«Пропадешь под забором»
Отец прожил большую жизнь: родился в 1912 году, а ушел, немного не дожив до конца XX века, в январе 96-го. Его детские годы прошли на пыльной улице рабочей окраины Тулы, рядом с оружейным заводом и кладбищем. Многодетная семья Санаевых была очень дружной — со своими традициями и правилами, только шустрый Севка доставлял много огорчений: учился неважно, частенько стоял за дверью класса за всякие проделки. А дома получал от матери крепкие подзатыльники. «Ты не в нашу породу», — не раз говорила она. Отец семейства Василий Санаев, человек трудолюбивый и суровый, увидев, что никакими колотушками толку от сына не добьешься, однажды сказал: «Ну вот что, Ломоносова, брат, из тебя не выйдет, учись-ка гармонному делу». Так, не закончив среднюю школу, Севка стал работником гармонной фабрики.
Профессию половинщика будущий актер освоил на удивление быстро. К 16 годам у него уже было 4 ученика. Но собрать гармонь — полдела. Потому и половинщик. Куда более трудная и тонкая задача — настроить инструмент, заставить его петь. Этим занимался Василий Санаев. Но, безусловно, звуки гармони, заливистые и грустные, на всю жизнь поселились в душе Санаева-младшего. Неслучайно критики впоследствии отмечали «чистоту тона», «отсутствие фальши», «абсолютный слух и достоверность» его игры.
По праздникам к Санаевым приходили гости, и Василий, желая развеселить их, говорил: «Ну-ка, закройте глаза, угадайте, кто это? Давай, Севка!» И Севка пародировал любого из присутствующих. Отец радовался успеху сына, не предполагая, во что выльется эта забава. Но вот в Тулу с гастролями приехал прославленный МХАТ. Первый спектакль, который увидел Санаев, был «Дядя Ваня» Чехова. Барская усадьба, люди в старинной одежде, чужая, незнакомая, но совершенно настоящая жизнь... «Я бы так не мог», — думал Сева, возвращаясь домой.
Он продолжал собирать гармони, пока однажды... Все начинается с этого слова. Однажды он встретил знакомого — рабочего оружейного завода Гурия Карнеева, который спешил на репетицию в клуб «Серп и молот» и позвал его за компанию. Там, к своему великому удивлению, Санаев увидел директора гармонной фабрики Синявина — необщительного, вечно задумчивого типа, который, стоя на сцене, с пафосом читал какой-то текст, держа его в вытянутой руке. На следующий день, видя будничную физиономию директора, Сева был в недоумении: «Как можно так перевоплощаться?» С тех пор он стал часто захаживать на репетиции в клуб. Отец не возражал: «Это лучше, чем на улице болтаться, — все от греха подальше». А вскоре в Туле открылась театральная студия, но Севе Санаеву с его четырьмя классами образования в приеме отказали. Однако упрямство парня взяло верх. Когда же в городе стали играть настоящие актеры, 18-летний студиец немедленно подался к ним: «Буду делать все, что нужно, только возьмите!» И взяли. Отныне днем он работал на гармонной фабрике, а вечером бежал в театр, где был то рабочим сцены, то шумовиком, то осветителем. И даже сыграл две крохотные роли. Но недосягаемой мечтой для него по-прежнему оставался МХАТ. Чтобы играть в настоящих спектаклях, надо серьезно учиться — это было очевидно. Наставником Санаева стал актер тульского городского театра Кудашев — именно он помог парню подготовиться к экзаменам на театральный рабфак в Москве.
Для родителей желание Всеволода пойти в актеры было ударом. Мать с отцом решили, что он просто не хочет трудиться. «Умрешь, пропадешь под каким-нибудь московским забором», — говорили они. Даже спрятали зимнее пальто и не дали денег на дорогу в надежде, что сын вернется. Но он не вернулся.
Два года Всеволод Санаев проучился на рабфаке, год — в театральном техникуме на курсе замечательного вахтанговца Николая Плотникова. Жил в общежитии на Собачьей площадке. По ночам, как и многие иногородние, подрабатывал на вокзалах — разгружал вагоны. Родителям обратного адреса не сообщал, пока наконец не стал студентом ГИТИСа.
«Или вернусь собирать гармони, или научусь играть, как они»
Одним из первых спектаклей, увиденных Санаевым в Москве, был опять-таки мхатовский «У врат царства» с участием великого Качалова. Потрясенный, он говорил потом: «Только в этом театре я хочу служить, только таким должен быть настоящий актер. Или вернусь собирать гармони, или научусь играть, как они».
