Кого бы ни играл Иван Охлобыстин, все его персонажи ведут себя странно, но при этом всегда «творят добро». Пусть и неожиданными методами. В фильме «Холоп», вторая часть которого выходит на большой экран 1 января, он играет психолога, предпочитающего шоковые методы перевоспитания обезумевших от безнаказанности мажоров. В интервью aif.ru актёр, писатель, режиссёр рассказал о том, как они с женой воспитывают своих шестерых детей и что из этого получается.
«Дети — показатель любви»
Елена Садкова, aif.ru: Иван Иванович, «Холоп» зрители до сих пор с удовольствием пересматривают. Неужели так много у нас мажоров и людям так приятно наблюдать за процессом их перевоспитания?
Иван Охлобыстин: Да, мажоров много. И наше поколение сделало ошибку, когда пыталось своим детям купить то, чего у нас самих не было. А надо было в первую очередь передавать детям знания, чтобы они не напарывались на те же самые грабли. В результате мы получили несколько инфантильных поколений. Они хорошие, но то, что они осознают к двадцати пяти годам, мы знали уже в двенадцать.
— При том, что информации у них...
— ...значительно больше! Но нам, чтобы что-то узнать, надо было в библиотеку сходить, с друзьями поговорить, специалиста послушать. А сейчас всё заменили интернет-поисковики.
— Но ведь считалось, что из детей не надо «лепить» себе подобных, ведь они будут жить в совершенно другом мире.
— А оказалось — в том же самом. Просто с начала 1990-х годов свой идеалистический взгляд на мир мы подменили экономической целесообразностью. Причём не только в бизнесе, но и во внутренних установках — семейных, социально-бытовых. Мы-то ведь раньше не думали: зачем рожать детей, как будем их кормить. Мы просто любили друг друга. Тебе хотелось, чтобы вот эта девушка была с тобой вечно, а дети являлись наглядным подтверждением вашей устоявшейся пары.
Из поколения романтиков
— Вам, многодетному отцу, приходилось применять к своим детям шоковые методы воспитания? Не как в «Холопе», конечно, но всё же?
— Нам с Оксаной полегче, потому что предшествующее поколение детей помогало нам миновать рифы подросткового периода следующих. Хотя бывало всякое. И ругались. И ремень присутствовал. Ремень — вообще хороший психолог.
— Ух, сейчас достанется вам от современных мамочек!
— Вообще плевать! Одно дело — ты его ремнем по заднице ударил, другое — ты с ним неделю не разговариваешь. И это значительно хуже. Ты ему ломаешь психику, оставляя наедине с собой, потому что самостоятельно он не может принять никакого решения...
Мы с супругой тоже много ошибок сделали, пытаясь ориентироваться на советы каких-то знаковых психологов. Например, не подходить к ребенку, когда он плачет. И потом нам приходилось преодолевать травму от нашего «правильного» воспитания. Ребёнок должен понимать, что, когда вырастет, он получит ровно такую же долю уважения, какую отдавал своим родителям. Просто надо попытаться ему это объяснить. Но не в доминантной манере, а по-человечески: я тебя люблю, я хочу, чтобы ты был счастлив, поэтому ты должен понять, что вот этого и того делать нельзя... Мы не должны стесняться быть учителями своим детям. Мы заслужили это — тем, что мы их родили, кормим, задариваем, урезая себя. Если бы у меня не было такого количества детей, то, может, уже было бы три частных самолета и пять яхт... Я хорошо зарабатывал, потому что всегда много работал. И мог позволить себе всё, что угодно. Но! Всё это «что угодно» не стоит даже одного ребенка.
— А проблески мажорства у своих детей наблюдали?
— Они осознают, что я и Оксана — публичные персоны, и, наоборот, стесняются этого. Бывает даже, что я сам говорю: «Почему ты не сказала, что ты — мой ребенок?» Дочь мне в ответ: «Нет, нет! Я сама...»
— А сами-то вы в молодости «зажигали»?
— Да, жёг бесконечно. Но при этом в 17 лет поступил во ВГИК. И ещё успел отучиться в училище № 111 на Павелецкой, стать оператором ЭВМ. Тогда это были огромные, размером с платяной шкаф, гудящие приборы. Сейчас в одном смартфоне — два здания таких приборов. Так как во ВГИКе не было военной кафедры, я ушёл в армию. Принципиально! У нас в роду все мужики служили в армии. И отец, и дед. Прадед прошёл балканские войны. А прапрадед участвовал в компании 1812 года...
И сын сейчас ушёл в армию после сценарного факультета ВГИКа. Месяц уже служит. Похорошел, у него здоровый цвет лица стал. Как моя бабушка говорила: «Бабам — рожать, мужикам— в армии служить».
— И в каком возрасте вы остепенились?
— Хоть я и «зажигал», но я — выходец из тех времен... Из последнего поколения романтиков. В студенческие времена даже не вспомню каких-то особых «подвигов», мы за пять лет всего пару раз и напивались-то всем курсом... Нам надо было постоянно что-то снимать, что-то писать, куда-то ездить, что-то познавать. Жалко было время тратить на глупости. Ну, конечно, пивко попивали и за девчонками приударяли.
А потом пришли звонкие девяностые, и я уже погрузился в профессиональную деятельность. Вот тогда были и выпивания, и рок-н-ролл, и мотоциклы, и драки. Но все это было просто пеной, а главным было — снимать кино и заниматься семьей. Когда женился, появился страх за Оксану и детей — у нас очень быстро они появились. Думал: умру я или пристрелят меня, времена-то своеобразные были, что с ними будет?
Наши настоящие друзья
— Вернёмся к «Холопу». Вы говорили, что очень любите Милоша Биковича, того самого перевоспитавшегося мажора.
— Он человек очень хороший, верный товарищ и истинный патриот своей родины. А это очень важное качество. Я вижу, как на съёмочной площадке он отходит в сторону, слушает и смотрит выступления политиков, переживает... Сербы — настоящие наши друзья. При том, что у них и прямой выгоды-то от этого нет. А ещё Милош — настоящий православный человек. У него очень серьёзное отношение к женщине. Он сейчас женился, слава Богу.
Плюс он понимает суть русской культуры. Иностранцу не всегда даётся наша речь, русский язык довольно сложный. Я такого, как он, иностранца с таким пониманием русского языка и не знаю, наверно, больше. Друг мой, араб Ашраф Самир Абдель-Баки (египетский актёр, режиссёр, сценарист — прим. ред.) и вот Милош.
— А у вас в семье какой праздник важнее — Новый год или Рождество?
— В какой-то момент мы с Оксанкой поняли, что уже не получаем былого удовольствия от празднования Нового года. В силу возраста и пережитого. Мы уже были воцерковленные люди и сделали разумную вещь — стали ходить на новогоднюю службу. Это ещё и благодатная помощь на весь следующий год. Служба заканчивается примерно в час ночи. А в два часа мы за столом. Друзья приходят, семья рядом сидит, к родителям можем съездить или родители к нам приедут. Под утро выходим к набережной, гуляем. Мы сделали для себя Новый год осмысленным и как будто вернули себе детство. Потому что церковь — это красиво. Это песнопения, это мерцание свечей. Я уж не беру духовные смыслы.
