Я не знаю, как детям моим объяснить, что такое коммуналка; мне даже любимые «Покровские ворота» во главе с шустрилой Костиком не помогли. Проповеди, и те мне лучше удаются («Мы знаем, что мир лежит во зле... бла-бла-бла... но Царствия Небесного на Земле не будет...»).
Сколь часто ни повторяй слово «общее», судьбы-то у всех разные. Вот, например, четвёртая дверь направо — здесь живет Аня Суханова. Заглянем: кровать и лежанка, видавший виды школьный стол, много книг, разбросаны игрушки, два стула, один колченогий. У Ани восемь лет назад родился сын, назвали Артёмом, Артём родился — и не дышал. Сейчас это уже большой мальчик, считай, настоящий джигит.
Но так считать трудно — наверное, потому, что у Артёма церебральный паралич.
Из-за этого церебрального паралича улыбчивый человечек ходит за руку с улыбчивой мамой; улыбчивой и сильной, как все наши мамы. У Тёмы нет бабушки и дедушки, умерли пять и шесть лет назад, как говорят, соответственно, и папы нет. Нет, он где-то есть, но Аня и Тёма ему не нужны, он пьёт горькую. Аня не выдержала и развелась, вот откуда коммуналка — место, где начинаешь панически думать, что человечество как вид обречено (этого я тем более детям не скажу).
У Ани есть специальная тетрадка, туда она записывает планы и мысли, я, конечно, в тетрадку не заглядывал, но и так понятно: все планы и мысли Ани связаны с сыном, у которого проблемы с осанкой, мелкой моторикой и мышечным тонусом. Я из Оренбурга, говорит Аня, но в Питере уже 18 лет. Этот город, конечно, велик, у него есть свой шарм, но он хмурый, что ли. Может, в этом его шарм?
История очень неприятная, и нетрудно разделить боль Ани, не утихающую со временем. Роды были ужасно долгими, даже практиканту-школяру было понятно, что надо было делать кесарево, но коновалы решили иначе: сама выдюжит. Малыш родился и не дышал. Осложнения были чудовищные, вплоть до реанимации. Лёгкие пришлось многократно искусственно реанимировать.
Уже было понятно, что уро... извините, я хотел сказать, горе-врачи обрекли кроху и его маму хорошо если на пожизненное лечение. Зато убивать надежду в самом эмбрионе — это у нас умеют. Добрые же. Сразу сказали Ане, что всё будет очень, очень, очень плохо, что ходить он не сможет никогда, таких чудес не бывает, так что, мамаша, извините. Ситуация энигматическая, и в силу этой своей энигматичности ещё более страшная.
Ходить Тёма начал в четыре. Аня говорит, что тот шаг, первый, научил её вот чему: у жизни своя правда, своя сила, жизнь может быть и доктором. Она направляет, надо просто-напросто уметь быть чутким. Сейчас курс лечения они проходят реже, но компенсируют это сверхактивным образом жизни. Я спрашиваю,что значит активный образ жизни, она отвечает, что сынуля редко, но регулярно стоит в воротах дворовой команды, а там такие страсти-мордасти, что позицию вратаря номинальной никак не назовёшь. Он мечтал играть в команде, его взяли, Аня говорит, не из жалости, там тренер хороший человек, а дети — золото, тонкие, участливые.
Аня говорит, что сын очень любит играть в шахматы; может, не до конца, не всё понимает, но, может, потому и тянется играть? Но в школе сказали, что можно бесплатно играть в шашки, а за шахматы надо платить, в месяц 10 тысяч; откуда такие деньги?! Теодицея, одним словом, надо быть приверженцем-адептом этого учения, чтобы смириться с этими сапогами всмятку.
Отдельный разговор — школа. Надо было побиться, чтобы пацана определили в общеобразовательный класс, лишённый ярлыка про умственно отсталых.
Программу грозятся растянуть на тринадцать лет, мама категорически против. Мама убеждена, что желание и старание все перетрут, а старания и желания хоть отбавляй. Она настолько «зряче верит» в себя и в своего ребёнка, что я, многажды учёный горьким опытом маловер, очень осторожно говорю, что самой большой проблемой может оказаться сохранение желания и старания. Она посмотрела на меня так, как в дачном детстве на меня смотрела бабушка, когда я бузил.
Как и тогда, я ощутил себя после этого взгляда стрекулистом. Они оба, мама и сын, существа образцовой жизнерадостности.
Я спрашиваю о мечте. Сын, коротко глянув на маму, говорит: «Собаку хочу завести», мама взвивается, говорит, никакой собаки, но я вижу, мама улыбается, и тон не суровый. 3начит, будет собака.
«Голос» и «Музыкальный ринг» 
Оскар для «Левиафана» 
Страховщик Бандерас и полный метр 
Иван Свистоплясович Дорн 
Юмор выше пояса 