В ГИТИСе молодому актеру удивительно повезло. Курс вели два прославленных артиста — Тарханов и Плотников. Мастера очень разные, но оба — педагоги милостью Божьей. Михаил Тарханов — настоящий друг театральной молодежи. «Он для нас был школой жизненной правды в искусстве, — вспоминал Санаев. — Знал много секретов актерского мастерства, учил студентов, как обращаться со своим телом и окружающими предметами, как произносить слова на сцене таким образом, что, даже если говорить шепотом, тебя услышат и поймут на галерке». Иногда Всеволоду удавалось проводить Тарханова до дому, и тогда тот щедро делился со студентом своими мыслями об искусстве, профессии.
В год окончания Санаевым ГИТИСа МХАТ объявил конкурс для молодых актеров-мужчин. Всеволод прочитал перед комиссией отрывок из повести Гоголя «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Из семисот претендентов Станиславский и Немирович-Данченко выбрали троих выпускников ГИТИСа, в том числе и Санаева. Произошло чудо! Театр, о котором он так мечтал, открывал ему свои двери. Сразу молодых в штат не брали — только «кандидатами», во вспомогательные составы. Труппа МХАТа тогда была настолько сильная, с таким количеством актеров с громкими именами, что пробиться в подобном коллективе было очень и очень не просто. Тем не менее Всеволод довольно быстро перешел в основной состав. В МХАТе была незыблемая традиция: на первом этаже одевались и гримировались «старики» — «золотой фонд» театра, а молодежи отводился четвертый этаж. Санаевский «спуск к славе» был стремительным: сыграв кроме эпизодов лишь роль Пикалова в «Любови Яровой» да Чепурина в пьесе Островского «Трудовой хлеб», он практически за один год спустился с четвертого этажа на первый!
Будучи на гастролях в Киеве, он встретил свою единственную любовь — Лиду, студентку филологического факультета. Стройная, румяная, со вздернутым носиком... Когда она шла по улице, не было ни одного человека, который бы не обернулся, потрясенный ее красотой. Труппа МХАТа выступала в Киеве всего месяц, этого времени ему как раз хватило, чтобы уговорить девушку выйти за него замуж и уехать в Москву. Ее родня бежала за поездом с криками: «Лидуся, одумайся! Вернись!» Может, тогда этот союз и мог кому-то показаться легкомысленным, однако молодые прожили вместе всю жизнь.
В эти же первые театральные сезоны Санаев начал сниматься в кино. Не так давно по телевизору показывали «Любимую девушку» Ивана Пырьева — это одна из первых ролей Всеволода Санаева в кино. Поражает, как хорош собой был молодой Всеволод Санаев, какое красивое и одновременно мужественное лицо, какая копна черных кудрей! Фильмов тогда выпускалось мало, но их смотрела вся страна, поэтому даже незначительный эпизод делал актера известным. Но съемки в кино — очень ответственная и тяжелая работа! Санаев рассказывал, что работать с Пырьевым было нелегко. Однажды в павильоне очень долго выставляли свет, а молодые актеры тем временем, сидя за декорациями, травили анекдоты. Их смех вывел режиссера из себя. Он вскочил со своего кресла, дико закричал и погнался за актерами, размахивая палкой. Догнав их в коридоре, гневно сверкая глазами, Пырьев сказал, глядя на Санаева: «Ты еще сниматься будешь, а ты — никогда!» — пригвоздил он актера, игравшего приятеля главного героя. И действительно, больше своего коллегу Санаев на «Мосфильме» не видел. Помимо «Девушки с характером» Всеволод тогда снялся в «Волге-Волге» и «Сердцах четырех».
Вернуться домой не пришлось
Но успешный старт молодого актера прервала война. Как и многие москвичи, Всеволод Санаев, простившись с молодой женой и маленьким сыном, отправился на сборный пункт, который находился в саду «Эрмитаж», но в последний момент перед отправкой на фронт призывникам было приказано явиться в свои военкоматы и ждать дальнейших указаний. В это же время началась срочная работа над агитационными киносборниками для фронта. Санаев на несколько дней уехал со съемочной группой в Борисоглебск в авиационную школу им. Чкалова, взяв с собой только бритву и две смены белья. Съемки закончились, но вернуться домой ему не пришлось. Въезд в Москву был закрыт, враг подошел к самому городу. МХАТ эвакуировался. Супруге Всеволода удалось выехать из столицы в Алма-Ату, но он об этом ничего не знал.
