Петля Нестерова. Живописец смог примирить веру в Христа и советскую власть

В этот день решалась судьба Сталинграда. В этот же день в Боткинской больнице Моск­вы отошёл в мир иной русский советский художник Михаил Нестеров.

Русский - да. Но советский? При упоминании фамилии Нестерова в памяти тут же возникает его картина «Видение отроку Варфоломею», которую никак нельзя назвать советской. Это относится и к другим известным его полотнам: «Пустынник», «Под благовест», «Великий постриг», «Святая Русь» - всё то, что в СССР размашисто клеймили как мистику и поповщину. Тем не менее Нестеров был не просто советским художником, а лауреатом Сталинской премии и кавалером ордена Трудового Красного Знамени.

В этом месте сознание закладывает крутой вираж, который по аналогии с фигурой высшего пилотажа можно назвать петлёй Нестерова. Как же так? Известно ведь, что художник родился в 1862 г. в очень религиозной купеческой семье. Более того, сам факт существования маленького Миши Нестерова был напрямую связан с чудом. Двухлетний малыш серьёзно болел: «Я чах да чах. Наконец совсем зачах. Дышать перестал. Решили: помер. Положили меня на стол, под образа, а на грудь мне положили образок Тихона Задонского… А я и вздохнул! И отдышался. И здоровым стал».

Зло мистицизма

В дальнейшем выяснилось, что Михаил Васильевич не ощущал разницы между жизнью, верой и искусством: «Я полагал найти свой собственный стиль, в котором воплотилась бы вся моя вера, творческая сила, живая и действенная душа художника». А как-то раз Нестеров обмолвился, что и пейзаж на холсте должен быть «святым». 

Самое интересное, что всё это ему удалось. Проняло даже Исаака Левитана, который относился к православному монашеству с ироническим скептицизмом. Но, увидев полотно Нестерова «Под благовест», сознался: «Вы заставили меня примириться с монахами». 

Однако в последние годы XIX в., когда Нестеров нашёл свой узнаваемый неповторимый стиль, в русском искусстве тон задавали передвижники и их идеологи. Поэтому тот впечатляющий рывок, который сделал Нестеров, был воспринят в штыки. И если о дебютной картине «Пустынник» неодобрительно промолчали, то на «Видении отроку Варфоломею» критиков прорвало.

Виднейшие идеологи «передвижных выставок», по словам самого Михаила Нестерова, «судили картину страшным судом и признали её вредной». И даже тему называли порочной. Вот критик Владимир Стасов: «Я не могу симпатизировать Нестерову. Он вечно рисует скиты, схимников и монашескую жизнь. Всё это фарисейское, мертвенное и мумиеобразное». А вот издатель Алексей Суворин: «Видения - область психиатра, а не художника. Зло мистицизма нужно вырвать с корнем». Такие слова больше подходят «комиссарам в пыльных шлемах», а не почтенным деятелям культуры.

«Горькие минуты»

Даже такие умные и проницательные люди, как Василий Розанов и Лев Толстой, поддались массовой истерике. Увидев картину «Святая Русь», первый изъявил желание «закрыть руками всю левую сторону полотна» - как раз ту, где изображены Христос и святые. Второй же сказал, что, дескать, не Иисус там вовсе, а какой-то слащавый итальянский певец.

Удивительнее всего то, что и в околоцерковных кругах художник часто не находил поддержки. В 1898 г. историк Василий Ключевский, бывший прихожанином церкви Казан­ской Божьей Матери у Калужских Ворот в Москве, ходатай­ствовал о том, чтобы Нестерову дали заказ на роспись этого храма. Поддержал идею и архитектор церкви. Но «главные люди» - купцы-благодетели - повели себя отвратительно: «Один наставительно сказал мне, что хорошо бы мне почтить именитых прихожан, прежде чем начинать дело. Другой, задав несколько вопросов, решил, что если я и живописец, то, должно быть, ненастоящий. Дело кончилось тем, что один из них бросил в лицо настоятелю тысячу рублей и вышел вон, ругаясь непристойными словами. Настоятель заплакал… На другой день я послал отказ».

Надо сказать, что Нестеров кое-какие выводы для себя сделал. Нападки его, конечно, огорчали, но к мнению того же Стасова, имевшего острый, намётанный глаз, прислушался: «После своего «Варфоломея», давшего много сладких и горьких минут, я решил, что  должен переучиваться заново и идти за этим не к кому другому, как к П. П. Чистякову».

Павел Петрович Чистяков - великолепный рисовальщик, непревзойдённый «технарь», мастер и педагог портрета. Впоследствии именно полученное от него специфическое умение даст Нестерову возможность сделать новый «взлёт» уже в СССР - откровенно богоборческом государстве.

Второе дыхание

Когда в 1933 г. Нестеров получил предложение участвовать в выставке «Художники РСФСР за 15 лет», недоброжелательный голос прозвучит только один, в газете «Правда»: «Если бы были нужны доказательства того, что в нашем искусстве существуют реакционные гнёзда, то вот они  налицо. Советская тематика чужда Нестерову». Насчёт остального художник с изумлением скажет: «Я имею успех. Пишут, говорят по радио, дивятся моей бодрой старости…»

Старость оказалась действительно бодрой и результативной - Нестеров стал форвардом советского портрета. Лица таких людей, как академик Иван Павлов или скульптор Вера Мухина, нам известны прежде всего по репродукциям портретов его работы - они попали в учебники, энциклопедии и справочники. 

Разумеется, это не значит, что Нестеров внезапно полюбил советскую власть и окончательно перековался. В течение «безбожной пятилетки», объявленной в 1932 г., он пишет сразу несколько признанных впоследствии шедевров - «Всадники», «Страстная седмица» и «Отцы-пустынники и жёны непорочны», но благоразумно держит их при себе: «К лету в галерее будет моих шесть порт­ретов, коими и будет представлен поздний Нестеров».

В страшный для Москвы октябрь 1941 г., когда немцы были максимально близки к своей цели, Нестеров наотрез отказался ехать в эвакуацию: «Этому не бывать!» А 16 о­ктября, когда город охватила паника, в журнале «Советское искусст­во» появилась его статья, тут же переданная по радио: «Более 500 лет тому назад явился восторженный отрок - то был Сергий Радонеж­ский. Куликовское побоище решило судьбу Москвы, а с ней и народа московского… Москва и до сего дня осталась символом победы и одоления над врагом. Она и только она, зримая или незримая, приготовит могилу врагу». 

Петля Нестерова началась и закончилась в одной точке - в образесамого русского святого - Сергия Радонежского.