У одной из самых известных в мире пьес Антона Павловича Чехова «Чайка», ставшей классикой мировой драматургии, непростая судьба. Её премьера состоялась 120 лет назад на сцене Александринского театра и завершилась... полным провалом. АиФ.ru рассказывает, почему так получилось.
Несмешная комедия
«...Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви», — писал Чехов в 1885 году, приступая к созданию «Чайки». Классик вынашивал замысел «трагичнейшей комедии в русской комедиографии» долгие годы. Он уже давно хотел освободиться от штампов и пойти против «условий сцены», поэтому в его «Чайке», которая называлась комедией, смешного было не больше, чем в жизни.
К сожалению, далеко не все оказались способны рассмотреть новые драматургические приёмы в не сценичной, монотонной и скучной на первый взгляд пьесе. Одной из немногих, кто разгадал секрет автора, была актриса Вера Комиссаржевская: «Никто так верно, так правдиво, так глубоко не понимал меня, как Вера Федоровна... Чудесная актриса», — говорил драматург. Другие же артисты Александринского театра, которым суждено было первыми представить «Чайку» на суд зрителей, не поняли её масштаб, да и сам режиссёр Евтихий Карпов (которого Чехов всегда недолюбливал) не уделил постановке должного внимания.
Актриса Александринского театра Мария Читау, в день премьеры исполнявшая роль Маши, вспоминала: «За кулисами заранее уже говорили, что “Чайка” написана “совсем, совсем в новых тонах”, это интересовало будущих исполнителей и пугало, но не очень. На считку “Чайки” мы собрались в фойе артистов. Не было только автора. Без всякой пользы для уразумения “новых тонов” и даже без простого смысла доложил нам пьесу Корнев, а затем мы стали брать её на дом для чтения <...> Может быть, я ошибаюсь, и дело не в тексте и не в режиссерах, а в нашем плохом исполнении этой пьесы».
«Просто дичь»
Несмотря на то, что в премьерном спектакле были заняты лучшие артисты Петербурга: Антонина Дюжикова (Аркадина), Роман Аполлонский (Треплев), Владимир Давыдов (Сорин), Вера Комиссаржевская (Нина Заречная), Константин Варламов (Шамраев), Антонина Абаринова (Полина Андреевна), — провал «Чайки» на сцене Александринского театра оказался жестоким.
Причины крылись не только в халатном отношении к постановке и невежественной чиновничьей публике, но и в случайных обстоятельствах. Задолго до премьеры зрителям стало известно, что популярнейшая в те времена комедийная актриса Елизавета Левкеева избрала «Чайку» для собственного бенефиса. Однако не все были осведомлены, что в чеховском тексте для неё просто-напросто не нашлось роли, а сама бенефициантка в этот вечер играла в водевиле «Счастливый день». Многие зрители «Чайки» на протяжении всего первого акта ожидали увидеть на сцене комическую актрису и вели себе так, будто перед ними играют развесёлую комедию.
Режиссёр постановки об этом вечере вспоминал с ужасом: «В первом же явлении, когда Маша предлагает Медведенко понюхать табаку <...> в зрительном зале раздался хохот <...> “Весело настроенную” публику было трудно остановить. Она придиралась ко всякому поводу, чтобы посмеяться <...> Нина — Комиссаржевская нервно, трепетно, как дебютантка, начинает свой монолог: “Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени...” Неудержимый смех публики... Комиссаржевская повышает голос, говорит проникновенно, искренно, сильно, нервно... Зал затихает. Напряженно слушают. Чувствуется, что артистка захватила публику. Но вопрос Аркадиной: “Серой пахнет. Это так нужно?..” снова вызывает гомерический хохот...».
С каждой актёрской репликой замешательство в зале лишь возрастало: зрители понимали, что Левкеева на сцене уже не появится, а перед ними разворачивается «странная» комедия, публика громко шепталась, обсуждая непонятную пьесу, возмущалась и даже свистела. Актёры видели, как зрители принимают пьесу, и были ошеломлены. Не спасла ситуацию даже «любимица» Чехова Комиссаржевская, которая в тот вечер играла, едва сдерживая рыдания.
«Что сделал им Чехов?»