Линия фронта приближалась... Санаеву предложили поработать в Борисоглебском театре им. Каверина, который два раза в день показывал спектакли для солдат, — порой играли на вокзале, после спектакля раздавался крик: «По вагонам!» — и эшелоны уходили на фронт. А порой — в госпиталях, для тех, кто был искалечен войной... Как сам он вспоминал, актерам-мужчинам тогда не давала покоя горькая мысль: «Зачем мы здесь со своим искусством? Наше место в бою!» Тем не менее после каждого выступления их плотным кольцом обступали бойцы, пожимали руки, благодарили и обещали драться насмерть. Где только не приходилось выступать — и на заводах, и в госпиталях, и на передовой. Как-то играли для снайперов. Был февраль, они пришли прямо со своих постов в белых маскировочных халатах. Кто-то из бойцов нарвал крохотный букетик подснежников, который и был преподнесен актерам после концерта. Не было для Санаева дороже этой награды! Тогда и отлегло от сердца, пришло понимание, что и его работа тоже нужна и важна...
А в это время в переполненном беженцами холодном спортивном зале Алма-Аты от кори и дифтерита умирал его первенец Алеша. Двухлетний малыш горел в жару и задыхался, но при этом еще утешал плачущую мать: «Мамочка, дорогая, не плачь, я поправлюсь». Похоронив сына, безутешная Лида Санаева несколько месяцев пробиралась к мужу и чудом нашла его. А потом, еще во время войны, у них родилась я — рахитичная, с тоненькими ручками-ножками, совсем не похожая на крепыша и умницу брата. Наверное, поэтому родители воспитывали меня с удвоенной строгостью и любовью. То есть, если я падала, мама могла мне еще за это и поддать. А на вопрос «почему?» обычно отвечала: «Проклятие воодушевляет, а благословение расслабляет!»
Из театра — в кино
После войны наша семья вернулась в Москву, в девятиметровую комнатушку в Банковском переулке. Отец работал день и ночь, чтобы поменять ее на большую, но накопления съела одна реформа, после войны — другая. Однажды на большой коммунальной кухне Лида Санаева неосторожно рассказала какой-то анекдот про царей, и вскоре пришли «люди в штатском» — стали интересоваться, чем «дышит» эта молодая женщина, почему не работает. Мама очень тяжело переболела этот эпизод, на несколько месяцев попала в психиатрическую больницу с диагнозом «мания преследования». Всеволод Санаев очень хотел оградить жену от подобных историй и злых языков соседей по коммуналке, но отдельную квартиру в кооперативном доме купил только к сорока четырем годам, после того как пережил обширный инфаркт во время съемок в картине «Алмазы»... В этой двушке они с Лидой прожили до конца дней.
Шло время, МХАТ менялся, уходили великие старики. Заменить Станиславского и Немировича-Данченко не мог никто. Без ролей Санаев не сидел, но и выдвинуться не удавалось, а сниматься в кино тогда почти не получалось — из театра очень неохотно отпускали. Однажды, возвращаясь домой после спектакля вместе с директором МХАТа Аллой Константиновной Тарасовой, Всеволод Санаев сказал ей, что решил уйти из театра в кино. Помолчав немного, она ответила: «Наверное, вы поступаете правильно, Севочка. Пока живы ОНИ (она имела в виду корифеев МХАТа) — они вам играть не дадут». Отец не пожалел о своем выборе, об уходе из театра он говорил: «Оставить МХАТ, друзей, сцену — дело, конечно, нелегкое. Но манило кино, и думалось, что в кинематографе удастся сделать больше. Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом».
А тут как раз подоспело очень хорошее предложение от Михаила Калатозова — роль директора совхоза в первом целинном фильме. Калатозов собрал замечательных молодых актеров: Олега Ефремова, Изольду Извицкую, Нину Дорошину, Татьяну Доронину. Роль прозвучала, о Санаеве заговорили. К этому времени отец снялся у Пырьева, Герасимова, Пудовкина. С последним они подружились. «Вы прирожденный комедийный актер», — не раз говорил он. Действительно, немного жаль, что Всеволоду Санаеву почти не довелось сыграть комедийные роли. Он совершенно изумительно шутил, рассказывал анекдоты: сам никогда не смеялся, только бесенята в уголках глаз поигрывали, а смешил ужасно.
