На Международном кинофестивале в Венеции состоялась мировая премьера фильма Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи!». Лента, рассказывающая о трагических событиях, произошедших в 1962 г. в Новочеркасске (позже это назовут «Новочеркасский расстрел»), борется за главный приз фестиваля. В российский прокат она выйдет в ноябре.
Не туда свернули?
Юлия Шигарева, «АиФ»: – Андрей Сергеевич, после вашего фильма у меня, что называется, случился «разрыв шаблона». В школе нас учили, что Советское государство – самое справедливое. И в Новочеркасске тогда, в 1962-м, люди вышли требовать той самой справедливости – чтобы расценки за их работу не занижали, цены на продукты не повышали. А их демонстрацию расстреляли. Так каким был СССР – справедливым или бесчеловечным?
Андрей Кончаловский: – Самое бесчеловечное, чуть-чуть бесчеловечное – неправильно так ставить вопрос. Жизнь всегда амбивалентна, мир нельзя делить на белое и чёрное. Да, люди, жившие в Советском Союзе, чувствовали, что несправедливость есть. И я так чувствовал. Потом я уехал в Америку и понял, что там тоже есть несправедливость. Что мир вообще такой и никаким другим быть не может.
Другой вопрос, почему Советское государство часто должно было быть бесчеловечным. Я не даю оценок: это плохо, а это хорошо. Я пытаюсь рассказать, что в чём-то оно лучше другого, в чём-то хуже. И это должно чувствоваться в моей картине.
– Но всё же… Лучше – в чём?
– Прежде всего в том, что у людей всегда был гарантированный уровень жизни. И уровень зарплаты – и минимальный, и максимальный. А когда при капитализме никакой гарантии никто не даёт и никаких границ богатства не определяет, возникает то, что возникло сейчас в западном мире, особенно в Америке, ибо нищета при капитализме может тоже быть безгранична.
Поэтому, на мой взгляд, неизбежность новой формы социализма налицо. Вопрос: могла ли возникнуть эта новая форма социализма в Советском Союзе? Сейчас я могу ответить: да. И если бы не перестройка и наивные мысли Горбачёва и Ельцина, что мы должны обняться с американцами, что они нас полюбят, потому что мы такие хорошие... Это глубочайшее заблуждение! Они нас тогда использовали, как могли, и сейчас продолжают мечтать о том, чтобы мы не существовали.
– А на каком моменте, на ваш взгляд, мы не туда свернули и вместо новой формы социализма получили дикий капитализм?
– Начнём с того, что Горбачёв сам терпеть не мог свою партию. Он хотел её распустить. Но и КПСС к тому времени уже абсолютно обуржуазилась. То, с чем боролся Ленин, а потом Сталин, одержало верх. К концу 80-х мечтой любого коммуниста-аппаратчика было иметь «мерседес» и уехать за границу.
Это же могло случиться с Китаем. Но в силу иной ментальности их общества с Китаем этого не случилось. А у нас была уничтожена доктрина, всем сказали: ребята, полная свобода! Но полной свободы быть не может нигде! Государство создано не для того, чтобы обеспечить рай. Оно создано для того, чтобы избежать ада.
– Вы говорите, что мир нельзя делить на белое и чёрное. Но сын мой, когда был маленьким, как-то спросил: а Ленин был хороший или плохой? И я не нашлась что ответить.
– Я бы ответил так: он был хороший. Но он ошибался, как все люди. Я сейчас пишу об этом сценарий сериала про революцию. Вернее, про период с 1904 по 1924 г. Понимаете, эти оценки «плохой – хороший» к историческим деятелям неприменимы. К сожалению, наша учебная программа по истории запуталась в собственных соплях. А надо говорить о том, что мир амбивалентен. Что были люди хорошие, которые делали трагические ошибки. Были люди тяжёлые и даже, может быть, тираны, но тем не менее которые правили во имя народа.
«Кто хочет, тот придёт»
– Ностальгию по Советскому Союзу сейчас испытывают не только те, кто жил в то время, но и наши дети, которые про ту жизнь знают только по нашим рассказам. А на самом-то деле мы по чему ностальгируем?
– Во-первых, разные поколения ностальгируют по разным вещам. И пожилое поколение ностальгирует по своей юности. Во-вторых, вопросы безопасности в то время стояли гораздо менее остро, чем сегодня. Дворы были мирным, безопасным местом – этого больше нет. Вот, пожалуйста, один из моментов, по чему можно скучать.
Дальше: у детей не было такого избытка гаджетов – они дружили, дрались, они что-то искали. Сегодня же большинство подростков сидит уткнувшись в экран. Это рождает новые формы общения, которые мне кажутся очень губительными для человеческого общества.
– А вы дрались в детстве?
– Дрался. В основном меня били, но – дрался.
Из нашего двора на улице Горького мы ходили на Советскую площадь. Там вместе с детьми лауреатов Сталинских премий и маршалов играли абсолютные уркаганы, дети работяг, что жили за фасадом улицы Горького в маленьких двухэтажных домах прошлого века. Мне там дали на самокате покататься, я физиономию разбил. Тогда не было такого классового разделения, как сейчас.
– Вы говорили, что у вас были сомнения, надо ли показывать этот фильм молодому поколению.
– Да, у нас с моим продюсером и другом Алишером Усмановым были сомнения, делать ли этот фильм, по простой причине: сегодня молодые люди в большинстве своём любят попкорн и цветное стереофоническое американское кино. Мы за эти 25 лет воспитали американского кинозрителя. А тут – странный квадратный экран, чёрно-белая картинка, и при просмотре желательно вообще ничего не жевать. А потом мы решили: кто хочет, тот придёт. Надо снимать в любом случае. Если мы не сделаем, то кто сделает?
Остаться человеком
– В фильме героиня Юлии Высоцкой задаёт вопрос: «Ты советский человек?» Для вас советский человек – он какой?
– Во-первых, он был достаточно наивен и чист. И большинство людей были искренними. Да, существовали определённые запреты: к примеру, нельзя было подвергать сомнению политику партии. Были ограничения. Но дефицит всегда рождает потребности, потребности рождают желания, а желания удовлетворяются. А вот когда дефицита нет, то и желаний нет. Мы, студенты, кого только не читали: Солженицына, Мандельштама, Пастернака. А ведь эти книги в СССР не издавались. Но мы их всё равно доставали. Сейчас всё это на полках стоит. Вы мне скажите, кто читает?
– Единицы!
– Вот об этом и речь. Поэтому Советское государство – это была форма с ограничениями, но это была форма, построенная на инстинктивном подавлении алчности.
– В финале картины звучит фраза: «Мы станем лучше». Но что-то лучше никто нигде не становится – ни на Западе, ни на Востоке. По-вашему, человек безнадёжен?
– Почему «безнадёжен»? В человеке ничего не меняется и не изменится до тех пор, пока он будет желать иметь детей и его будет мучить страх смерти. А вот когда будет изобретено бессмертие и детей будут делать в пробирках, тогда возникнет не тот мир, который я хотел бы видеть при жизни.
Я волнуюсь за поколение своих детей и просто не представляю поколение внуков. Потому что вижу, насколько современная цивилизация, с изобилием информации, гаджетов, вещей, отсутствием дефицита, насколько эта цивилизация обокрала поколение моих детей. Потребительское общество ведёт человека к постоянному удовлетворению постоянно растущих потребностей и, как следствие, к полуживотному состоянию большинства и диктатурой хозяев денег. Надеюсь, Россия этого не допустит!
