Жизнь и смерть великого русского писателя и спустя 200 лет после его рождения полны загадок. Разгадку одной из них, возможно, обнаружил «АиФ».
Почему власти СССР внезапно решили перезахоронить Гоголя на втором по значению кладбище страны - Новодевичьем? Зачем распорядились установить ему в самом сердце столицы новый величественный памятник? Не потому ли, что коммунистический вождь обнаружил в гоголевском творчестве НЕЧТО, что, по его представлению, превращало дореволюционного писателя в идейно близкого новой власти «инженера человеческих душ»?
Со школьной скамьи мы помним, что Гоголь сжёг второй том своих «Мёртвых душ». Это правда, но… кое-что из продолжения великой поэмы всё же сохранилось. Приговор многих литературоведов оказался суров - дескать, написать такое мог только сумасшедший. Гоголь действительно был серьёзно болен и психически подавлен организованной против него травлей. Но вряд ли то, что он написал в сохранившихся главах второго тома «Мёртвых душ», свидетельствует о его неадекватности. Если это был бред сумасшедшего, то почему более 150 лет (!) замалчивается всё то, что, как любил говорить сам Гоголь, «вопиёт» в нашей стране? К примеру - поразительное по своей точности и не утратившее своей злободневности описание охватившей Россию коррупции?
Однако, прежде чем процитировать отрывок из недогоревшего тома «Мёртвых душ», сохранившегося в Российской государственной библиотеке (бывшей «Ленинке»), совершим небольшой экскурс в прошлое.
«Священное завещание»
Николай Гоголь родился в 1809 году 1 апреля (20 марта по старому стилю) в украинском местечке Большие Сорочинцы, что недалеко от Миргорода. Его отец - помещик Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский - имел своеобразное хобби: он сочинял и сам исполнял в домашнем театре народные комедии. Будущему гению русской словесности было с кого брать пример.
Опустив подробности биографии, напомним о событиях, ставших поворотными в судьбе писателя. 20 мая 1831 года произошло знакомство Гоголя с Пушкиным, которое произвело революцию в молодом 22-летнем человеке, мечтавшем прославиться своими стихотворными сочинениями. Однако Пушкин разглядел в начинающем литераторе необыкновенный талант писателя. В итоге подсказанный Пушкиным «Ревизор» в 1836 году превратил огромное затхлое болото России в неутихающий от свежих ветров океан так, что… Гоголю пришлось покинуть Родину. Власти были возмущены «Ревизором» настолько, что заговорили о ссылке Гоголя в Сибирь!
27-летний гений бежит в Швейцарию, оттуда - в Париж, и наконец - в Рим, который станет его любимым городом. Именно в Риме он завершит начатый ещё в 1835 г. первый том поэмы «Мёртвые души».
Страшная весть об убийстве Пушкина настигнет его в Париже. Потрясённый Гоголь напишет в Россию: «Хотя бы умирал с голода, я должен продолжать мною начатый большой труд, который писать с меня взял слово Пушкин, которого мысль есть его создание и который обратился для меня с этих пор в священное завещание».
И правда, «с этих пор» он сделал «Мёртвые души» главным делом на все оставшиеся годы. Даже когда не на что было жить, он старался избегать побочных заработков. За границей, где Гоголь с перерывами провёл почти 12 лет, это давалось трудно. Положение осложнялось такими тяжёлыми болезненными состояниями, что летом 1845 г. он вынужден был написать завещание и, не веря, что выживет и справится с охватившей его душевной и творческой безысходностью, в Германии предпринял первую попытку сжечь рукопись второго тома «Мёртвых душ». И это после того, как первый том, изданный в 1842 г., сделал его имя бессмертным.
Не помогли Гоголю ни уход в религию, ни даже поездка в Иерусалим, где он мистически рассчитывал оказаться ближе к Богу и найти спасение… Положение писателя усугублялось нагнетанием религиозных страстей тем окружением, в которое он попал, вернувшись весной 1848 г. в Россию. Особенно действовал на нервы фанатик Матвей Константиновский, убеждавший Гоголя отречься от «противного Богу» его прежнего творчества, в котором он якобы неосмотрительно и излишне резко написал, какие лица управляют Россией… Для человека очень набожного, каким Гоголь стал к концу жизни, всякая власть - от Бога и уже поэтому не может быть порочной. Но, как настоящий писатель, он не мог не сказать о том, что видел в действительности. Из-за этого противоречия психические расстройства усилились, и он снова принялся жечь рукописи. Жизнь самого Гоголя сгорела спустя несколько дней после его «творческого самосожжения» - 4 марта 1852 г. (21 февраля по ст. ст.).