Довелось Всеволоду Санаеву сыграть и у мэтра советского кино Сергея Юткевича в фильме «Рассказы о Ленине», и у корифея Лео Арнштама в картине «Пять дней, пять ночей» — о спасении советскими солдатами Дрезденской галереи.
Оплакивал Шукшина, как родного сына
Отец мне часто говорил: «Мы, Санаевы, — народ талантливый, ты только верь в себя, а случай придет, будь к нему готова!» Я эти слова запомнила на всю жизнь. А ведь, по сути, роли, которые сделали Санаева Санаевым, пришли довольно поздно и, несомненно, благодаря его верности профессии, терпению, мужеству, основательности, присущей мастерам своего дела.
В Театре киноактера, куда отец ушел из МХАТа, шли замечательные спектакли — «Мандат», «Завтрак у предводителя», «Бедность не порок», «Софья Ковалевская». При постановке «Софьи Ковалевской», где был занят Санаев, у режиссера Самсона Самсонова родилась идея снять «Оптимистическую трагедию» с участием Бориса Андреева, Вячеслава Тихонова, Эраста Гарина, братьев Стриженовых. Отцу Самсонов доверил роль Сиплого. Успех был ошеломительный. Мальчишки, завидев Санаева, повторяли коронную фразу его героя: «По два раза сифилисом болели». Картина поехала на Каннский кинофестиваль и получила премию за лучшее воплощение революционной эпопеи. Для советского актера тогда было большой проблемой торжественно одеться на церемонию. Помню, отец с трудом разыскал модный костюм и с отчаяния купил надеванную болонью, которая в ту пору была страшным дефицитом.
В том же 1963 году Вилен Азаров пригласил Санаева на главную роль в фильм «Это случилось в милиции» по повести Меттера. Причем отец, как, впрочем, и режиссер, считал, что Сухарь — не его герой, что его должен играть другой актер. Но время шло, а подходящую кандидатуру так и не нашли. Стали пробовать Санаева. Через три дня, зайдя в группу, он увидел приунывшего режиссера, оператора и директора картины, который объявил: «Вас утвердили». На что Санаев ответил: «Да вы не расстраивайтесь. Я так устал после „Оптимистической“, что сейчас возьму бюллетень, а вы пока ищите замену». Но время поджимало, руководство настаивало, и работа началась. Майор милиции Сазонов — Сухарь получился у Санаева совсем не таким, как его задумывал автор. Актер создал свой образ героя — внешне неприметного, сдержанного, скромного, но одновременно полного света, доброты, порядочности, надежности. Про таких обычно говорят — «соль земли», «золотой фонд нации».
В 60-е годы Всеволод Санаев стал народным артистом РСФСР, а затем и СССР. О нем заговорили как о серьезном художнике. Однажды ему позвонил молодой режиссер и попросил сняться в своей первой работе. Это был Василий Шукшин, а фильм назывался «Живет такой парень». «А сценарий чей?» — поинтересовался отец. «Тоже мой». «Сам снимает, сам сценарий пишет...» — доверия это не вызывало, и Санаев вежливо отказался. «Жаль, — сказал молодой режиссер. — Буду ждать другого раза». Потом отец увидел блестящий дебют Шукшина, сам разыскал его на студии и сказал: «Вась, замечательная картина! И я жалею, что отказался сниматься у тебя. Если будет что-то, даже эпизод — с радостью пойду!» Так Всеволод Санаев стал актером Шукшина и снялся в трех его фильмах: «Ваш сын и брат», «Странные люди», «Печки-лавочки». За картину «Ваш сын и брат» они получили Государственную премию братьев Васильевых. Роль Ермолая Воеводина была у Санаева любимейшей. Шукшин собирался снять фильм про Степана Разина. Засел за сценарий. Встретив Санаева, сказал: «Васильич, поработаем. Пишу для вас хорошую роль». Смерть Шукшина — не просто режиссера, а друга и единомышленника — стала для отца огромной потерей. Большего горя со смерти сына Алеши он не испытывал.
Натянутый нерв Шукшина. Как директор школы стал знаменитым режиссёром →
У режиссеров Бобровского и Ладынина Санаев сыграл полковника Зорина, благодаря чему стал заслуженным работником МВД. Его приглашали на все торжества, но главное — в порядочность, надежность и профессионализм его героя верили люди. А ведь отец никогда себя не хвалил, я от него ни разу не слышала, как от многих других представителей нашей профессии: «Ну я дал! Ну сыграл!» Бывало, спросишь его: «Пап, ну как ты?» — «Ничего, Лель. Нормально».
