Люся навсегда. Почему мужчины до последнего дня носили Гурченко на руках

37 лет - много или мало? Для актрисы, наверное, всё же прилично. В 37 лет жизнь актрисы Людмилы Гурченко снова началась и одновременно закончилась.

«Актрисою будеть!»

В 37 её наконец-то, после стольких лет забвения, опять позвали в кино! Она вернула себе зрительскую любовь. Её опять узнавали на улице. И в 37 не стало самого дорогого и близкого человека - её отца, который был её самой крепкой, непробиваемой каменной стеной. 

...Маленький кулёчек лежал в кроватке. Рядом стоял большой мужчина. Он внимательно смотрел на дочь и улыбался, а потом сказал с украинским акцентом: «Актрисою будеть!» Кулёчку в кроватке было 8 дней от роду, а звали кулёчек Люся Гурченко. Её папа, Марк Гаврилович Гурченко, с тех пор как увидел эти синие глаза и курносый нос, мечтал увидеть свою красавицу блистающей на сцене. Не знал он тогда, какой тяжёлый и «полосатый» жизненный путь он ей выбирает. 

А выбирал именно он. Ведь сколько ни было Люсе лет, она всегда до умопомрачения желала, чтобы самый дорогой человек всей её жизни - её папа - ею гордился. Так и поехала она по наставлению папы из родного Харькова в Москву поступать на актрису. Конечно, её приняли - с таким темпераментом, с такой прытью не могли не принять. Гурченко стала одной из лучших на курсе, уже на первом курсе её приглашали сниматься в кино. А потом случилась та самая счастливая и в то же самое время пресловутая «Карнавальная ночь».

Ей было всего лишь 20 лет - казалось бы, вся карьера впереди - с таким-то талантом. Но образ задорной девчушки-веселушки прочно приклеился к актрисе на долгие годы. Песенка про пять минут и порхающая по сцене Леночка Крылова - именно так воспринимали Гурченко режиссёры. Кто-то приглашал на подобные же роли, а кто-то, называя её игру «невыразительной, с ужимками и прыжками», отказывал даже в таких предложениях. А тут ещё, как назло, на одном из фестивалей Люсю вызвал на разговор человек из спецслужб и не предложил, не попросил, а настоятельно порекомендовал ей докладывать его коллегам обо всём, что говорят, что пишут, что собираются сделать известные творческие люди, с которыми ей приходилось общаться. Она вспылила и в резкой форме отказалась. Вскоре в центральной прессе вышла статья о том, что артист­ка Гурченко «гребёт деньги лопатой», колеся по просторам Советского Союза с «левыми» концертами. Конечно, никаких денег на лопате Люся и в помине не видела, никаких «левых» концертов не давала, но с тех пор двери в большой кинематограф для неё были практиче­ски всегда закрыты. 

«Где Гурченко, пьёт?»

Она всё-таки снималась - в каких-то проходных картинах, в эпизодических ролях, но эти 10 лет Гурченко сама называла временем забвения, ведь те картины почти никто не видел. Первые пару лет о ней ещё вспоминали: «Где Гурченко? Чем занимается?» Затем стали утверждать: «Да она совсем спилась, поэтому и не снимается». А потом и вовсе забыли.

Как она это пережила? Опять же благодаря отцу. Он поддер­живал, наставлял, несколько раз даже дрался с теми, кто нелестно обмолвился о его дочери.

Наступил 1973 год. Роковой. Папы не стало. А Люсина звезда снова взошла. В 1974-м на экраны страны вышел фильм «Старые стены». Там уже была совсем другая Гурченко - не весёлая, заводная девчонка, а получившая от жизни не одну оплеуху женщина средних лет. Картину и критики, и зрители оценили по достоинству. Людмилу Гурченко называли талант­ливой, многогранной, нетривиальной, не похожей ни на кого актрисой. Её домашний телефон звонил днём и ночью - предложения с главными ролями сыпались одно за другим. Теперь Люся могла выбирать. Так, в 1975-м она отказала Никите Михалкову с его «Неоконченной пьесой для механического пианино» и выбрала детский мюзикл «Мама». Почему? Кто-то говорил, что Людмила Марковна очень хотела петь на экране, кто-то - что роль ей показалась уж слишком необычной, а кто-то просто сказал: «Ну, она же тоже мама». 

Хотя последнее для Гурченко не совсем верно. «Мать я никакая!» - утверждала про себя Людмила Марковна. Пожалуй, это была единственная роль, которая Гурченко так и не удалась. Её дочь Маша первые несколько лет росла в основном с бабушкой: мама всегда была на гастролях, на съёмках. А потом, когда Гурченко всё-таки перевезла дочку в Москву, она попыталась слепить из девочки свою точную копию - заставляла сидеть на диетах, одеваться в гламурные наряды, ходить на премьеры, презентации. Маша отказывалась, скандалила, чем очень расстраивала мать. В конце концов они сильно отдалились. «Мы слишком разные», - говорила Людмила Марковна.

Даже спустя годы они так и не стали близкими людьми, возможно, поэтому и случилась та некрасивая история, в которой мать и дочь судились за квартиру в Моск­ве. Как бы там ни было, мать и дочь помирились только за несколько месяцев до кончины Людмилы Марковны. Говорят, в тот год, 2011-й, она сильно изменилась. Нет, она по-прежнему и для своих ровесников, и для друзей, которые годились ей во внуки, была просто Люсей. Дер­жала спину натянутой струной, а свой знаменитый курносый нос - гордо вверх. Её талия всё так же была тонка, она всё так же скрывала с помощью всевозможных ухищрений свои морщины и всё так же гордо называла свой настоящий возраст. Но что-то в тот год после тяжёлого перелома, после сложной операции в душе всё же надломилось. Когда-то клоун Олег Попов, неудачно упав на съёмках «Мамы», сломал Люсе ногу. Да так сломал, что все врачи утверждали: не то что танцевать, но даже ходить она будет с трудом и с палочкой. Люся не поверила, заставила себя и выкарабкалась - не прошло и года, как она танцевала на каблуках. Но в этот раз всё было иначе - после перелома бедра она так и не смогла восстановиться. Как будто чувствовала, что это конец.

В 2011-м она помирилась с дочерью, начала общаться с внучкой, нашла в себе силы простить всех, кого не любила, а то и ненавидела долгие годы. Людмила Марковна простила даже Иосифа Кобзона, про которого после их скандального развода и слышать ничего не желала... Её похоронили на Новодевичьем, престижном. А она просила - на Ваганьковском, чтобы и после смерти быть рядом с отцом.