Корреспондент Аиф.ru побывала на встрече Захара Прилепина с читателями и узнала его взгляды на будущее России, национальную самоидентичность и количество доступной нам свободы.
Прежней жизни не будет
- Сейчас все вокруг, и эксперты, и обыватели, рассуждают об экономическом кризисе. На ваш взгляд, есть ли он в России и как он повлияет на нашу жизнь?
Захар Прилепин: В какой-то степени кризис, конечно, есть. Есть ощущение тревоги, связанное с санкциями, курсом рубля, материальной нестабильностью. Но я помню перестройку и не самые тучные 90-е годы, поэтому тот уровень кризиса, на котором мы сейчас находимся, не позволяет впадать в пораженческое и невротическое состояние. У России, слава богу, есть финансовая подушка безопасности, которой точно хватит на 2–3 года, и есть ресурсы, которые гарантируют, что нищими мы не останемся. Конечно, тот уровень жизни, к которому мы успели привыкнуть в сытые годы, в полной мере не сохранится. Кстати, многие из нас сильно недооценивали то, что имели. Обычно у нас принято считать, что мы-де живём хуже, чем на Западе. Мне пришлось много поездить по заграницам, и я утверждаю, что многие мои знакомые живут гораздо лучше, чем среднестатистические жители Западной Европы. Большинство моих друзей-приятелей разного уровня достатка живут в собственных квартирах: кому-то они достались от советского наследства, кто-то сумел купить сам. На Западе я не знаю никого, кто живёт в собственной квартире: можно жить, например, в Париже сто лет, но в съёмном жилье, а не своём. Недвижимость есть у считанных единиц. У нас уровень образованности людей, обеспеченности автомобилями, интернетом и поездками на заграничные курорты на душу населения выше, чем во многих европейских странах. Мы просто не знали, что наш уровень жизни был довольно высок. Такого уже, скорее всего, не будет. Но его не было и нет и в других странах: люди в своей массе так не живут ни в Испании, ни в Италии, ни тем более в Болгарии или Румынии.
Для пораженческой риторики нет оснований
– Что вы могли бы сказать людям, которые сейчас настроены мрачно и не видят перспектив?
– Есть такой подвид российской интеллигенции, которая непрестанно пребывает в состоянии истерики и кричит, как в книге Киплинга: «Всё пропало! Они нас съедят! Мы исчезнем! Верните Крым обратно!». После заседания «Изборского клуба», которое состоялось на днях в Нижнем Новгороде, две журналистки задали мне совершенно серьёзно вопрос: «Сохранится ли Россия после кризиса?». Да куда она денется?! После Гражданской войны в России осталось всего лишь 13% от прежней экономики. Всё остальное было разворовано и убито. И это не считая колоссальных людских потерь: миллионов погибших на войне и множества уехавших за границу представителей научной и творческой интеллигенции. И тем не менее в течение двадцати лет страна построила колоссальное количество предприятий, совершила огромный индустриальный рывок. Сейчас же и близко нет оснований для пораженческих настроений. У нас в стране находится от 20 до 25% мировых природных богатств, сохранились колоссальная научная и военная базы. В чём-то мы уступаем Америке в военном отношении, но Россия — ядерная страна, на которую никто не решится напасть, ибо это будет означать конец существования планеты как таковой.
Например, в Африке есть страны, в которых половина населения болеет СПИДом, вообще нет никакого производства, ни научной, ни технической интеллигенции. Есть страны, которые десятилетиями находились в жесточайшей экономической блокаде. И даже они никуда не исчезли. Я смотрю на будущее моей Родины более чем оптимистично. А выход из кризиса вижу в создании национально-ориентированной экономики, которая сможет обеспечивать все ключевые моменты, необходимые для продовольственной и оборонной безопасности государства.
– А что вы как публичный человек делаете для изменения ситуации в стране?
