Одни восхищались его удивительным жизнелюбием, другие вспоминали приступы черной меланхолии. Аккуратизм в быту и организованность в работе соседствовали с глубокими и злыми запоями в полузнакомых компаниях. Веселый и замкнутый, беззащитный и высокомерный, Олег Даль — одна из самых ярких и противоречивых фигур советского кино и театра.
Он вытянул свой звездный билет, но...
Послужной список его экранных ролей до обидного мал. Но, постоянно сетуя на отсутствие достойной работы, Даль с щепетильной разборчивостью и завидным постоянством отказывался от заманчивых и перспективных предложений известных режиссеров, за что и заработал репутацию «неудобного артиста». Причины поступков, ясные для него самого, часто бывали не понятны окружающим. Неслучайно определяющей чертой характера Даля его коллега Михаил Козаков назвал иррациональность, которая с годами проявлялась все сильнее и сильнее.
Решение сына поступить после школы в Щепкинское училище родители не одобрили. Отец — Иван Зиновьевич настаивал на приобретении «надежной рабочей профессии», а маму — Павлу Петровну — беспокоила его врожденная картавость. Ну куда с такой дикцией — в артисты? Серьезность своих намерений Олег доказал упорством, с которым самостоятельно, без помощи логопедов, исправлял (и исправил!) свой порок речи.
На экзаменах худенький Даль довел приемную комиссию до смехообморока, исполняя монолог Ноздрева, а затем удивил театральных мэтров силой перевоплощения, читая отрывок из «Мцыри» любимого Лермонтова.
Николай Анненков, мастер курса, на котором Даль учился вместе с Юрием Соломиным, Михаилом Кононовым, Виктором Павловым, на вопросы о своем талантливом ученике отвечал скупо: «Да я и не учил его почти. Он же все время снимался!» Кинодебют состоялся в фильме Александра Зархи «Мой младший брат», где студент Щепки Олег Даль в компании двух «щукинцев» — Александра Збруева и Андрея Миронова — сыграли молодых героев повести Аксенова «Звездный билет».
В дипломном спектакле Даля увидела артистка «Современника» Алла Покровская и пригласила Олега на знаменитые «вступительные туры» в ефремовский театр. Людмила Гурченко, тоже бывшая в числе соискателей, вспоминала, как, услышав за дверями гром аплодисментов, заглянула туда и увидела Олега, завершающего страстный монолог на высоком подоконнике, затем летящего по немыслимой дуге в середину зала и секунду спустя скромно остановившегося с оторванной оконной ручкой среди всеобщего восторга.
Следующие пять лет в «Современнике» Даль, несмотря на отсутствие главных ролей, называл лучшими годами жизни, проведенными в непередаваемой ауре театрального творчества.
Однако переход от восторженного восприятия жизни к скептическому был довольно резким. Студийный дух театрального эксперимента, питавший артистический талант Даля, постепенно уступал место «суровым будням».
...не мог ехать в общем вагоне
В какой-то степени ситуацию объясняет Козаков в своих воспоминаниях о Дале: «Я до сих пор живу памятью о гармонии в театре — это было только в раннем „Современнике“ и больше никогда... Там все совпало — молодость, время, состояние театра. Олегу же все время не везло. Он как бы попадал „на спуск“... И в „Современник“, и в другие театры он приходил в тот момент, когда театр уже по существу умирал». Даль готов был фанатично служить Театру, но на банальное «служить в театре» был не согласен.
На дворе «оттепель» сменилась «застоем». Знаменитый устав «Современника» и студийное братство становились историей. Даль, пытавшийся играть и существовать «по уставу», оказался в одиночестве.
Клеймо «одиночки», ярлык «странного», позиция «чужого». Это не прихоть судьбы, не игра случая. Есть в жизни Даля жесткая предопределенность. Обладая от природы тонким и сверхчувствительным аппаратом восприятия, Даль не мог сосуществовать с окружающей действительностью на одном эстетическом уровне. В его высказываниях о «достижениях соцреализма в театре и кино», о засилии невежд и сволочей сквозит подлинное физиологическое отвращение.
Это не легкое фрондерство, которым баловались тогда многие представители творческой интеллигенции. В случае с Далем имело место патологическое несовпадение человека и окружающей среды, людей, системы (имеется в виду система моральных, этических, творческих стереотипов и стандартов).
