. Одна зависимость уходит, другая начинается. Мы видим больных, которые стартовали с алкоголизма, потом переходили на наркотики и становились наркоманами, потом вновь возвращались к алкоголю. То есть заболевание одно, а формы могут быть разные. Часть наших больных путешествует от одного вещества к другому и обратно. Иногда по кругу ходят, а в промежутках у них может быть зависимость от врача или от какой-то политической идеи, или ещё от чего-нибудь. Так что зависимость — это некое общее интегральное заболевание, а формы могут быть разные.

Сейчас много разных клиник по лечению наркозависимости, всё зависит от размера кошелька. Допустим, человек не хочет идти по каким-то личным убеждениям в государственную клинику. Что должно настораживать его в коммерческих структурах по лечению наркозависимых людей?

Всегда надо спрашивать, какая программа, что предлагают. Основная идея коммерческих фирм — это извлечение прибыли. Поэтому наиболее выгодный вид лечения, которым занимаются частные лечебные учреждения, — детоксикация. «Отмыли» человека и отпустили. За это берут деньги. Эффективность такой медицинской программы составляет примерно до 5 % годовых ремиссий. Нужно спросить: «Что вы делаете с больным?». Если с больным делают только детокс, то вы должны понимать, что в 95 % случаев в течение года будет возврат к наркотизации или алкоголизации. Государственная клиника как мощная, обеспеченная финансами клиника предлагает весь пакет технологий, которые необходимы для этого больного: детоксикация, психиатрическое лечение, психотерапия, реабилитация, сопровождение. Ни одна частная фирма себе такого позволить не может, поскольку это дорого, это затратно. А самая доходная часть — это детоксикация. Похмелил, «отмыл», отпустил. Через неделю он вернулся. Снова похмелил, снова «отмыл», снова взял деньги и т. д. Поэтому я — не очень большой любитель частных фирм. Правда, последние годы стало расти число реабилитационных центров, которые занимаются не лечением, а только реабилитацией. Но тоже нужно понимать, что у них за программа. Очень часто проблемы связаны с тем, что пытаются сделать из реабилитационного центра работный дом. Изолируют человека, заставляют его там работать и на этом зарабатывают деньги. Конечно, туда идти нельзя. Там никакой программы реабилитации не существует. Там просто используется бесплатный труд больных. В некоторых центрах занимаются побирательством, то есть заставляют больных собирать деньги, просить милостыню. Есть сектантские центры, которые промывают мозги и превращают больных тоже в собирателей денег. Есть центры, где готовят боевиков. Больного изолируют, не кормят, наручниками приковывают к постели. Из тех, кто выдержал эту систему, потом готовят боевиков, которые ломают руки и ноги наркомафии. Жестокая система, превращающая человека в определённого зомби, который потом выполняет политический заказ руководителей этих реабилитационных центров. Они считают, что это не больные, это преступники. Их надо держать в кандалах, морить голодом. Если ты отказался от наркотиков, то из тебя будут делать такого партизана.

Для того чтобы излечиться, человек должен осознать, что он болен? Он должен сам к вам прийти?

Закон предполагает, что лечение добровольное. Больной подписывает добровольное информированное согласие на лечение. Тут есть серьёзная проблема. Поскольку это психическое расстройство, и больные не всегда отдают себе отчёт, что творят (критики у них никакой нет), то понятно, что в ряде случаев необходима недобровольная госпитализация. Есть такое понятие в психиатрическом законе. К сожалению, там ничего не сказано о наркологии, поэтому мы пользоваться этим не можем. Но такая необходимость в ряде случаев существует. Когда удаётся удержать больного тем или иным способом в клинике, то через 2–3 недели он сам говорит спасибо, что его удержали. Поэтому какой-то прессинг мы вынуждены применять. Это могут осуществлять родители, друзья, закон (по суду, больному могут назначить обязательное лечение) или альтернативное лечение, есть и такая форма: человеку даётся выбор — или он садится в тюрьму, или идёт лечиться.

Какое количество людей выздоравливает, когда их приводят, а не они сами приходят?

Не могу ответить на этот вопрос. Могу сказать точно, что не меньше 25 % — это люди, которые отказываются от лечебных программ. Ряд из них не так безнадёжен и при определённых условиях (но опять-таки это должно делаться по закону, по суду), если они проходят лечение, то часть из них выходит. Мы снимаем с учёта в год по Москве человек 20 после такого обязательного лечения в связи с выздоровлением. То есть они 5 лет трезвые, отсидели в тюрьме, вернулись и продолжали наблюдаться у нас в диспансере. Всё-таки прессинг даёт какой-то результат. Небольшой, конечно, процент, потому что всё-таки нам выгоднее и удобнее с больными договариваться. Это тоже особая технология, то, что называется «интервенция» (вмешательство). Определённый, структурированный разговор с больным позволяет подвести его к идее осознания, что он болен и ему необходимо пройти тот или иной курс лечения и реабилитации.