Блюзмен Николай Арутюнов о новом альбоме и творчестве «на заказ». Онлайн

Ведущий конференции: Добрый день, уважаемые поклонники хорошей музыки. Меня зовут Владимир Полупанов. А в гостях у нас сегодня легендарный музыкант, блюзмен Николай Арутюнов. Приветствуем его в гостях у «Аргументов и фактов». Арутюнов Николай Рафаэлевич: Добрый день всем, кто нас сейчас смотрит. Я очень рад быть здесь. Ведущий конференции: Николай, вы являетесь автором гимна Олимпийских игр в Сочи. Это был какой—то заказ или эта песня была написана по велению души, а потом её уже рассмотрели в качестве гимна? Арутюнов Николай Рафаэлевич: Хочу уточнить. Это гимн кампании по выдвижению Сочи как города проведения зимних игр. Я думаю, что к Олимпиаде будет написан другой гимн другими, более достойными людьми. Это была заказная работа, тем не менее, наверное, любой музыкант это скажет, я любую работу стараюсь сделать максимально хорошо. Я надеюсь, что этот гимн — не самая моя большая музыкантская доблесть. Это было в 2006 году, да и лет 10 до этого, я был ещё достаточно активным игроком на поле прикладной музыки. Мало кто об этом знает, но это часть моей музыки, и я этим если не горжусь, то, во всяком случае, вспоминаю с удовольствием. В то время я писал довольно много прикладной музыки, в основном — рекламные ролики. Было много шоколада, напитков, сейчас уже всё не вспомню. Обычно я отвечал за весь цикл: сочинял, записывал. Я тогда был интересен тем, что мог спродюсировать живую запись, потому что многие писали «на расчёсках» уже тогда, а некоторые хотели рекламу с живым звуком. И это правильно, потому что живой звук лучше действует. Так вот, я сочинял, записывал, приглашал музыкантов (многие мои друзья заработали копейку тогда), и иногда пел. Крайне редко я пел чужие песни. К 2006 году я тесно сотрудничал с одним рекламным агентством, где были милые, симпатичные люди. Они мне позвонили и сказали, что выиграли тендер на проведение рекламной кампании и должны для неё написать песню. Надо было показать единение нашего народа в желании провести Олимпиаду в Сочи. Я помню, как я тогда отреагировал. Я сказал: «В таком случае я буду писать песню к летним Олимпийским играм в Мурманске». Потом были технические вопросы, но в этот раз сложные, потому что, во-первых, я многое забыл, во-вторых, я многое хотел забыть, а в-третьих, я не очень понимаю всех перипетиях этой адской машины. Я предпочитал общаться с друзьями из рекламного агентства, но приходилось это делать и с другими людьми — заказчиками. Самый симпатичный из них — Дмитрий Чернышенко. Я на худсовет принёс 4 демки, надо было выбрать самую подходящую музыку. Он сказал, что мне доверяет, все ему понравились, но синклит выбрал одну, на мой взгляд, не самую крутую. Потом началось общение с исполнителями. Здесь мне захотелось быстрее самоустраниться. Когда начался непосредственно процесс, это желание только выросло, потому что я вынужден был общаться, сразу подчёркиваю, не с исполнителями — с ними я общался не много, но многих из них знаю: Преснякова, Валерию, Пригожина. Я понял, что надо уходить, потому что обстановка была для меня очень нездоровая. Для них это было здорово. 2006 год — апогей развития русской поп-музыки. А я не привык к такому отношению к себе. Я привык общаться с людьми так, как хочу, чтобы они общались со мной. Никто не хамил, но я понял, что тут не нужен. Я даже сделал аранжировку, но она никому не понравилась. Потом я подумал, зачем я стараюсь. Я получил деньги за создание песни — и слава Богу. Я — адекватный человек. Я был недоволен, когда мою аранжировку отменили, причём голову морочили знатно. Надо было написать регги, хард-рок, русский рок, поп. Я всё это пытался сделать, а потом понял, что, наверное, люди хотели, чтобы их аранжировщик тоже что-нибудь заработал. Он всё здорово сделал, я помню окончательный вариант. Люди хорошо спели. Всё звучит. Весело, позитивно. Я думаю, что это сплотило наш народ в борьбе за Сочи (смеются) и показало всему миру то, что и требовалось от нас показать. Ведущий конференции: Большинство музыкантов, если дают название своему коллективу, за это название держатся, потому что раскрученный коллектив, бренд, можно сказать. У вас была «Лига Блюза», которую вы благополучно закрыли, а потом были разные коллаборации: «Николай Арутюнов & Funky Soul», проект с белорусами «Николай Арутюнов & The Blues Barbarians», «Четверг Арутюнова» и т. д. Почему, всё-таки, вы закрыли «Лигу Блюза» и начали другие проекты, ведь по музыке это — то же самое? Арутюнов Николай Рафаэлевич: Нет. Это заблуждение. Многие люди ценят меня как музыканта, как певца. Поскольку все эти группы похожи тем, что там один и тот же певец, и везде корневая музыка, будем говорить откровенно, не наша, то, наверное, это вводит людей в некоторое заблуждение. На эту тему есть великолепный пример. Я одному человеку говорю: «А вот с Funky Soul (мы долго с Funky Soul играли каверы) мы с Кареном наваяли свои песни и поём уже по-русски». А он меня спрашивает: «А в каком стиле?». У людей в голове не укладывается, что можно на русском языке петь не попсу, не шансон. С «Четвергом Арутюнова» был хард-рок, с Funky Soul — видно из названия, с белорусской группой «Варвары блюза» — блюз-рок. Это я понимаю, что это всё разные вещи, но это всё — корневые жанры, это англо-американская музыка, даже если я её пою на русском языке, то всё равно за версту несёт Новым Орлеаном. Ведущий конференции: А что мешало в рамках «Лиги Блюза» петь все эти стили? Арутюнов Николай Рафаэлевич: В рамках «Лиги Блюза» был сильный элемент хард-рока, начал появляться элемент фанка (была такая песня «В моём доме без меня»), там была психоделия с индийскими отливами («Ночной пловец»), джаз-рок был. И я понял, что это нехорошо. «Лига Блюза» — это блюзовая команда, но щупальца свои она далековато отпустила. Но не это было причиной. Причиной было время. Это было в 1999 году. Все начали чем-то ещё заниматься. Музыканты были сильные. У кого-то зуд сольного творчества появился в хорошем смысле этого слова. А это святая вещь. Я от этого начал уставать. Уже параллельно «Лиге Блюза» существовала группа «Четверг Арутюнова». И я понял, что мне есть чем заняться, тем более, что мы играли тогда хард-рок с Димой Четверговым. Я подумал, почему бы на этом не сконцентрироваться. Фанковый проект потом начался, в 2000-х годах. Но главная причина была в том, что в «Лиге Блюза» я стал себя чувствовать достаточно скованно. Я понимал, что дальше будет хуже. Придётся отменять некоторые концерты, замены уже пошли. А я этого не хотел.

