Через день должен был уезжать в Москву, домой. Той осенью планировали начать выстраданные, долгожданные съёмки самого заветного фильма (его дважды закрывали, требовали сократить с четырёх серий до двух) — о Степане Разине, где Шукшин был бы и драматургом, и режиссёром, и сыграл бы главную роль. Наверняка — главную роль своей жизни. Последние почти 10 лет Шукшин жил Разиным, а перед смертью — предвкушением работы.
Чудом выжил
По официальной версии, Шукшин умер от сердечной недостаточности. Врачи свидетельствовали: сердце не старого ещё человека, к тому времени давно уже избавившегося от извечного губительного спутника русских талантов — спиртного, было как у древнего старика. Шукшин при всей своей порой грубоватости, «дикой, злой самобытности», как о нём писали, был очень раним. Признавался: «Я воинственно берегу свою нежность».
Жена его, Лидия Федосеева-Шукшина, вспоминала, как он, работая над сценой гибели Разина, вдруг разрыдался: «Такого мужика загубили, сволочи!» И всё повторял потом, что не сможет сыграть и снять сцену его казни: «Физически не перенесу, умру!»
Шукшин оставил сотню с лишним коротеньких, по-чеховски, рассказов. Шесть собственных фильмов и роли более чем в тридцати. Два романа — «Любавины» и «Я пришёл дать вам волю». Он ворвался — в кино, во ВГИК, в столицу — в 25 лет. В 35 снял «Живёт такой парень» и получил «Золотого льва» в Венеции в конкурсе, правда... фильмов для детей. Деревенский парень, безотцовщина. Отца расстреляли, признав врагом народа, в 1933-м. 23-летняя его вдова, мать Шукшина, сгребла тогда двоих своих детей, Васю и Талю, и забралась в печку — хотела угореть, не зная, как жить дальше. Чудом их нашла и спасла соседка. Работать начал, когда впервые смог ножками обхватывать спину коня. Голодала семья страшно. Мать всего боялась, и сын носил её фамилию — Попов. После семилетки — техникум, который бросил, служба на флоте, работа в Подмосковье. Затем десятилетка экстерном, недолгая служба учителем словесности и директором сельской школы и — ВГИК. Его звали «галифе в сапогах» — за необычную в среде «интеллигентствующих мальчиков» «посконную», солдатскую одежду. Угрюмый, необщительный, замкнутый, колючий — таким его запомнили многие. «Очень талантливый человек», — отметил на приёмных экзаменах Михаил Ильич Ромм и, поставив «неотёсанному» абитуриенту, к тому же нагрубившему мэтру, «отлично», взял его на свой курс.
Как-то он сказал другу, Георгию Буркову: «А ты знал, что будешь знаменитым? Нет? А я знал...» Бурков парился с Шукшиным в баньке накануне того рокового дня. И футбол смотрели потом по ТВ, и долго беседовали «при ясной луне» на палубе. Именно Бурков пытался раздобыть ему хоть какие-то сердечные капли — уже на рассвете, когда у Шукшина схватило сердце. Хотел остаться с ним в каюте, но: «Что я, девочка, что ли, охранять меня? Иди, спи, Джорджоне». Такое забавное придумал Шукшин имя другу, не признавая ни «Жоры», ни «Егора». Другу, так тяжко пережившему его смерть и ушедшему фактически следом. И Бурков, обнаруживший в 9 утра мёртвого Шукшина, и Лидия Николаевна с самого начала сомневались в естественности смерти Василия Макаровича. Врача на судне в ту ночь не оказалось — будто бы уехала на свадьбу в станицу. Аптечки — тоже. В каюте всё было разбросано, точно что-то искали. И запах стоял подозрительный. Откуда-то появилась и исчезла чашка кофе на столике. Да и врачи, делавшие официальное заключение после вскрытия, как-то вскоре вдруг все ушли из жизни. Вспоминались тогда и туманные высказывания Шукшина незадолго до трагедии: «Моя беда давно за мною ходит». И про то, что откровенен был не в меру с теми, с кем не следовало. И осталась у Георгия Буркова будто бы пачка сигарет, на которой Шукшин тем вечером вдруг нарисовал — «дождь, дорога, облака. В общем, похороны»...
