О славе
- Я сызмальства наблюдал, как отец каждый день спускал свои «полуноги» с кровати и стискивал икры ремнями от протезов, - говорит Виктор Алексеевич.- А повзрослев, начал замечать особые черты характера, внутренний стержень, его упёртость в достижении цели и бескорыстную самоотдачу: он мог и во вред себе поступить ради общественного блага.
Когда говорили: «Маресьев, он же легендарный!», отец пытался отгородиться от этой славы: «Ну что вы из меня сделали? Какая я легенда?! Разве я один защищал Родину?» Друзья убеждали его: «Лёша, ну получилось так, что Полевой написал именно про тебя «Повесть о настоящем человеке». Ты стал знаменит. Но ведь благодаря этому ты людям помогаешь». И он воспринял свою славу как ещё одну общественную нагрузку, обязанность помогать людям за счёт своего авторитета. И при этом здорово следил за тем, чтобы мне никаких льгот не доставалось.
О былом
Про войну папа вспоминал, только когда спрашивали. Не любил говорить о том, как, раненый, полз за спасением. А в последнее время даже не летал на самолётах. Я поинтересовался как-то: «Почему ты не летаешь?» Он вздохнул: «Понимаешь, Витя, когда я сажусь в самолёт, сразу вспоминаю гул мотора, как падал, как очнулся и весь этот ужас». В деревне Плав на Валдайской возвышенности, там, где нашли отца, местные жители сделали тропу Маресьева, поставили рядом камень с надписью: «Здесь был найден лейтенант Маресьев». Конечно, он переживал потерю ног, наверняка думал, могло ли всё сложиться иначе. Но, представьте, обычный лейтенант долго добирался до больницы.
В госпитале он, с заражением крови, с гангреной, лежал на каталке уже по пути в морг. Так случилось, что мимо умирающего Маресьева шёл профессор Теребинский. Он спросил: «А этот что тут лежит?» С отца сняли простыню и говорят: «А это лейтенант молодой с гангреной». Теребинский приказал: «Ну-ка на операционный стол его живо!» Когда отца везли в операционную, он умолял: «Оставьте ноги! Я же лётчик!» Врач только кивал: «Да-да, конечно, всё будет нормально…» Отец рассказывал, что, когда очнулся от наркоза, сразу посмотрел на одеяло: одеяло есть, а ног под ним нет. Он заплакал…
Когда отцу дали направление в полк, командир увидел его и закричал: «Куда мне безногих?! Кто тебя возьмёт?!» И тут выходит командир эскадрильи Александр Числов: «Я возьму!» В пару к отцу поставили Сергея Петрова. Потом дядя Серёжа рассказывал: «Я сначала думал: как же я с безногим вместе буду работать? Мало того что себя, так ещё и его надо охранять! А потом увидел, какие выкрутасы он делает в небе, и успокоился». Получилось так, что отец сбил два немецких самолёта (всего Маресьев уничтожил 11 самолётов врага: 4 до ранения и 7 после. - Ред.) и тем самым спас и командира эскадрильи, и Петрова. Я отца спрашивал: «Вот ты пришёл в полк. Как всё было-то? Как первый раз полетел?» А он: «Как? Сел да полетел. Надо сбивать. Я и сбивал!»
Он не хотел вспоминать о своей инвалидности, потому что любил жизнь и считал себя полноценным человеком. Отец был ответственным секретарём советского комитета ветеранов войны. Кабинет ему сначала выделили на втором этаже, потом подумали и предложили: «Давайте, Алексей Петрович, мы вас переведём на первый этаж». Сразу отмахнулся: «Нет, буду ходить на второй». Более того, он всегда ходил без палочки. Врач говорил: «Алексей Петрович, уже к 70 годам идёт дело, ходите с палочкой!» Ни в какую. На 50-летие вместо «Запорожца» ему подарили «Москвич».