Я не видел выступление Андрея Давидяна, но народ об этом говорит. Очень за него рад. Мне нравится слышать: «А кто это? Откуда он взялся? Такой мужик взрослый». Так вот ответ на вопрос, дорогие друзья. Если вы не видели раньше Андрея Давидяна, это не значит, что он не пел. Он поёт всю жизнь. И все, кому надо, его знают. На «Голос» не пойду, у меня другие планы.

Спасибо всем сегодня за вопросы. Мне очень важно получать такие вопросы от вас, потому что в этих вопросах есть понимание сути того, чем я являюсь. Я уже не помню, кто это придумал. Может быть, я, а может быть, и Карен, потому что в основном он писал тексты. У нас было желание суть моего фанка изобразить, у меня же фанк мощный. А вообще, спасибо вам за то, что приметили вещь, на которую не всегда люди обращают внимание. Я не имею в виду моё чувство юмора, это не мне судить. Я хочу с моими музыкантами на концерте хорошо провести время, чтобы потом приехать домой и не уснуть, долго вспоминать концерт. И чтобы вы то же вспоминали, чтобы было весело. Я никогда не отказываю себе в удовольствии что-нибудь эдакое сказать на клубном концерте. На больших пространствах, что, к сожалению, сейчас крайне редко бывает, надо по-другому себя вести.