Исповедь самому себе
Жизнь в разладе с пространством и временем требует неимоверных затрат энергии. Не отсюда ли повторяющийся в разных воспоминаниях об Олеге Дале мотив «мальчика с усталыми глазами»? Единственным источником сил для Даля был сам Даль. Все вопросы, не находившие ответы вовне, он обращал внутрь себя. Результатом или, скорее, хроникой исканий и размышлений стал его дневник, начатый в 1971 году.
Дневник этот не похож на обычное жизнеописание, привязанное к дням, месяцам и годам. Он напоминает эмоциональный, местами сумбурный диалог с самим собой, написанный (или нарисованный) буквами, словами, фразами разного размера и шрифта. Иногда записи ежедневны, иногда одно предложение охватывает полгода и больше.
Из дневника: «Январь 72 г. ДРУЗЬЯ... „Больней всех ран — невидимая рана, мой друг — мой враг, о подлый век обмана!“ В. Шекспир. Горе мое и беда моя от друзей моих. Только сейчас я это понял... Борьба с этими сволочами предстоит ужасная... Может быть, ОДИН? Может быть. Но себя! Хранить себя. Это ГЛАВНОЕ. Не приспособиться, не обезразличиться. Обратиться внутрь — там моя сила, моя земля обетованная».
Читая «дневник», ловишь себя на мысли, что напоминает он бортовой журнал корабля или самолета, терпящего крушение. И по аналогии с фильмом «Хроника пикирующего бомбардировщика», в котором Даль сыграл одну из лучших ролей, его дневник вполне можно назвать «хроникой пикирующего артиста».
Из дневника: «Ни в коем случае не отметать посторонних замечаний и предложений, напротив, принять их в себя — как почва принимает зерно. Зерно здоровое даст ростки. Нездоровое — умрет! Конец верен!»
Творческий эксперимент — это прекрасно. Но дело в том, что предметом эксперимента Даль сделал самого себя. Как ученый прививает себе болезнь, чтобы отыскать лекарство, так артист «прививал» себе чужие образы, мысли, эмоции, ситуации. С самоубийственной жертвенностью превращал он собственную жизнь в гладиаторскую арену постоянных столкновений возвышенного и отвратительного, принимая в душу «и злато, и дерьмо», используя свое нутро как расходный материал актерской профессии.
Это было похоже на работу парового котла без клапанов. Сколько проработает — неизвестно, силища — бешеная, но то, что в конце рванет, — без вопросов. Чувство самосохранения, позволяющее большинству артистов время от времени «стравливать пар», у Даля отсутствовало напрочь.
Поэтому столь мучительным был для Олега поиск своего места в искусстве, поиск единомышленников. Мало кто хотел жить и работать в таком изматывающем режиме. Еще меньше людей могли это. Не отсюда ли постоянные уходы-переходы из театров, отказы от выигрышных предложений в кино, которыми славился Даль?
Из дневника: «День серый. Находимся в кризисе от столкновения с непролазной бесталанностью и абсолютным непрофессионализмом... Малокультурье — суть, обязательно мещанство. Воинствующее мещанство, непременно мини-фашизм — все это, вместе взятое — есть нынешний театр. („Современник“! Где некогда бывал и я.) Капля в море!»
Диагноз: мания совершенства
С «Современником» у Даля было сложно (впрочем, как и у «Современника» с Далем). Он уходил, возвращался, опять уходил со скандалами. Первая главная роль случилась после «первого возвращения». Васька Пепел в «На дне» Горького поразил всю театральную Москву. Но Даль очень редко бывал доволен собой. Одна из немногих положительных авторецензий относится к середине 70-х. В 1974 году Даль осуществил мечту детства — сыграл Печорина в телепостановке Анатолия Эфроса. Год спустя — филигранная комедийная роль сэра Эндрю Эгьючика в «Двенадцатой ночи» Шекспира, которую поставил в «Современнике» Питер Джеймс.
Из дневника: «...Спектакль за 40 дней. Парню 35-37 лет. Удивительно профессионален. Я очарован? (Неправильно.) Работа с ним еще раз подтвердила правильность моего пути, правильность моей методы, правильность моих принципов. В результате Эндрю Эгьючик. Печорин... Эгьючик... Неплохо!!»
Радость удачи была недолгой. Получив травму ноги, Олег очень беспокоился за судьбу объявленного на следующий вечер спектакля и вдруг узнал, что в «Двенадцатой ночи» его легко заменили за одну ночь. Удар по актерскому самолюбию был жесток.