«Мне стыдиться нечего»
Пятнадцать лет Всеволод Санаев был секретарем Союза кинематографистов. Отвечал за самую склочную секцию — бытовую. Это путевки, больницы, похороны, квартиры. Телефонные звонки донимали его с 8 утра, какой-нибудь истерический голос вопил: «Вы дали путевку актрисе N, а вместо нее поехала сестра!» На что он спокойно отвечал: «А вы что хотите, чтобы я стоял на вокзале и проверял, кто едет по путевке?» Отец никогда никому не отказывал в помощи и сам при этом никогда не жаловался: «У меня все хорошо. Мне всего хватает». Жена все время ворчала: «Ну правильно, одни секретари едут в Лондон, Париж, а тобой все дыры затыкают». А он и не рвался туда. Другое дело — рыбалка. Леонид Дербенев, Николай Крючков, Вячеслав Тихонов были желанными товарищами в этом занятии. Как говорил ему Николай Афанасьевич: «Старичок, я теперь, когда мне роль предлагают, спрашиваю: рыбалка есть? Есть — я ваш, а нет — отказываюсь». Когда разваливался СССР, многие выкидывали партбилеты. Отец не выкинул: «Мне стыдиться нечего. Я наверху не был. А на своем месте кому мог — помогал».
В последние годы жизни отца часто узнавали на улице, подходили к нему, пожимали руки или просто улыбались с неизменными словами: «Как мы вас любим, как мы вам верим. Вы только живите, живите подольше». А он потом говорил мне: «Лель, конечно, мы стреляные гильзы, но все же приятно, что люди так относятся». И улыбался в усы.
Прошло уже больше 10 лет, как Всеволода Санаева нет с нами, но не бывает и дня, чтобы я не вспомнила о нем. У отца на руке была татуировка, сделанная еще в молодости, — якорь. Перед спектаклем или съемками он густо замазывал ее гримом. Теперь мне думается, что она, несмотря на то что отец потом пытался ее свести, была очень символична. Ведь Всеволод Санаев и есть человек-якорь — надежный, золотой человек.
Фильмография
- «Волга-Волга» — 1938
- «Девушка с характером» — 1939
- «Любимая девушка» — 1940
- «Первопечатник Иван Федоров» — 1941
- «Сердца четырех» — 1941
- «Иван Никулин — русский матрос» — 1944
- «Алмазы» — 1947
- «У них есть Родина» — 1949
- «В степи» — 1951
- «Возвращение Василия Бортникова» — 1952
- «Вихри враждебные» — 1953
- «Пути и судьбы» — 1955
- «Первый эшелон» — 1955
- «Разные судьбы» — 1956
- «Полюшко-поле» — 1956
- «Рассказы о Ленине» — 1957
- > «Страницы былого» — 1958
- «На дорогах войны» — 1958
- «Песня о Кольцове» — 1959
- «Баллада о солдате» — 1959
- «Пять дней, пять ночей» — 1960
- «Взрослые дети» — 1961
- «Оптимистическая трагедия» — 1963
- «Это случилось в милиции» — 1963
- «Встреча на переправе» — 1964
- «Большая руда» — 1964
- «Ваш сын и брат» — 1965
- «За нами Москва» — 1967
- «Скуки ради» — 1968
- «Главный свидетель» — 1969
- «Странные люди» — 1969
- «Возвращение «Святого Луки» — 1970
- «Украденный поезд» — 1970
- «Освобождение» — 1968-1971
- «Печки-лавочки» — 1972
- «Черный принц» — 1973
- «...И другие официальные лица» — 1976
- «Версия полковника Зорина» — 1978
- «Любовь моя, печаль моя» — 1978
- «Незваный друг» — 1981
- «С вечера до полудня» — 1981
- «Надежда и опора» — 1982
- «Белые Росы» — 1983
- «Тайна «Черных дроздов» — 1983
- «В распутицу» — 1986
- «Апелляция» — 1987
- «Забытая мелодия для флейты» — 1987 и др.
На разрыв сердца. Василий Шукшин при всей грубоватости был очень раним 
«Да не сильная я! Плачу часто». Какой была Нонна Мордюкова? 
Павел Санаев: «Мы плывём по течению, причём не вперёд, а назад» 
На оголённом нерве. Почему Ролан Быков не сыграл Пушкина? 
«Я не был талантливее других». Тихое счастье Георгия Тараторкина 