Ближайший концерт когда будет?

7 ноября в клубе Союза композиторов.

Всех приглашаем. Спасибо большое, Николай, что были предельно откровенны с нами. С вами были Владимир Полупанов и Николай Арутюнов. Слушайте хорошую музыку, которую играет наш сегодняшний гость, и читайте «АиФ». Спасибо.

Я — самоучка. Сколько себя помню — пою. Надо вычесть из этого несколько лет в детстве, когда я не пел то, что сейчас пою, потому что в то время об этом не знал. Но как только я услышал всю эту историю, всё. Поэтому я, хочешь не хочешь, чему-то научился. Уж очень я это люблю.

На каком инструменте вы сочиняете музыку?

На клавишах. Я на гитаре не могу, у меня пальцы побиты.

Скорее всего, это были бы англо-американские музыканты. Хотя сразу хочу сказать, Андрей, у меня несколько раз в карьере была возможность такими вещами заниматься. Судьба меня свела с лучшими музыкантами России. В «Лиге Блюза» я играл с ведущими музыкантами: Сергеем Вороновым, Борисом Булкиным. Сергей Жилин несколько раз с нами сыграл. Он меня выручал, потому что у нас тогда не было клавишника. В то время мы очень часто на его территории сотрудничали. Я был у него в группе «Фонограф» приглашённым вокалистом. Тогда «Фонограф» был несколько другой, не такой, как сейчас все его знают. Я там пел всё, что меня интересовало. Сергей — очень сильный музыкант и энергичный человек. Давно не виделись, он занят очень. На мой взгляд, «Лига Блюза» — это и была супергруппа. Может быть, певец у них был никудышний, но музыканты сильные были. А какой вокал там был: Маша Кац, Лада Колосова, Катя Шемякина. А игроки! Алексей Асташев, Игорь Кожин.

Не уверен, что Диане Арбениной нужно моё мнение о её творчестве. Отношусь хорошо.

Жизнь не была размеренной. Неудовлетворённость была фоном жизни. Я закончил филфак ЛГПИ им. Ленина, но учился неважно. И на факультете, и поработав немного, я чувствовал, что нахожусь не на своём месте. На музыкальный факультет я не очень хотел, да и не мог туда поступить — не закончил музыкальную школу. Я рано начал заниматься музыкой, с 6 класса играл в школьном ансамбле. Я слишком сильно это любил и у меня не было шансов быть полноценным в какой-то другой области. В этом смысле перестройка для меня и таких, как я, явилась просто спасительным кругом.

А где вы работали?

Много где. Я и в школе поработал учителем русского языка и литературы пару лет. Не худшее время было. С детьми мне было хорошо. А потом я уже понимал, что я — безнадёжный для общества человек и искал места, благо в Советском Союзе многие люди сидели где-то и получали какие-то мизерные деньги, но мне это и было нужно. Уже была «Лига Блюза», правда, в зачатке ещё. Я понимал, что я — природный музыкант, это воздух, которым я дышу, и это надо было сделать работой. В 1987 году это произошло. Если бы не случилась вся эта перестроечная история, я себе не завидую. Я бы, конечно, где-то играл, но это было бы в андеграунде. Так что, для меня всё естественно, всё на местах.

Про «Историческую справедливость» мы выше уже говорили. Такая идея меня посещала несколько раз — группа, которая играла бы все мои музыки. Может быть, когда-нибудь. Сейчас мне хорошо в группе «Funky Soul». Может быть, мне ещё будет хорошо в группе «Лига Блюза». Я, честно говоря, от этой идеи не отказался. Я люблю футбол, но смотрю спортивные передачи редко. Поэтому вопрос про лучших спортсменов — не по адресу. Наверное, я — лучший спортсмен. Я установил мировой рекорд (моя жена точно знает, это было при ней). Я в Праге в ресторане съел «колено». Это такое чешское блюдо из свинины обычно на 3-4-х человек. Я съел его один. Правда, до гостиницы шёл с трудом.

