«Вязьма! Вязьма! Кто её забудет? Я прослужил в нашей Красной армии, считай, не один десяток лет, бывал в боях, видывал виды!.. но то, что всем довелось пережить под Вязьмой, такое было впервые. День и ночь наши дивизии били врага. И как били — насмерть. Раненые отказывались выходить из боя. На место павших вставали всё новые и новые бойцы. Всё кругом пылало... Тогда наши солдаты грудью закрыли дорогу на Москву».
Маршал Советского Союза И. С. Конев
Две точки зрения
7-12 октября этого года исполняется 65-я годовщина трагедии нашей армии и Московского ополчения под Вязьмой.
Однако до сих пор не стихают споры, что же произошло западнее Вязьмы в начале октября 1941 года. Окружённые в Вяземском котле войска Красной армии задержали вермахт на две недели и тем самым спасли Москву или трагедия, разыгравшаяся под Вязьмой, навсегда останется в истории фактом воинского позора "непобедимой и легендарной«?
Юрий Александров, участник битвы под Вязьмой, историк архитектуры:
— 2 октября 1941 года немецкое командование приступило к осуществлению плана захвата Москвы. Его началом стало сражение за Вязьму. Две танковые колонны группы армии «Центр», прорвав линию обороны восточнее Буга и восточнее Смоленска, соединились в районе Вязьмы, замкнув огромный «котёл». В него попали пять советских армий, было захвачено около 500 тысяч пленных, погибло до миллиона советских солдат и офицеров. Во время последнего боя на Богородицком поле был тяжело ранен и попал в плен командующий войсками генерал-лейтенант М. Ф. Лукин.
Но одно из крупнейших поражений Красной армии стало её стратегической победой. По воспоминаниям маршала Жукова, в результате активных действий окружённых под Вязьмой частей удалось выиграть время, построить оборону вокруг Москвы и подтянуть свежие резервные войска из Сибири.
Иван Сёмушкин, участник битвы под Вязьмой, строитель:
— Я глубоко убеждён, что Вяземский котёл осени 1941 года — военная трагедия, не имеющая прецедента в истории. Просчёты командования и общая ситуация на фронте привели к тому, что Вязьма стала городом воинского позора. Согласно опубликованным в печати данным, в районе Вязьмы были окружены 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и 4 полевых управления армий (в течение короткого промежутка времени прекратила своё существование миллионная группировка войск Красной армии). Советские войска потеряли около 6 тысяч орудий и свыше 1200 танков. Однако, поскольку у нас всегда любили передёргивать неприятные факты и лакировать действительность, уверен, что потерь было значительно больше...
Свидетельствуют очевидцы
Виктор Розов, боец орудийного расчёта. Впоследствии известный драматург, сценарист: «Вечно живые», «Летят журавли» и др.:
— ...Вооружение — допотопные ружья прошлого века, пушки прошлого века 76-мм, все на конной тяге. Мы, можно сказать, голые, а они — из железа. На нас двинулось железо. Как нас обстреливали — мотоциклы, танки! А у нас 76-мм пушка...
Красноармеец Софин, пулемётчик. После войны работал ведущим конструктором по горному оборудованию:
— Из деревни вышли танки... Кажется, здесь мы испытали настоящий страх, ведь бороться с танками нам практически было нечем, если не считать, конечно, бутылок с горючей жидкостью. В отличие от КС (самовозгорающейся смеси, появившейся позже) они зажигались с помощью двух в палец толщиной спичек, прижатых к бутылке резиновыми кольцами. Перед броском нужно было провести спичками по серной тёрке, а потом швырнуть бутылку в танк. Однако, на наше счастье, танки неожиданно встали, не сумев преодолеть разделявшую нас небольшую, но с обрывистыми берегами речушку.
Александра Рюмина, санинструктор. После войны работала на «Трёхгорной мануфактуре»:
— ...Это место — Коробец — хорошо известно. Здесь самое массовое захоронение 8-й дивизии. Копали могилу ночью, чтобы немцы ничего не заподозрили (был приказ не хоронить, а сжечь и пепел отправить в Германию на удобрение). Наших бойцов хоронили дети-школьники и взрослые жители села. Весь октябрь возили тела погибших солдатиков на деревянных корытах. Ельнинцы, спасибо им, сделали памятник. 1400 человек здесь лежит.