Из дневника: «Как стать единственным? Где неповторимость? В чем она?»
Его желание неповторимости, утверждение собственной уникальности, придирчивость к партнерам многие с раздражением называли «манией величия». Иной диагноз поставил драматург Эдвард Радзинский, вспоминая об их совместной работе в Театре на Малой Бронной. Там одновременно ставились две его пьесы — «Продолжение Дон Жуана» и «Лунин». Обе главные роли репетировал Даль. Но не сыграл... Ни Лунина, ни Дон Жуана.
Накануне премьеры Даль попросту... сбежал из театра. Подал какое-то невнятное заявление, не отвечал на телефонные звонки. Пытаясь спасти положение, Радзинский пришел к Далю домой. «Я унижался, я его просил... Мы не были друзьями, но в момент репетиций самые близкие люди — это автор, режиссер и актер, который играет главную роль. Мы были тогда все друг для друга. Он косноязычно объяснил мне что-то. Он говорил о каких-то несогласиях с режиссером. Но я понял... Он был болен одной из самых прекрасных и трагических болезней — манией совершенства. Он знал, как это играть надо, но нельзя было на этом безумном темпераменте, на этой беспредельной боли и нерве, на этих слезах в горле провести всю роль — так можно было только умереть...»
Один из немногих шансов поработать на сцене «на полную катушку» Даль не реализовал. А другие театры и авторы подобных возможностей не давали.
Из дневника: «День опустошения. Нельзя повторять одно и то же. Нельзя клясться и божиться об одном и том же. Станешь проституткой. Станешь пустым ведром, в которое не выбрасывают мусор. Даже!»
Кинопробы на прочность
На кинохалтурщиков у Даля выработалась идиосинкразия после истории с фильмом «Земля Санникова» режиссеров А. Мкртчяна и Л. Попова. Певца Крестовского сначала должен был играть Высоцкий, но его кандидатура оказалась непроходной у киноначальников, и роль предложили Далю. Олег прочел сценарий, согласился. Но съемки превратились в муку. Непрофессионализм, неорганизованность, халтурное отношение к работе доводили Даля до белого каления. Кроме того, по его мнению, серьезный сценарий превращался в дешевую развлекаловку с песнями и стрельбой. В этом с Олегом был солидарен и исполнитель главной роли Владислав Дворжецкий. Оба они готовы были со скандалом покинуть съемочную группу, но конфликт кое-как был улажен. Однако на озвучивание замечательных песен А. Зацепина, которые пел в фильме его герой, Даля даже не пригласили (за него это сделал Олег Анофриев).
Из дневника: «Июнь. Радость ИДИОТА, Мечты идиота, Мечты идиотов и т. д. А мысли мои о нынешнем состоянии совкинематографа. („Земля Санникова“) Х и Y — клинические недоноски со скудными запасами серого вещества, засиженного помойными зелеными мухами. Здесь лечение бесполезно. Поможет полная изоляция».
Однако отказывал Даль и режиссерам, чей профессионализм сомнений не вызывал. И здесь уже речь шла о личных и очень жестких критериях выбора самого Даля. Прочитав сценарий «Иронии судьбы...», сразу сказал Рязанову: «Не мой герой». Очень хотел сыграть Хлестакова, но от предложения Гайдая сняться в «Инкогнито из Петербурга» отказался — «Не по пути с режиссером». С Динарой Асановой, приглашавшей Олега на фильм «Беда», не сошелся во взглядах на характер главного персонажа — хронического алкоголика.
Такая разборчивость, для Даля естественная, многим казалась «игрой с огнем». Киноначальство фильмы с Далем своим благоволением не баловало. Едва ли не каждый выходил на экран с массой поправок, если вообще выходил. Дебютный «Мой младший брат» — скорее, счастливое исключение из печального правила.
Следующий — «Человек, который сомневается» — был переозвучен. Высшим чинам МВД не понравились слова далевского героя о том, что подследственных на допросах бьют. Одна из лучших картин об Отечественной войне — фильм В. Мотыля по сценарию Б. Окуджавы «Женя, Женечка и «катюша» — прорывалась к зрителю с боями через несколько линий обороны. В том числе не принимали кандидатуру Даля на роль главного героя. Актера обвиняли в отсутствии стихийного обаяния, в недостаточной яркости и даже... в неспособности сыграть «интеллектуального мальчика». Товарищ по фамилии Шнейдерман сетовал: «...в его облике не хватает русского национального начала».