– Я воспитываю своих детей, пишу тексты, высказываю свою точку зрения, выступаю в качестве общественного деятеля, который занимается поставкой гуманитарной помощи Донбассу. Теми сферами деятельности, где я могу быть полезен, я занимаюсь активно и всецело. А вот создать, скажем, фермерское хозяйство я не могу, или закрыть один нефтяной кран и открыть другой — тоже. Для этого есть другие люди. Каждый человек должен заниматься своим делом.
Иллюзии по поводу европейской демократии
– Часто приходится слышать от представителей либеральной оппозиции, что в России мало свободы... Так ли это?
– Я закончил школу в 1991 году, то есть принадлежу к последнему советскому поколению пионеров и комсомольцев. Если бы мой класс переместили тогда в США или Германию, мы были бы глубоко растеряннымии и, наверное, умерли бы там с голоду. А нынешние молодые люди легко адаптируются в любых пространствах. Их можно поселить хоть в США, хоть в Индию, хоть в Китай: они тут же устраиваются грузчиками, переводчиками или какими-нибудь интернет-чертями. Способность встраиваться в мировые системы у нынешней молодежи чрезвычайно высока. С другой стороны, могу по-стариковски поворчать, что в какой-то степени мы её потеряли: для многих молодых сейчас характерны вялотекущее западничество и квазилиберальные заблуждения. Например, люди, которые наблюдали за референдумом в Крыму, рассказывали, что среди людей моего поколения и старше от 90 до 99,9% голосовали за воссоединение с Россией. А вот среди молодёжи картина была менее позитивная: кто-то вообще не участвовал в этом процессе, а были и такие, кто подумывал, не пойти ли с «Украиной — це Европой» наслаждаться этой европейской жизнью. То есть они выросли с ощущениями и иллюзиями, что в Европе якобы и уровень жизни выше, и демократии больше, чем в России. Я часто бываю за границей, поскольку мои книги изданы в 20 странах. В одной только Франции был не менее пятнадцати раз, а в Италии — раз четырнадцать. Некоторое время даже жил за границей. Всюду у меня очень много друзей: я приезжаю туда не как турист, а выступаю перед публикой, общаюсь с творческой интеллигенцией. И могу со всей определённостью сказать: Россия точно такая же демократическая страна, как любая другая в Европе. Никакой принципиальной разницы не вижу. Более того, во многих странах существует колоссальное количество табу, которых в России просто нет. Например, во Франции мне часто рекомендуют, чтобы я в своих выступлениях не говорил, что люблю такого-то писателя («Вас не поймут»), не упоминал о каком-то французском историческом событии («Вызовет ненужные эмоции»), слишком право и слишком лево — не надо. Я не могу себе представить, чтобы к нам приехал какой-нибудь французский писатель, а его кто-то начал бы поправлять. Мы обычно сидим, слушаем и хлопаем, даже если с ним не согласны.
Если остановить любого русского и попросить его назвать двадцать известных американцев, то он назовёт их без проблем: троих президентов, десять певцов, троих писателей, четырёх футболистов. Также мы сходу назовём известных итальянцев или французов: все знают Патрисию Кааас, Мастроянни, Челентано, Мусолини и других. Американцы и европейцы знают в основном только две русские фамилии — Путин и Горбачёв. В лучшем случае ещё может быть назовут Достоевского. Россия — страна максимально широких убеждений и взглядов, и не всегда это понятно западным людям. Например, в Нью-Йорке я рассказывал, как мы в Нижнем Новгороде стараемся спасти от сноса старейшие памятники архитектуры, выставляем ночное оцепление, ночуем в этих домах, дерёмся с полицией. Эмигрант, уехавший в Америку лет 25 тому назад, слушал меня печально, а потом сказал: «Да, вы молодцы. Но в Нью-Йорке вас всех уже давно посадили бы в тюрьму. У нас тут одни пытались спасти какой-то квартал. Так их главарь получил 75 лет тюрьмы, а остальные сразу куда-то исчезли».
Братья-славяне и мессианство
– Россия всегда стремилась сплотить вокруг себя славянские народы. Но сейчас мы видим, что мессианская роль нам не в полной мере удаётся. Почему?