Григорий Ситник, ополченец:
— Вечером 4 октября меня вызвал комиссар артполка (975-го) и приказал возглавить группу, включая штабную батарею, и отвести в тыл на 15 км, где должна была собраться наша дивизия на новых рубежах. В состав указанной группы тыла был включён и личный состав, обслуживающий четыре 120-мм гаубицы на мехтяге. Эти гаубицы поступили к нам на марше. Они были на заводской смазке и без единого снаряда к ним! Наша группа на машинах отъехала на 15 км в тыл, и там представитель штаба дивизии дал указание двигаться на северо-восток ещё на 40 км. В новом месте ранним утром 5 октября уже никакого представителя дивизии или полка не было. Мы оказались предоставленными самим себе. Село, в которое мы въехали, казалось вымершим. Население попряталось, армейские склады были раскрыты и без охраны. Всё свидетельствовало о сверхспешном отходе тех частей, которые были в селе ранее. Посоветовавшись с начальником служб тыла полка, я решил, что группа должна двигаться к Вязьме, где мы постараемся найти дивизию или наша группа будет присоединена к другой действующей части. Решено было также перемещаться только в вечерние, ночные и утренние часы суток. При выезде из указанного села наши машины были обстреляны миномётным огнём противника. Мы ответили ружейным огнём прямо с движущихся машин. Выехали из-под обстрела. Тяжело было видеть, как люди, боевая техника, танки, артиллерия откатывались на восток сплошным потоком, который прерывался только бомбёжками противника. Не чувствовалось никакого управления. Части и соединения перемешались".
В своих воспоминаниях Ситник приводит почти анекдотичный случай. Под Юхновом ему встретился генерал (в котором он позднее признал Жукова). Ситник обратился к нему с вопросом, где найти 8-ю стрелковую дивизию. На что тот ответил: «Молодой человек, мы не знаем, где армии находятся, а вы о дивизии.
Борис Рунин, ополченец. Писатель:
— Многие бойцы кончили свою жизнь в немецком плену. Задачей немцев было уничтожение живой силы СССР в общем и военнопленных в частности. Создавались невыносимые условия для существования пленных. По дороге в лагерь их ничем не кормили. Они питались попадавшимися по дороге капустными листьями, корнями, ржаными колосьями с неубранных придорожных полей. Воду пили из дорожных луж. Останавливаться у колодцев или просить напиться у крестьян строго воспрещалось. Так, в течение пяти дней — с 9 по 13 октября 1941 года — гнали колонну пленных в Дорогобужский лагерь. Колонну сопровождала машина, на которой были установлены четыре спаренных пулемёта. По пути в одной из деревень под печкой сгоревшего дома пленные увидели полуобгоревшую картошку. Около 200 человек бросились за ней. Из четырёх пулемётов был открыт огонь прямо в толпу. Несколько десятков пленных погибло. По пути пленные бросались на поля с невыкопанной картошкой, тотчас же открывался огонь из пулемётов.
...Раненые жестоко страдали от жажды. Удавалось доставать, и то с большим трудом, по одной-две столовые ложки воды в сутки только для тяжелораненых. Запёкшиеся губы трескались, от жажды распухали языки. Медицинского обслуживания нет, медикаменты и перевязочный материал отсутствуют. На палату со 160 ранеными дают два бинта в день. Перевязки не делаются по месяцу. Когда снимают повязку, раны оказываются наполненными червями, которые выбираются пригоршнями. Отмороженные конечности представляли собой чёрные обрубки, мясо и кости отваливались чёрными кусками. У многих конечности отмораживались тут же в палатах. Йода для оперируемых нет, его заменяют глизолом. Раненые гнили заживо и умирали в страшных мучениях. Многие умоляли, чтобы их пристрелили и тем избавили от страданий. Запах гниющего мяса, трупный смрад неубранных мертвецов наполняют палаты. Смертность в лагере от голода, холода, болезней и расстрелов достигала 3-4 процентов в день. Это значит, что за месяц весь состав пленных вымирал. За два с половиной осенних месяца — октябрь, ноябрь и часть декабря — вместе с гражданскими пленными, составлявшими большинство, в лагере умерло 8500 человек, то есть больше 100 человек в среднем в день. В зимние месяцы ежедневно умирало от 400 до 600 человек. Ежедневно 30-40 длинных дрог грузилось трупами умерших и замёрзших. В штабелях трупов, складывавшихся, как дрова, возле бараков, были и живые. Часто в этих штабелях двигались руки, ноги, открывались глаза, шептали губы: «Я ещё жив». Умиравших хоронили вместе с мёртвыми...