Малым экраном, с мизерным количеством копий прошел фильм А. Эфроса «В четверг и больше никогда» с замечательным дуэтом Олега Даля и Иннокентия Смоктуновского. А экранизация пьесы Вампилова «Утиная охота» («Отпуск в сентябре», реж. В. Мельников), в которой Даль сыграл знакового героя поколения (культовую, как сказали бы сегодня, роль), вообще легла на полку и увидела свет уже после смерти актера.
И все равно Даль продолжал придирчиво отбирать «свои» роли. Киноначальство подобная «разборчивость» весьма раздражала и сильно аукнулась Олегу в истории с фильмом А. Митты «Экипаж». Режиссер предложил Далю роль, которую позже сыграл Леонид Филатов. Даль прочитал сценарий, подумал и отказался. Разошлись мирно, без обид. Однако руководство «Мосфильма» решило наказать строптивца. По негласному распоряжению в течение трех лет снимать актера в фильмах студии было запрещено. Когда через год режиссер Марягин собрался снимать Даля в картине «Незваный друг», зав. актерским отделом В. Гуревич заявил, что на его студии Даль играть не будет, и, когда Олег пришел к нему на прием, устроил хамскую экзекуцию, отчитывая актера словно нашкодившего мальчишку. Огромных усилий стоило Олегу не пустить в ход кулаки.
Из дневника: «Какая же сволочь правит искусством. Нет, наверное, искусства остается все меньше, да и править им легче, потому что в нем, внутри, такая же ленивая и жадная сволочь».
«Свой режиссер» и своя семья
Из дневника: «Не работать с режиссерами, пытающимися навязать свою волю. Но если он командует мной, то у нас должна быть общая платформа».
Режиссером, с которым Даль, безусловно, нашел эту общую платформу, стал Григорий Козинцев. Встретились они благодаря... беременности Алисы Фрейндлих. На восьмом месяце она не могла, как предполагалось, играть роль Шута в фильме Козинцева «Король Лир», и Григорий Михайлович пригласил Олега. Картина эта прошла для Даля под знаком «Наконец-то!». Наконец-то режиссер, который не давит авторитетом, а позволяет раскрыться дарованию Даля-трагика. Наконец-то словами Шекспира актер говорит о том, что терзает его самого. О рабстве художника, об искусстве, «загнанном на псарню с собачьим ошейником на шее» (слова Козинцева), о человеческой слепоте и равнодушии.
Козинцева и Даля связывало нечто большее, чем отношения режиссер — актер или учитель — ученик. Козинцев оберегал дарование Даля, как хрупкий и бесценный музыкальный инструмент. Беспощадный к любым нарушителям порядка на съемках, Г. М. лишь для Олега делал исключения, прощая его частые срывы. Объяснение звучало просто и пророчески: «Мне его жаль. Он — не жилец». Именно после общения с Козинцевым Даль начал вести свой Дневник-исповедь, в котором спустя пару лет ему пришлось записать: «День 11.V.73 г. — ЧЕРНЫЙ... Нет ГРИГОРИЯ МИХАЙЛОВИЧА КОЗИНЦЕВА».
В съемочной группе «Короля Лира» встретил Олег свою будущую супругу. Елизавета Апраксина, внучка знаменитого филолога Бориса Эйхенбаума, работала у Козинцева монтажером. Все съемки Даль ухаживал за ней, затем пригласил в Москву. А когда она приехала и позвонила — не узнал. Оторванный от репетиции, раздраженно бросил: «Какая еще Лиза?!» Она обиделась, вернулась домой. Через несколько месяцев они вновь встретились на «Ленфильме»...
Познакомившись с Лизиной мамой Ольгой Борисовной, Олег сразу стал называть будущую свекровь Олей, Олечкой, а 18 мая 1970 года торжественно попросил у нее руки дочери. Согласие было получено, несмотря на то, что Даль в то время активно болел «хроническим недугом русских актеров». «Почему я вышла за Олега, хотя видела, что он сильно пьет? — вспоминает Елизавета Даль. — С ним мне было интересно... Я думала, что справлюсь с его слабостью. Каким-то внутренним чувством ощущала: этого человека нельзя огорчить отказом...»