Ровно — с песню
На памятнике Шукшину в родных его алтайских Сростках, на горе Пикет, надпись: «С любовью — русские люди». Его действительно любили миллионы. «Океан слёз» — так вспоминали его похороны, есть коротенькая хроника их (съёмки запретили!). Море цветов, алых гроздьев калины... Через 6 лет такое же немыслимое всенародное горе явит смерть Высоцкого, написавшего тогда на смерть Шукшина стихи: «Ещё — ни холодов, ни льдин, земля тепла, красна калина. А в землю лёг ещё один на Новодевичьем мужчина». Кстати, на Новодевичьем Шукшина могли и не похоронить — высокие чины всё решали, уже над гробом, достоин или нет. Ведь звания народного он не имел.
Особый всплеск любви к нему был весной 74-го, когда 62 миллиона увидели «Калину красную», после 8-месячных мытарств с цензурой, требовавшей бесконечных поправок и сокращений в фильме, «прославляющем рецидивиста». У измученного Василия Макаровича обострилась тогда давняя болезнь — язва желудка, из-за которой его комиссовали ещё в 23 года со службы на флоте. От дикой боли он стонал на студии, сжимаясь в комок, и очень стыдился этого перед людьми. А киноначальники требовали невероятное — сократить монолог матери (где подлинная крестьянка Офимья Быстрова рассказывала о своей жизни), убрать сцену «бордельеро», где «народ для разврата собрался», хор зэков на зоне... Фильм всё же выпустили. И «Калина красная» взорвала страну. А написал он эту повесть в больнице, куда попал тоже со страшными приступами после такой же тяжёлой сдачи Госкино кинофильма «Печки-лавочки» в 1972-м.
Участникам съёмок своего последнего фильма он запомнился «каким-то диким напором, нечеловеческим напряжением сил» и ещё — «страшенной усталостью». Когда же снимали сцену покаянных, страшных рыданий Егора Прокудина после встречи с матерью («Тварь я последняя, тварь подколодная!») — это было так обжигающе, что некоторые всерьёз подумали, что у него сейчас разорвётся сердце. А когда в финале простреленный Егор шёл, зажимая рану на груди и «кровавя» берёзы, женщины на съёмке не могли сдержать слёз. Он дважды попадал в больницу во время съёмок, один раз сбежал прямо в пижаме и тапках. Из больницы его привезли и в Дом кино на премьеру. Это был триумф. Овации он услышал из фойе, исхудавший, белый как полотно. Через полгода в том же фойе будет прощание с ним.
«Васька Шукшин обладал ценностями дороже золота, в него влюблялись и мужики, и бабы» — это слова Нонны Мордюковой, сблизившейся с ним на съёмках «Простой истории». И сам он, по свидетельству Льва Аннинского, «любил людей до разрыва сердца». «Когда буду помирать, если буду в сознании, в последний момент успею подумать о матери, о детях и о родине, которая живёт во мне. Всю жизнь мою несу родину в душе, люблю её, жив ею, она придаёт мне силы, когда случается трудно и горько», — писал он.
Один из любимых шукшинских героев-чудиков, деревенский философ, рассуждает: «Вот жалеют: Есенин мало прожил. Ровно — с песню. Будь она, эта песня, длинной, она не была бы такой щемящей. Длинных песен не бывает. Здесь прожито как раз с песню». Может быть, и сам Василий Макарович прожил как раз с песню? Но всё же, как говорил о себе герой Андрея Платонова, «без меня народ неполный». Вот и без Шукшина — уже сорок лет.