«Ты всё сделала правильно, мама»
«Русской голгофой» назвал трагедию, разыгравшуюся в октябре 1941 года под Вязьмой, митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл.
В наши дни пришла пора «собирать камни». В деревне Мартюхи, где шли наиболее ожесточённые бои, по инициативе местных жителей и на их частные пожертвования построен деревянный храм во имя великомученика Феодора Стратилата. В храме постоянно совершается поминовение более двух тысяч воинов «за веру, народ и Отечество на брани убиенных», имена которых присланы их родственниками из разных уголков нашей Отчизны от Калининграда до Камчатки.
Несколько лет назад в семидесяти метрах от храма был обнаружен окоп нашего миномётного расчёта. Рядом с телами погибших миномётчиков нашли 67 неиспользованных мин и 15 взрывателей. В память о миномётчиках был установлен и освящён шестиметровый поклонный крест. Всего на сегодняшний день на месте боёв установлено шесть таких поклонных крестов.
Кто же занимается этим святым делом? Кто построил в Мартюхах православный храм? Кто устанавливает поклонные кресты? Знакомьтесь: иеромонах отец Даниил (Сычёв) и монахиня матушка Ангелина (Нестерова).
— Я родилась в 1944 году, поэтому о войне и тех событиях, которые разворачивались в этих местах, знаю от родителей, — вспоминает матушка Ангелина. — Здесь неподалёку протекает речушка Вазузка. Так вот мама рассказывала, что весной 1942 года немцы гоняли каждое утро в течение месяца всех жителей деревни вылавливать трупы советских бойцов. Хотя вылавливать — это не совсем верно. Трупы солдат лежали слоями. Снимали верхний, немного оттаявший слой, рыли ров, закапывали, потом следующий слой... Сколько их было, этих слоёв один на другом, — непостижимо уму человеческому.
— Матушка Ангелина, в прошлой, если можно так выразиться, жизни вы — доктор биологических наук, директор латвийского филиала Института кибернетики, и вдруг такой резкий поворот в судьбе — монахиня.
— Да, был такой грех. Много лет я занималась моделированием генетических процессов. Сейчас как монахиня я считаю, что лучше этим человеку не заниматься, но тогда мне очень нравилась моя работа. Всю сознательную творческую жизнь я отдала решению этой проблемы. Наверное, поэтому было очень трудно принять то, что всю жизнь занималась вредным и опасным делом. Раньше, когда мне об этом говорили, я отвечала: если бы не я, кто-нибудь другой всё равно бы этим занимался. А сейчас понимаю: ну и пускай кто-нибудь другой. Тогда бы это был его грех.
— В каком году вы вернулись из Латвии на Родину?
— В 1992-м. Тут многое совпало: тяжело заболела мама. Латвия заявила о выходе из СССР. Начинались другие времена: нужно было определяться, понять своё место в этом времени. Хотя в духовном плане, я думаю, ничего не изменилось, изменились материальная среда и положение каждого человека в этой материальной среде. Мне предлагали очень выгодный контракт: на 10 лет поехать работать в Германию. Но... Был, видимо, Промысел Божий. Я вернулась на Родину.
