Василий Суриков: «Да, смерть!» Какие трюки использовал знаменитый художник

24 января 1848 г. в городе Красноярске случилось прибавление среди казачьего сословия. Именно к этой социальной группе, а конкретно – к Енисейским казакам, принадлежал новорождённый. Ему суждено было стать одним из самых узнаваемых русских художников. Имя его – Василий Суриков.

Ему, в отличие от многих других, здорово повезло с биографом. Поэт Максимилиан Волошин был ещё и удивительно проницательным критиком, умеющим увидеть, ухватить и сформулировать то главное, без чего невозможно понимание художника вообще. Насчёт Сурикова он выразился кратко и почти исчерпывающе: «Судьба придержала его на два века. Дала в руки кисть вместо казачьей шашки, карандаш вместо копья, и сказала: „Ну, а теперь вывёртывайся!“»

Надо сказать, что вывёртывался он виртуозно. Как известный и авторитетный художник Суриков состоялся именно благодаря эффектным и эффективным приёмам, фактически создав отечественную историческую живопись из ничего. Самые известные его полотна (которые так и называют: «большие исторические картины Сурикова») демонстрируют виртуозное владение самыми разнообразными трюками, которое проявляется и в замысле, и в композиции, и в цвете.

Впрочем, свой главный трюк Суриков без стеснения использует в каждом из этих полотен. «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Берёзове», «Боярыня Морозова», «Переход Суворова через Альпы» — все они выстроены по железному канону любого произведение в жанре хоррор. Суть его передал ещё Даниэль Дефо в «Робинзоне Крузо»: «Ожидание опасности всегда страшнее самой опасности». С одной поправкой. На картинах Сурикова ожидают не опасность, а смерть. И суть фокуса в том, что логичной развязки не происходит. Всем известный персонаж с косой на полотно так и не является, оставляя зрителя в напряжённом предчувствии и предвкушении.

«Утро стрелецкой казни», 1881 г.

То, что произойдёт через полчаса, известно и предрешено: с плах полетят стрелецкие головы, а на иных бунтовщиках затянется пеньковый воротник, и стены Кремля украсятся инсталляцией из трупов.

Поначалу Суриков поддался влиянию Ильи Репина, который, увидев картину, заявил, что нужно изобразить хотя бы нескольких повешенных: «Всё-таки казнь!» Но вовремя одумался, повешенных удалил и больше уже никогда не допускал присутствия на своём холсте явных умертвий.

А нагнетание тревожности и даже жути производил с помощью простых, но действенных хитростей. Да таких, что случайному взгляду они не всегда заметны. Так, в данном случае он хладнокровно согрешил против исторической правды. Каждый, кто придёт на реальную Красную площадь и встанет лицом к собору Василия Блаженного, сможет убедиться: в реальности стена Кремля не смыкается с храмом. Она поворачивает в другую сторону. Однако у Сурикова всё наоборот. И всё: с площади нет никакого выхода. И вообще никакого выхода нет. Конец. Обречённость.

«Меншиков в Берёзове», 1883 г.

Иван Крамской говорил об этой картине так: «Она одновременно и восхищает, и оскорбляет своей безграмотностью. Если Меншиков встанет, то пробьёт головой потолок».

Однако здесь нет ни капли безграмотности. Напротив: хладнокровная ложь. Известно, что ссыльный Александр Меншиков жил хоть и не во дворце, но всё-таки в достойном доме, который сам же под себя и свою семью переделал, для чего ещё в Тобольске купил топоров, пил и прочего плотницкого инструмента, а также гвоздей и скоб на 150 рублей: деньги по тем временам большие.

Но историческая правда приносится Суриковым в жертву. И всё ради того, чтобы снова и в который раз показать обречённость главного героя. Ему и впрямь не встать, он фактически находится в гробу. Тесном и тёмном.

«Боярыня Морозова», 1884-1887 гг.

Ровно тот же самый фокус — «сворачивание пространства» — Суриков демонстрирует и в этом полотне. Многие замечают, что мальчик, бегущий за санями опальной боярыни, делает это совершенно напрасно: через полсекунды он врежется в толпу, и, значит, никакой внятной цели этот стремительный бег не преследует. Выхода снова нет.

Нет его и для Феодосии Морозовой. Причём никакого. «Когда её везли Кремлём, мимо Чудова монастыря, под царские переходы, она, полагая, что на переходах смотрит царь на её поезд, часто крестилась двухперстным знамением, высоко поднимая руку и звеня цепью, показывая царю, что не только не стыдится своего поругания, но и услаждается любовью Христовою и радуется своим узам». Так гласит «Житие боярыни Морозовой». Суриков же нам не показал никакого царя. А значит, показательные старания раскольницы, её гнев и укор — всё зря.

Да и везут её, если внимательно посмотреть, тоже в тупик: улица в перспективе Сурикова плавно смыкается. Точно таким же мучительным тупиком завершится, как известно, и жизнь боярыни. Приехали. Будущего нет.

«Переход Суворова через Альпы», 1899 г.

Сам художник советовал при просмотре этой картины мысленно разделить её диагональю от левого верхнего угла к правому нижнему. Если последовать его совету, то получится удивительная штука. Те, кто слева, гарантированно выживут. Те, кто справа, — не факт. Дело в том, что слева — единственный человек. Сам Александр Васильевич Суворов.

Справа — солдаты, о судьбе которых генералиссимус писал в «Донесении о швейцарском походе» следующее: «На каждом шаге в сем царстве ужаса зияющие пропасти представляли отверзтые, и поглотить готовые гробы смерти. Дремучие мрачные ночи, непрерывно ударяющие громы, лиющиеся дожди и густый туман облаков при шумных водопадах, с каменьями, с вершин извергающимися, увеличивали сей трепет… Страшные камни и снежные и земляные глыбы, на которых много людей с лошадьми летели в преисподние пучины, где многие убивались…» Словом, лозунг «Да, смерть!» соответствует этому полотну просто идеально.