На заводе хотели как лучше: «Мы вам сделаем ручное управление, будете ездить без проблем». Папа возмутился: «Никакого ручного!» И до 75 сам ездил. Ходил всю жизнь на одной модели протезов. Говорил мне: «Витька, неси спички, подсолнечное масло и вату!» Снимал свой «ботинок» и начинал шарниры смазывать маслом.
Об общественном
Общественные блага папа всегда ставил выше собственных. Как-то случился инцидент. Отец пришёл в ЦК КПСС, а там ему говорят: «Ну зачем вы просите «Запорожцы»? Ведь под Серпуховом построили специальные мощности для производства мотоколясок. Зачем инвалидам машины? Мы им мотоколяски дадим». Отец схватил указку со стола и как начал стучать по своим протезам и кричать: «Вот зачем!»
Один преподаватель рассказал мне историю девочки, которая, переболев менингитом, перестала интересоваться жизнью, не поднималась с постели. Долго так пролежала. Этот преподаватель принёс мне книжку «Повесть о настоящем человеке» и попросил передать отцу: «Пусть напишет личное пожелание. Вдруг поможет». Отец книжку взял и сказал: «Сам схожу к ней». Пришёл, поговорил. А на следующий день девочка действительно встала.
А вот для личного благополучия он так и не смог - или не захотел - хоть что-то сделать. Так и умер на своей узенькой кушеточке. Я ему объяснял, что есть диваны, что инвалиду на такой маленькой кровати спать тяжело. «Не надо мне, Витька!» - и всё. Аскетичный был.
Единственное, из-за чего переживал, - что потерял во время павловских реформ все свои сбережения. Он ведь копил не для себя, а для моего брата-инвалида. Шёл в сберкассу и приговаривал: «Кладу на всякий случай, лишним не будет».
О любви
Говорят, что женщины отца, несмотря на инвалидность, любили. Мама моя с папой работала вместе в штабе ВВС. Она вспоминала, как её ни с того ни с сего вызвали в отдел кадров. Там устроили небольшой допрос: «Вы Галина Третьякова? Как живёте? С кем? Какие условия?» Выяснилось, что начальник отдела кадров - папин приятель. Таким образом отец решил поподробнее разузнать всё о девушке, которую заприметил. Потом он пригласил маму в театр на «Евгения Онегина». Мама рассказывала: «Пришли мы в театр. Начался спектакль. И тут отец берёт меня за локоть и шепчет: «Хотите, я вам анекдот расскажу?» Мама очень смутилась: «Потом, Лёша, потом». Отца предупреждали: «Ну, Лёшка, берёшь Гальку в жёны - в мае родился, намаешься с ней». Мама действительно была очень жёстким человеком. Но он её всё равно любил.
Так же безраздельно он любил и свою Родину. В нём не было зависти к Западу. Наоборот, бывая за границей, ещё больше гордился - своей страной, Кремлём, Москвой, Волгой, Сахалином. «Витька, не представляешь, что такое Дальний Восток, - рассказывал отец. - Я же там служил, ловил японцев-перебежчиков!» Перестройку отец воспринял очень негативно. Бывало, смотрел в окно на Тверскую и не понимал: «Вить, это что?!» - «Это работорговля, папа». А там дев-чата стоят, возле них машины останавливаются, выбирают, забирают. Отец говорит: «Слушай, надо же позвонить в милицию». «Да что ты, папа, вот смотри, жёлтенький «ВАЗик» стоит. Это как раз милиция их охраняет и ждёт свою дань». - «А куда ж деваться-то, Витька?» - «А никуда».
Работал когда-то Фонд им. Маресьева. А сейчас руки опустились. Никому ничего не нужно, кроме денег. Хотя я понимаю, что имя Маресьева нужно сберечь. Ведь это необходимо - напоминать людям о героях. Нужно их прославлять. Что же мы всё на Терминаторе да на Человеке-пауке живём?!