Здесь необходимо сделать маленькое отступление: папа мой из семьи потомственных плотников, пришёл с войны инвалидом, без руки, и до самой смерти сокрушался, некому будет продолжить дело семьи — строить дома. В семье росли две девочки — я и младшая сестра. «Эх, девки, какой с вас толк, — горевал отец, — вы даже дом не построите». И вот в 1989 году в память об отце я решила в его родной деревне, где к тому времени не осталось ни одной живой души, построить дом. Самой было непонятно, зачем я его буду строить, я ещё в Латвии жила. И мама говорила: зачем тебе дом в Мартюхах? Будет он один стоять в чистом поле. Его же сожгут... Однако опять же Промыслы Господни совершенно неисповедимы. В 1992 году, когда я приехала сюда жить, дом оказался как нельзя кстати.
Работы по моей специальности здесь, естественно, не было, и кто-то из знакомых посоветовал мне обратиться в Вяземский мужской монастырь. Я удивилась: что я буду делать в монастыре, тем более мужском? Оказалось, там был замечательный настоятель игумен Аркадий, создавший центр духовного просвещения. В этом центре нашлось дело и для меня. Там же, в монастыре, я познакомилась с отцом Даниилом.
Парад, ставший легендой. Победа в ВОВ началась с марша на Красной площади
Парад, ставший легендой. Победа в ВОВ началась с марша на Красной площади
В 1995 году священников Вяземского монастыря распределили по приходам, и я получила благословение от отца Аркадия помогать отцу Даниилу. А в 1996 году мы с отцом Даниилом начали строить храм. Я обратилась к митрополиту Смоленскому и Калининградскому Кириллу: так, мол, и так, владыко, в память о трагических событиях Вяземского котла мы на свои собственные средства на собственной земле хотим построить храм, на что и просим вашего благословения. Представляете, какая-то светская женщина, я тогда ещё не была в постриге, из глухой деревни просит благословения на строительство храма?! Но, видимо, милость Божья была, владыко благословил.
Строили храм четыре года, в прямом смысле всем миром. Спонсоров-миллионеров у нас не было, деньги жертвовали простые люди.
— А чья идея была устанавливать на месте боёв православные кресты?
— Отца Даниила. Средств на дорогие, помпезные памятники у нас нет, вот батюшка и придумал делать шестиметровые православные кресты. Отец Даниил у нас не только священник, он ещё и замечательный художник. Сам делает эти кресты.
— Матушка Ангелина, если можно, несколько слов о семье.
— У меня один сын. Живёт в Латвии. Окончил медицинский институт с отличием, но занимается частным предпринимательством, рекламой, из-за чего я очень страдаю. Правда, на его деньги здесь много чего построено. А муж рано умер, сына воспитывала практически одна.
— И как сын отнёсся к вашему решению столь круто изменить жизнь?
— Поначалу очень плохо отнёсся, категорически был против. А в этом году в августе он приехал сюда и первый раз сказал: «Ты всё сделала правильно, мама».
Война не хочет уходить
Двадцать лет назад по инициативе отца Александра Клименкова, тогда секретаря парткома совхоза «Днепропетровский» (о судьбе этого удивительного человека «АиФ. Долгожитель» расскажет в одном из ближайших номеров), на вяземской земле было создано первое в стране Поле Памяти.
— В 1985 году при строительстве свиноводческого комплекса в деревне Кайдаково экскаваторщик вырыл останки четырёх наших бойцов, — рассказывает отец Александр. — Мы торжественно перезахоронили их у Вечного огня. А потом были найдены останки ещё 29 бойцов, потом — 17, потом ещё и ещё, и мы поняли, что на этом поле тысячи, десятки тысяч незахороненных останков. И места у Вечного огня будет недостаточно.
Так родилась идея создать Поле Памяти. За это на выездном бюро обкома меня хотели исключить из партии. У нас ведь не любили говорить о поражениях. В Сталинградской битве погибло в два раза меньше наших бойцов, но там была победа. А здесь — поражение. Вот и замалчивали многие годы подвиг людей, совершивших чудо жертвоприношения, без которого не было бы ни Московского сражения, ни Сталинградской битвы.