Спасибо, Анна, за вопрос. Значит, вы приобрели пластинки. Сейчас на моих концертах можно приобрести не только «Бронефанк», но ещё 3 релиза. На одной пластинке я в образе куклы, это чисто англоязычный альбом. Это интересная история. Приятельница моей жены — художница, она делает, в том числе, и куклы из войлока. Она изваяла Арутюнова из войлока, и у меня появилась идея изобразить эту куклу на обложке пластинки. Мне кажется, это мой стиль. Так я себя и изобразил с помощью знаменитого фотографа Сергея Бабенко. Он фотографирует меня больше 20 лет. И практически все пластинки не обошлись без его работ. Он нас или специально фотографировал, или брал из архива. Сергей сфотографировал эту куклу. Не буду рассказывать, но это очень прикольно получилось. А «Бронефанк» — это Евгений Непряхин, с которым тоже очень удачно меня свела судьба, — дизайнер пластинок. Генеральная идея практически всегда моя. В этом альбоме есть песня «Бронефанк», как раз поётся про нас. Хотелось изобразить что-то смешное, какую-то смешную субстанцию, которая бы отображала идею «Бронефанка». Там изображён танк 1915 года. И это наша группа. Из танка торчат гитары, барабан, он ощерился инструментами и налезает на нас. Мне кажется, что всем хочется под этот танк лечь и ощутить его позитивную тяжесть. На мой взгляд, это очень забавное оформление. Я очень доволен во всяком случае.

Я горжусь вами. Такие хорошие вопросы мне задаёте. Интересная вещь — противостояние рифмы и рифа. Я думаю, что в англоязычной музыке этой дилеммы нет, потому что эта музыка, собственно, и родилась, когда в головах людей сплелись их рифмы и их рифы. А у нас надо об этом думать. Риф первичен, музыка первична. Для меня это совершенно однозначно. И в этом я тоже выпадаю из общего восприятия. Несмотря на то, что музыка первична, и, несмотря на то, что я знаю, что людям в нашей стране больше интересен текст, я делаю так, как получается. И при этом я крайне скрупулёзно подхожу к текстам. Я извиняюсь перед своими соавторами за третирование и благодарен за их терпение. В моих текстах вы редко встретите серьёзные темы на серьёзном уровне и с серьёзным настроем, тем более вы не встретите в моих песнях какого-то философского подхода, тем не менее, тексты очень важны. Я знаю, какими они должны быть независимо от тематики, и за этим слежу с помощью моих соавторов. Получается, что я — человек, которому тексты не первостатейно нужны, тем не менее, с текстами вожусь в сто раз больше, чем с музыкой, потому что они должны быть, во-первых — грамотные, во-вторых — литературные, в-третьих — забавные, а ещё и сильные. Вот почему я сотрудничаю с такими людьми как Карен Кавалерян, Вадим Степанцов. Мне повезло. Я знаю, что не смогу спеть то, в чём я не буду органичен. Надеюсь, что я ответил на ваш вопрос. Хотя ещё раз повторю — я понимаю, что в России это гиблое дело. Люди хотят на концерте что-то такое услышать, чтобы их чему-то научили. Наверное, людям приятно, выйдя с концерта, почувствовать сопричастность к какой-то идее. Может быть, они даже не признаются себе, что не всё поняли. Но это развлекательная музыка. Нужно просто на концерте повеселиться. Но текст для меня не должен быть пустым, слабым. Какой-то случай, впечатление.

Нет. Безусловно, какие-то новации будут. Но вы же, наверное, имеете в виду прорыв не столько технологический, сколько эстетический и даже, может быть, энергетический. Такие вещи часто не бывают. Чем быстрее мы избавимся от иллюзий, что рок всё ещё жив, тем лучше для нас будет. Надо смотреть на вещи трезво. Это не значит, что мы с вами откажемся от этого. Мало того, есть хорошая возможность для наших детей и внуков — наша аппаратура. Давайте слушать детям и внукам всё, что вы считаете нужным, и у вас будут хорошие дети, наверное.

У вас недавно вышел новый альбом, который называется «Бронефанк». Где его можно приобрести? Он полностью русскоязычный или это микс?

