Отар Кушанашвили: Дядя Жора

Он один. Его благоверная, которая была когда-то бедовой девчонкой и на которой он женился за неделю до войны, умерла лет десять тому назад. У него фотографии, две дюжины медалей, пенсия на три тысячи больше, чем у остальной деревни и желание уйти уже поскорее.

Газа у дяди Жоры отродясь не было, вода - двадцать минут, колодец на краю деревни. Он ходит, тяжело дыша, на костылях с ведром, и всякую секунду, всё время ждет беды. В последнее время ждет с надеждой, сил ходить туда-сюда ему недостает, и он хочет отправиться туда, где его Зоя Николаевна.

В его жизни был до сих пор только один плюс: рост тарифов ЖКХ его не касался никак - ему не за что платить, у него нет морозилки, слово «бифштекс» он не знает, телека нет - он не видел, как победили хоккеисты и не знает депутатов.

Теперь без жены он ходит на рынок, который, на первый взгляд, далеко, но ничего, он привычный, каких-то десять километров по колдобинам до трассы, там ещё километра два, и можешь что угодно купить - хоть колбаски, да за человеческие деньги.

Его взгляд на мир прежде был иронический, теперь он боится нового мира, это не тот мир, за который бился он и полегли его побрательнички.

Целых два раза, последний - лет пять назад, он добирался до поликлиники, где его в последний раз осматривал совсем еще мальчишка, который снисходительно сказал ему, что он здоров. Ну раз такое дело, дядя Жора постеснялся сказать, что у него всё болит - и отправился восвояси. Ему оторвало ногу под Смоленском, и врачи предупредили его, что отныне он будет обречен на бинарное поведение, а дядя Жора доныне не знает, что это такое. Я привёз ему новый телевизор, показывают футбол, я говорю: «Вот у кого по-настоящему бинарное поведение, а ничего, скачет»: на экране Аршавин. Дядя Жора шуток не понимает.

Он доползает до дома, потом печь растопить, потом бреется - бритве сто лет, новая не нужна, недолго осталось, хватит этой.

У дяди Жоры есть старый костюм с медалями, он помогает разгонять тоску, последний раз он надевал его на похороны жены, без которой ему страшно и пусто. Однажды к ним в деревню приезжали корреспонденты: как, мол, живёте, у вас же ничего нет? Они были неотвязны и уломали надеть пиджак с медалями, а он не хотел, не День Победы ведь. Один из корреспондентов творчески подошел к делу: разразился речью, как обделены старики, повернулся к дяде Жоре и спросил: «Ведь так?». Дядя Жора ответил: «Не так. Всё слава Богу». Корреспондент не унимался, дяде Жоре пришлось его послать, ему надо было еще за водой тащиться.

...Рынок, когда туда приехал я, вонял - и не в иносказательном, а в самом прямом смысле. Там наглые продавцы и старые люди, которым надо что-то есть. Приглядывались вы к этим людям и давно ли? Они скоро пополнят списки павших. А дядя Жора всякий раз впадает в оторопь, когда видит, сколько людей его лет копаются в мнимой еде. Хорошо, что корреспонденты так далеко не ездят.

Дядя Жора жалуется, что ближе к вечеру ему нечем себя занять, поэтому он все чаще дает слабину и пьет. Чекушки достает.

Он выпивает чекушку и веселеет. Он поет много-много раз подряд песню Высоцкого «Он не вернулся из боя» и плачет.

Я уезжаю, дядя Жора расстроен, я делаю вид, что в глаз что-то попало, чтоб он не видел, что я...

В прошлый вторник дядя Жора умер.

Я миллион раз слышал песню Высоцкого, но расслышал только сейчас: «НАШИ МЕРТВЫЕ НАС НЕ ОСТАВЯТ В БЕДЕ». Даже когда мы их оставляем. Ещё задолго до беды.

Читайте также колонку

Константин Кудряшов: Ленин – прошлое, настоящее и будущее. Отечественного туризма

Владимир Полупанов: Виктор Цой живее всех живых