Свою семейную жизнь Лиза называла счастливой, но через три года приняла решение расстаться с Олегом. Пьянки со случайными собутыльниками, скандалы с кулаками, исчезающие из дома вещи сделали свое дело. Нельзя сказать, что Даль не сознавал, что делает.
Из дневника: «День самосуда. Жрал грязь и еще жрал грязь. Сам этого хотел. Подонки, которых в обычном состоянии презираю и не принимаю, окружали меня и скалили свои отвратительные рожи... Они меня сожрут, если я, стиснув зубы и собрав все оставшиеся силы, не отброшу самого себя к стенке, которую мне надо пробить и выскочить на ту сторону».
От слов к делу. Первого апреля 1973 года Олег «зашился», и следующие два года, по словам Лизы Даль, были годами счастья и работы. Даль вернулся в «Современник», сыграл четыре новые роли, в том числе знаменитого сэра Эгьючика. В кино осуществил «вековую мечту каждого советского артиста» — сыграл советского разведчика в телефильме «Вариант «Омега» (который в актерских кругах сразу переиначили на «Вариант Олега»). Съемки закончились в 1974-м, но премьера по непонятным причинам отодвинулась почти на год. Зато с этим фильмом артист, десять лет будучи невыездным, съездил-таки за границу на фестиваль «Злата Прага». Выпустили, благодетели...
Но в 1976 году — на дне рождения Виктора Шкловского нарушен «сухой закон». В марте следует увольнение из «Современника» за нарушение трудовой дисциплины. Не умея нормально существовать в ненормальной для него атмосфере, Даль опять бросил свою судьбу в пике.
«Пошли мне, Господь, второго...»
«Пошли мне, Господь, второго, чтоб вытянул так, как я...» — пел Высоцкий в «Песне Акына» на стихи Вознесенского. Многие (и тогда, и сейчас) ставят эти имена — Даль и Высоцкий — рядом. Они встретились в фильме И. Хейфица «Плохой хороший человек», поставленном по чеховской «Дуэли». Это был «актерский дуплет», идеальное двойное попадание в роли, идеальное взаимодействие в дуэте. Кто-то лихо сформулировал: «Высоцкий — слабый в своей силе, и Даль — сильный в своей слабости».
Они не были приятелями на каждый день, общались редко, не дружили домами, но духовная связь меж ними была прочнейшая. Они понимали, чувствовали друг друга. Даже в движении к смерти и у того и другого была какая-то дьявольская синхронность. В феврале 1980-го Даль обмолвился: «Сначала уйдет Володя, потом — я».
В мае он провел у Высоцкого три дня, «без отрыва слушая его стихи». Больше они не виделись. Фотография, датированная июлем 1980 года: Даль на похоронах Высоцкого. Если заглянешь в глаза, увидишь там обреченность. 25 января 1981 года, в день рождения Высоцкого, Даль рассказал жене сон: «Мне снился Володя. Он меня зовет». А своему врачу сказал: «Мне теперь ничего не поможет, ведь я не хочу больше ни сниматься, ни играть в театре». Январем 81-го датировано и стихотворение «Сейчас я вспоминаю...» с посвящением «В. Высоцкому. Брату».
3 марта 1981 года. Даль на съемках в Киеве. В гостинице он ужинает с партнером по фильму Леонидом Марковым, затем уходит в номер с мрачной шуткой — «Пойду к себе умирать». Похоже, что Олег, сознательно влив в себя критическую дозу водки, понимал: очередная «вшитая «торпеда» среагирует на нее резким скачком давления. Сосуды не выдержали, и Олег Даль скончался от внутреннего кровотечения. Похоже на то, что его уход был вполне сознательным.
Валентин Гафт вспоминал, как в марте 1981-го лежал на операционном столе с иглой для пункции в позвоночнике и кто-то сказал: «Умер Даль». «Тут я понял, что должен что-то предпринять, иначе тоже умру. С иглой в спине я встал, подошел к окну и очень осторожно начал вдыхать морозный воздух. Мне казалось, еще минута — и у меня разорвется сердце».
Валерий Тодоровский: «Каждый фильм — это целая жизнь» 
Большая беда актёра Зубкова. Он выстоял на войне, но не пережил смерть сына 
Звезда двух эпох. Что погубило актёра Александра Белявского? 
Прекрасная скромница Татьяна Самойлова. Какой могла быть карьера актрисы 
Александр Митта: «Быть режиссёром – значит работать на износ» 