Это диск группы «Николай Арутюнов & Funky Soul», в которой я тружусь уже 8 лет. Когда мы начинали, то играли классику фанка, соул, а где-то 4 года назад стали петь и по-русски. Сейчас пришли к той же формуле, что была в «Лиге Блюза» в 90-е годы — пополам: свои песни на русском, чужие — на английском. Это первый в моей карьере чисто авторский диск. У меня было много дисков не авторских: «Четверг Арутюнова», первый Funky Soul — только классика, все диски «Лиги Блюза» тоже всегда пополам выходили. А это первый русскоязычный альбом. Я его очень за это люблю. Как всегда, я написал эти песни в соавторстве с Кареном Кавалеряном и очень доволен его работой. Я вообще доволен пока этой работой. Лет через 5, возможно, я не смогу это слушать, но надеюсь, что нет. Это очень важная для меня вещь. Это как ответ тому человеку, который спросил: «А в каком стиле на русском?». Вот, пожалуйста. На русском можно петь старый фанк, старый соул.

Очень современно звучит. Я был на вашем концерте. Мне кажется, эта музыка, как хороший коньяк, с годами набирает вкус. Она не стареет. И, конечно, эту музыку надо слушать на концерте. Это исключительно живая музыка. Там потрясающая духовая секция. Потрясающий концерт. Мы с товарищем не могли удержаться и бросились в танец.

Я очень надеюсь, что удалось сохранить это live ощущение и передать суть этой музыки. Это настоящий американский фанк-рок, но с русскими текстами. Я как-то научился на русском петь так, чтобы не менялась суть музыки от перехода с английского на русский.

Тяжелее петь по-русски?

Конечно. Там целый набор сложностей. Думаю, что в некоторой степени я их научился преодолевать. В своё время была проделана сложная работа — мозговая и горловая. Сколько примеров было, когда человек на английском поёт — здорово, классно. На русском начинает петь — ой. Я хотел, чтобы этого не было со мной. Этот альбом можно купить на наших концертах. Это моё производство. Никому это сейчас не надо. Это просто как этап, и мы это делаем.

Появлюсь, хотя не знаю, что это за программа.

Владимир, спасибо за вопрос. Я польщён. Вы, наверное, думаете, что я открываю дверь на какую-то радиостанцию и говорю, что буду вести у них «Историческую справедливость»? К сожалению, это не так. От меня мало что зависит. Если бы меня позвали куда-нибудь, я бы пошёл. Не зовут. Но коль скоро затронули эту тему, это очень приятные воспоминания. Как сейчас выясняется, это была важная часть жизни. Это длилось 3 года и закончилось совсем недавно, в прошлом году, по вполне прозаической современной причине. Меня приглашал Олег Медведев и его команда, очень приятные люди. Мы вместе искали контент, они меня приглашали под эту идею — рассказывать об англо-американской рок-музыке во всех её проявлениях 60-70 годов — расцвет рока. А потом сменилось руководство радиостанции, пришли принципиально другие люди. Это вообще очень показательная вещь. Этот случай — как отражение потребности нашего общества в такого рода музыке. Я не очень хорошо вникаю в прибыльность, доли, рейтинги. Зная, что программа вызывала живейший отклик не у одного человека и даже не у ста, тем не менее, я понимаю, что людям хотелось нормальных прибылей. А программа носила, скорее, просветительский характер, хотя была достаточно живая и весёлая. И меня, и Сашу Липницкого, который про русский рок рассказывал, попросили выйти.

Сегодня есть радиостанция, которая более-менее отвечает вашим музыкальным пристрастиям? То есть радиостанция, которую вы можете слушать, не переключая.

Только дома. Это моя аппаратура. Там всё отвечает моим пристрастиям.

Я тоже не могу найти для себя радиостанцию, которую мог бы слушать, хотя вроде есть «Радио-рок».

Там уклон в тяжёлый рок. Есть люди, которые транслируют рок наряду с поп-музыкой. Кстати, на «Финам FM» до сих пор, по-моему, есть классический рок, но я не утверждаю. Я вообще не очень радийный человек.