7-12 октября исполняется 65 лет тем далёким событиям. Но война никак не хочет уходить. Несколько лет назад шестеро пацанов, учеников Кайдаковской средней школы, нашли снаряд времён Второй мировой войны и бросили его в костёр. Пятьдесят лет смертоносный металл пролежал в земле, но не утратил своей страшной разрушительной силы. В результате взрыва погибли 6 детей: Миша Семёнов, Олег Новиков, Миша Мельников, Серёжа Кудрявцев, Дима и Денис Фомочкины. На Поле Памяти им тоже установлен памятник. Война, таким образом, продолжается. И будет продолжаться до тех пор, пока её смертоносное наследие напоминает о себе, калеча и убивая людей, в первую очередь детей. В память об этих мальчишках я написал песню.
Здесь каждый вечер в месте страшном том
Седой туман слезою землю точит.
Война нежданно возвратилась в дом,
А уходить назад никак не хочет.
Ах пацаны, ах пацаны!
Каким коротким было лето.
Все ужасы вернувшейся войны
Гасили взрывом ранние рассветы.
Как не хотел гореть сырой костёр.
Скользило тело ржавого снаряда.
Шесть пацанов судьбе наперекор
Упали от осколочного града.
Как мне хотелось ухватить войну
За длинный хвост её костлявой смерти.
Чтобы досталось мне, не пацану,
Но, видно, смерть хвостом умело вертит.
Здесь каждый вечер в месте страшном том
Седой туман слезою землю точит.
Война нежданно возвратилась в дом,
А уходить назад никак не хочет.
Можно по-разному оценивать те трагические обстоятельства, которые сложились для нашей страны и армии в начале Великой Отечественной войны. Можно заново переосмысливать и трактовать те причины, по которым в страшном хаосе первых месяцев нацистского вторжения в Вяземском котле погибло столько наших бойцов. Но одно очевидно: они погибли как герои, проявив жертвенную любовь к Родине.
Наша справка
После завершения Смоленского сражения и боёв за Киев советское командование считало, что если немцы предпримут ещё одно крупное наступление на Москву, то основной удар будет нанесён вдоль автомагистрали Минск — Москва. Поэтому это направление, как казалось, было надёжно прикрыто силами Западного и Резервного фронтов. И действительно, немецкое командование в начале осени 1941 года приняло решение на проведение до начала осенней распутицы и зимних холодов последней крупной операции по овладению Москвой, получившей название «Тайфун».
Никогда за всю Вторую мировую войну не сосредотачивало немецкое командование на одном участке фронта столь мощную группировку войск и техники.
7 октября танковым соединениям 3-й и 4-й танковых групп удалось соединиться и сомкнуть клещи у Вязьмы. В окружении оказались войска 16, 19, 20, 24, 32-й армий, группа генерала И. В. Болдина, а также часть сил и тыловых служб 30, 33 и 43-й армий. В течение 7-12 октября советские войска предпринимали неоднократные попытки разорвать кольцо окружения. К сожалению, эти удары наносились не одновременно, а в нескольких местах северо-западнее и юго-западнее Вязьмы, что не позволило преодолеть стальную завесу и вырваться из окружения большинству частей и соединений.
Весь день 10 октября войска 20-й армии пытались прорвать фронт окружения, её части вели бои в районе деревень Володарец, Панфилово, Нестерово, Выползово, но неудачно. Тогда командарм генерал-лейтенант Ф. А. Ершаков меняет направление главного удара и решает пойти на прорыв в направлении Красный Холм — Рожново. Последняя попытка выйти из окружения оказалась для воинов 20-й армии роковой — части не смогли пробиться, а в бою погибло около 5 дивизий. После этого боя 20-я армия как боеспособная единица перестала существовать. Генерал Ершаков был взят в плен.
Части 24-й армии также не смогли прорвать кольцо окружения, командарм К. И. Ракутин погиб.
Войска под командованием генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина, действовавшие в районе севернее Вязьмы (19-я и 32-я армии и группа генерала Болдина), готовились к прорыву в направлении на Богородицкое. Прорыв начался 11 октября в 16.00. Но, несмотря на то что он был осуществлён, обеспечить и укрепить фланги не удалось. Гитлеровцы очень быстро вновь замкнули кольцо окружения. Из котла удалось выйти только отдельным частям 2-й и 91-й стрелковых дивизий.
Генерал Лукин вместе со штабом группировки оказался в плену.