Сам Чехов наблюдал за «провалом» «Чайки» из зала, потом ушёл за кулисы, и, не дождавшись окончания спектакля, сбежал из театра. Уже на следующий день неожиданно для всех писатель уехал из Петербурга в Мелихово. В те дни своими переживаниями Чехов делился с Владимиром Немировичем-Данченко: «Театр дышал злобой, воздух спёрся от ненависти, и я — по законам физики — вылетел из Петербурга, как бомба».
Несмотря на то, что Чехов был готов к неуспеху (ещё во время репетиций он писал своей сестре, что всё кругом фальшиво, настроение у него неважное, а спектакль пройдёт хмуро), такого «грандиозного» провала писатель не ожидал. На другой день после премьеры все петербургские газеты сообщали о скандале: «Это не чайка, просто дичь» («Биржевые ведомости», 1896, 18 октября, № 288), «Пьеса провалилась... так, как редко проваливались пьесы вообще» («Сын отечества», 1896, 19 октября, № 283), «Такого головокружительного провала, такого ошеломляющего фиаско, вероятно, за все время службы бедной бенефициантки не испытывала ни одна пьеса» («Новости и Биржевая газета», 1896, 18 октября, № 288), «“Чайка” погибла. Её убило единогласное шиканье всей публики. Точно миллионы пчёл, ос, шмелей наполнили воздух зрительного зала. Так сильно, ядовито было шиканье» («Петербургский листок», 18 октября, № 288).
Больше всего Чехова удручала не судьба пьесы, а злорадство окружающих. В один миг классик понял, что рядом с ним не друзья, а лицемеры: «17-го октября не имела успеха не пьеса, а моя личность. Меня ещё во время первого акта поразило одно обстоятельство, а именно: — те, с кем до 17-го окт. дружески и приятельски откровенничал, беспечно обедал, за кого ломал копья... все эти имели странное выражение, ужасно странное... Одним словом, произошло то, что дало повод Лейкину выразить в письме соболезнование, что у меня так мало друзей, а “Неделе” вопрошать: “что сделал им Чехов”...».
Второе прочтение
После оглушительного провала Чехов зарёкся больше никогда не писать для сцены: «Если я проживу ещё семьсот лет, — говорил он, — то и тогда не дам на театр ни одной пьесы. Будет! В этой области мне неудача». О новой постановке «Чайки» и речи быть не могло, однако Немирович-Данченко буквально умолял автора разрешить ему показать драму на сцене МХАТа. Он говорил, что «Чайка» — единственная современная пьеса, захватывающая его как режиссёра, а Чехов — «единственный современный писатель, который представляет большой интерес для театра с образцовым репертуаром».
После долгих уговоров Чехов дал добро, и 17 декабря 1898 года на сцене МХАТа состоялась вторая премьера «Чайки». На этот раз среди исполнителей были Ольга Книппер (Аркадина), Константин Станиславский (Тригорин), Всеволод Мейерхольд (Треплев), Мария Роксанова (Нина Заречная), а над постановкой работали сам Немирович-Данченко и Станиславский.
Взволнованная сестра Чехова Мария Павловна до последнего умоляла режиссёров об отмене спектакля — она хорошо знала, насколько сильно подорвала здоровье писателя прошлая неудача «Чайки». Многие с ней соглашались, что очередной неуспех спектакля мог оказаться гибельным уже для самого автора.
Однако на этот раз пьеса имела чрезвычайный успех. Станиславский вспоминал о московской премьере так: «Как мы играли — не помню. Первый акт кончился при гробовом молчании зрительного зала. Одна из артисток упала в обморок, я сам едва держался на ногах от отчаяния. Но вдруг, после долгой паузы, в публике поднялся рёв, треск, бешеные аплодисменты. Занавес пошёл... раздвинулся... опять задвинулся, а мы стояли как обалделые. Потом снова рёв... и снова занавес... Мы все стояли неподвижно, не соображая, что нам надо раскланиваться. Наконец, мы почувствовали успех, и неимоверно взволнованные, стали обнимать друг друга, как обнимаются в пасхальную ночь».
На этот раз Чехова не было в зале, но сразу после триумфальной премьеры ему была послана подробная телеграмма. А сам автор позже отблагодарил Немировича-Данченко. Он подарил ему медальон с надписью: «Ты дал моей “Чайке” жизнь. Спасибо!».