– Я вообще не вижу признаков того, что Россия склонна к мессианству. Скорее, нам свойственна бесконечная рефлексия на тему того, что «рылом не очень вышли». Нам всё время кажется, что мы правы, а может быть, не совсем правы. Что мы все правильно делаем, а может быть, и неправильно. А у той же Европы тотальное ощущение собственной правоты. Да и среднестатистический американец не сомневается, что Америка имеет право на продвижение демократии по всему миру. И наш российский либерал, даже будучи пойманным на сотне противоречий, постоянно находится в состоянии собственной правоты.
У нас мессианство иного толка. Вот Лев Толстой, например. Он за мир во всём мире, но одновременно сидит-плачет: «Порт-Артур сдали, жалко, не надо было сдавать...». У любого нашего классика можно найти различные интерпретации русского мессианства. И вычленить какую-то одну идею вроде «Мы — Великая Германия» или «Мы — Великая Япония» совершенно невозможно.
Отношения с братскими славянскими странами складываются непросто. В том числе и благодаря внешнему вмешательству. Например, на Украине всё это время работало 4 тысячи иностранных организаций, а от нас всего 2–3 штуки. Сейчас примерно то же самое пытаются проделать с Белоруссией: внутри части белорусской творческой интеллигенции быть русофилом уже не комильфо. Думаю, что Россия не должна повторить ошибок, сделанных в отношении Украины, и приложить максимум средств и усилий, чтобы воспитать белорусскую молодёжь в ощущении нашего неизбывного родства. Если этого не сделать, то обойдётся это очень дорого — созданием уже белорусского майдана и нового враждебного России государства, как это случилось с Украиной. Сербы ещё держатся. Это сложноперемалываемый народ, но потихоньку страна всё же американизируется, особенно её политическая элита. Болгары для нас, считаю, уже потеряны как братский народ. А вот с поляками тоже вроде бы нечего ловить, но общаться с ними, как ни странно, проще. Они нас терпеть не могут, мы их тоже недолюбливаем, поэтому садимся, как старая родня, и разговариваем: «Ну здравствуй, сволочь! — Ну здравствуй!». У поляков высокий интерес к русской литературе. Они переводят мои книги, всегда хорошо меня встречают, угощают сосисками, но потом обязательно припомнят: «Но Катынь вам не простим».
О фейсбуке
– В последнее время вы очень активны в социальной сети «Фейсбук», где у вас более 40 тысяч подписчиков. Для вас это обычный способ самовыражения или нечто большее?
– Лет девять назад я делал всего один пост в месяц. Но когда началась история с Крымом и Донбасом, я понял, что соцсети — это важнейшее средство воздействия на людей. Теперь мой каждый третий пост перепечатывается в других средствах массовой информации. Получается, что их читают не десятки и не сотни тысяч, а уже миллионы. Я понимаю, что людям это нужно: некоторые не могут для себя сформулировать какие-то вещи, поэтому обращаются ко мне: о чём-то я как человек более осведомлённый могу написать в своем посте и успокоить их. Например, слили Донбасс или нет. Если честно, я уже устал от этого фейсбука. Столько приходит негативных сообщений, где пишут, что я мразь, что меня убьют и т. д. Не могу сказать, что я очень переживаю, но читать двести раз в день, что ты подонок рода человеческого — не самое приятное занятие. И всё же я воспринимаю это как часть своей работы. Недавно уехал на две недели в деревню, а когда вернулся, меня ждало множество сообщений: «Захар, вернись в фейсбук!». Особенно запомнилось сообщение от одной женщины. Её муж, хирург, после тяжёлой работы приходит вечером домой, читает в сети мои посты, и у него поднимается настроение. Хотя в них ничего весёлого нет, но он успокаивается. Да я хотя бы ради одного этого хирурга буду и дальше писать, чтобы он утром с хорошим настроением ходил на работу.
«Обитель» Прилепина стала победителем «Большой книги» 
Станислав Говорухин: «Мы многие годы занимались разрушением страны» 
Вячеслав Костиков: «Хочется реальных перемен» 
