Гитара высекает свирепые наждачные аккорды, а солист исполняет песню так, как будто полощет горло битым стеклом, но я-то знаю, что он может петь, как ангел.
Фильма «Левиафан», перессорившего всех со всеми, не было бы, кабы не Алексей Серебряков, для которого «быть мужиком — это режим по умолчанию».
Он не приторговывает собой за пределами работы, а — есть такое у меня наблюдение — тот, кто сохраняет в наше фарисейское лихолетье почти анонимность, если не свят, то как минимум светится; воспитывает приёмных детей, и даже попытка уехать из страны (актёр вывез было семью в канадскую буржуинскую беспечальность, но по прошествии недолгого времени возвернулся) объяснялась им просто: он боялся за детей.
Никто, кроме него, не сыграл бы «это путешествие на край ночи», в экзистенциальный морок, где человек ничто, нечто второстепенное, где легче тому, кто сразу подпишет пакт о непротивлении, забыв про достоинство и колокол, что продолжает звонить.
Нет времени лучше настоящего, но если это такое время, когда власть коррумпирована, церковь развращена, а человек разлагается через алкоголь, то да, нам, конечно, с постулатом стоит согласиться.
Россия суть объект высшей пробы, но ведь фильм не только об этом, он о времени, где главный пейзаж — это тучи над городом и воздух, наполненный грозой, — и о человеке, скукожившемся на таком безысходном фоне; а человек этот может быть и грузином, и эстонцем, и французом. Звягинцев не либерал, не правый, не левый, он почтителен к негромкой правде и держится на почтительном расстоянии от сантиментов.
Так что главная тема всей симфонии, которую не уложишь в логическую фразу, даже в десяток фраз, — это человек и добродетель, человек и долготерпение, которое по нынешним временами сродни добродетели; человек и инфернальность. Правда, иной раз кажется, что Андрей Звягинцев мог бы драму показать потоньше, не зря же начинал с метафизического кино; а тут — лобовая атака.
В «Левиафане» много концентрированной идеологии, хоть ложкой ешь, но когда в связи с этим очевидным фактом говорят об ангажированности, я сейчас вспоминаю обаятельный анекдот про армянское радио. Вопрос: «Что делать, если у вас вылезла горжетка?». «Мы не знаем, что такое горжетка, но на всякий случай советуем молодым девушкам пореже ездить на велосипеде».
Когда в кадре, тщательно выстроенном превосходным оператором Кричманом, пребывают такие актёры, как Серебряков или Мадянов, мысль о том, что картина конъюнктурная, занимает в моей голове не больше места, чем тот факт, что у опоссума тринадцать сосков.
Да, если о Советском Союзе вот как рассказывать надо: «это совмещённый санузел рая и ада», то о России настоящей говорить надо как о стране без экзистенциальных перспектив, с раздутой печенью, выпученными глазами и уверенностью только в одном: в том, что только бабло побеждает зло, и бабла должно быть много, как у козла из телика.
«Левиафан» получит «Оскара», потому что он, пышно выражаясь, виртуозно возвращает кинематограф к истокам, а истоки подразумевают обращение к главным инструментам человеческого самопознания и познания мира: думание, борение, сочувствие. Это кино на тему столкновения сверхдержавных амбиций и частной жизни Звягинцев окутал флером такого пантеизма, что получилась смесь драмы и элегии, напрашивающейся на триумф. Ладошки я приготовил.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