Какой хороший первый вопрос. Я до этого принципиально не читал вопросы, которые читатели присылали. Я считаю, что так будет правильнее. Если бы я прочитал их заранее, у меня было бы подспудное желание подготовиться. Такие места есть. Минск, например. Я 10 лет отработал в белорусской группе и надеюсь, ещё буду работать. Мне симпатичен город, в нём хорошая энергетика, несмотря на всякие привходящие политические нюансы. Там люди очень хорошие, ко мне хорошо относятся. А для меня это очень важно. У меня там много друзей. Я в этом городе чувствую себя, как дома. Если уж речь зашла о братских городах, то Киев — вне конкуренции. Тут и объективные факторы, и субъективные. Я в Украине 10 лет жил в детстве, хотя в то время ни разу не был в Киеве, я жил в Кременчуге. Я говорю на украинском языке, сейчас, правда, похуже, но мне достаточно 1-2 дней в любом городе Украины, чтобы восстановить язык. Ни одной песни на украинском я не спел, повода не было, но я обязательно хочу это сделать. По-белорусски я пою. И очень смешно, когда со мной на концертах по-белоруски заговаривают. Мне это так льстит. Хотя этот язык я знаю плохо. А на украинском я могу общаться. Это выгодно на рынке при покупке сала. А когда люди узнают, что я из Москвы, они просто впадают в ступор (смеются). А объективный фактор — я считаю, что Киев по энергетике — самый мощный город из всех, где я был. Это фантастическое место. Красивый город, народ симпатичный, много друзей. В Киеве я тоже чувствую себя, как дома. Одно из самых главных достоинств для меня — в центре города, прямо под святыми христианскими местами течёт река Днепр. Ты можешь взирать на Киевско-Печерскую лавру в плавках с другого берега. Мне посчастливилось побывать в некоторых больших городах за границей. Кёльн и Гамбург — то же самое. В Кёльне выхожу из вокзала, прямо над тобой нависает Кёльнский собор — и ты уже в психоделии. Я в этом городе чувствую себя очень хорошо. Всё самое интересное в городе я знаю: магазины винила, книжные, стадион, концертные залы. И сам город очень тёплый, хотя он эклектичный, как, впрочем, и Гамбург.

А чем Гамбург нравится? Тем, что там играли The Beatles?

До Гамбурга мы ещё дойдём. Кёльн — очевидно интеллектуальный город. Там потрясающий выставочный зал. До филармонии я ещё не добрался, к сожалению. Мне очень важна атмосфера. Пусть он не цельный архитектурно в силу войны. Немецкие города ведь тоже пострадали. Всё равно видно, где ты находишься, что происходит. Идёшь по набережной и там игрушечные домики XXV-XXVI веков. Гамбург — другой. Не могу сказать, что с точки зрения архитектуры это интересный город, хотя там тоже есть на что посмотреть. Это город с мощнейшей энергетикой. Конечно, играет роль и то, что я знаю о нём. Там порт — просто сумасшедший. Там богатая культурная жизнь. Один музей изобразительных искусств чего стоит. Ты туда вошёл — и через три часа понимаешь, что уже пора убегать: ноги не ходят. Туда можно каждый день ходить. Видно, что город интеллекта и культуры, в том числе, и интертеймента. Это уже по моему профилю. Я был в некоторых гамбургских клубах, рок-н-рольных залах. Тех, в которых всё начиналось, к сожалению, уже почти не осталось, но улица с секс-шопами, секс-кинотеатрами ещё есть. Наверное, тем, кто занимается сексуальным туризмом, это интересно, а для обычных граждан это место, мне кажется, имеет некий юмористический окрас, потому что место затхлое. Этот район был отстроен после бомбёжек в начале 50-х годов, дома какие-то уродливые. Но тому, кто знает, они дороги, потому что там в 1962 году всё и начиналось. И это ощущается. Они — молодцы, они это чтут. Каждый раз, когда я там бываю, я покупаю книги по истории гамбургской рок-сцены 60-х годов. Там есть все нужные люди, кроме, как ни странно, Rolling Stones. Для таких, как я, это Мекка. Плюс живая гамбургская сцена. Район Сент Паули, где чокнутые люди живут. Я всё время останавливаюсь в отелях этого района и вижу этих людей. Это жутко интересно. А с точки зрения архитектуры самый красивый город для меня — это Прага.