Гоголю от советского правительства
Хоронили Гоголя дважды. Первый раз - на кладбище Данилова монастыря. Второй раз - в 1931 г. на Новодевичьем, по распоряжению Сталина. Подробности перезахоронения полны легенд. До сих пор ходят слухи: дескать, когда вскрыли гроб, то увидели, что Гоголь лежит лицом вниз, а чуть ли не вся крышка изнутри исцарапана ногтями. Вроде бы не умер тогда Гоголь, а, измучившись от физических и психических страданий, впал в летаргический сон. Так его и похоронили! Правда, другие утверждают, что в гробу головы вообще не было...
К столетию со дня рождения близ Арбатской площади ему поставили памятник, который якобы очень не нравился Сталину (теперь этот памятник во дворе того дома, где гений русского слова умер). В 1952 г. Сталин велел заменить арбатский памятник на более величественный… с надписью «Великому русскому художнику слова Николаю Васильевичу Гоголю от Правительства Советского Союза».
Перед тем как перейти к упоминаемому в начале отрывку, зададимся вопросом: не его ли прочитал Иосиф Виссарионович, прежде чем решился воздать писателю посмертные почести? Почести, подобающие не просто гениальному литератору, но СОРАТНИКУ И ЕДИНОМЫШЛЕННИКУ, в чьём творчестве он увидел пророческое описание своей собственной миссии очищения России от поразивших её пороков?
Итак, обратимся к первоисточнику - одному из уцелевших отрывков из второго тома «Мёртвых душ». Описываемое там событие происходит после того, как, выпустив разоблачённого Чичикова из тюрьмы, главный в городе человек собрал подозреваемую в связях с Чичиковым элиту, чтобы произнести речь.
«Топор на головы виновных»
«…В большом зале генерал-губернаторского дома собралось всё чиновное сословие города, начиная от губернатора до титулярного советника: правители канцелярий и дел, советники, асессоры, Кислоедов, Красноносов, Самосвистов, не бравшие, бравшие, кривившие душой, полукривившие и вовсе не кривившие, - всё ожидало с некоторым не совсем спокойным ожиданием генеральского выхода. Князь вышел ни мрачный, ни ясный: взор его был твёрд, так же, как и шаг… Всё чиновное собрание поклонилось, многие - в пояс. Ответив лёгким поклоном, князь начал:
- … Я почёл приличным повидаться с вами всеми и даже объяснить вам отчасти причину. У нас завязалось дело очень соблазнительное. Я полагаю, что многие из предстоящих знают, о каком деле я говорю. Дело это повело за собою открытие и других, не менее бесчестных дел, в которых замешались даже наконец и такие люди, которых я доселе почитал честными… (…) Но дело в том, что я намерен это следить не формальным следованьем по бумагам, а военным быстрым судом, как в военное время (здесь и далее - выделено редакцией)... В таком случае, когда нет возможности произвести дело гражданским образом, когда горят шкафы с бумагами и, наконец, излишеством лживых посторонних показаний и ложными доносами стараются затемнить и без того довольно тёмное дело, - я полагаю военный суд единственным средством и желаю знать мнение ваше.
Князь остановился, как бы ожидая ответа. Всё стояло, потупив глаза в землю. Многие были бледны. (…)
- Само по себе, что главным зачинщикам должно последовать лишение чинов и имущества, прочим - отрешение от мест. Само собою разумеется, что в числе их пострадает и множество невинных. Что ж делать? Дело слишком бесчестное и вопиет о правосудии. Хотя я знаю, что это будет даже и не в урок другим, потому что на место выгнанных явятся другие, и те самые, которые дотоле были честны, сделаются бесчестными, и те самые, которые удостоены будут доверенности, обманут и продадут, несмотря на всё это, я должен поступить жестоко, потому что вопиет правосудие. Знаю, что меня будут обвинять в суровой жестокости… Я должен обратиться теперь только в одно бесчувственное орудие правосудия, в топор, который должен упасть на головы виновных.
Содроганье невольно пробежало по всем лицам.
Князь был спокоен. Ни гнева, ни возмущенья душевного не выражало его лицо.
- (…) Вот моя просьба. Знаю, что никакими средствами, никакими страхами, никакими наказаниями нельзя искоренить неправды: она слишком уже глубоко вкоренилась. Бесчестное дело брать взятки сделалось необходимостью и потребностью даже и для таких людей, которые и не рождены быть бесчестными. Знаю, что уже почти невозможно многим идти противу всеобщего теченья. Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда приходится спасать своё отечество, когда всякий гражданин несёт всё и жертвует всем, - я должен сделать клич, хотя к тем, у которых ещё есть в груди русское сердце и понятно сколько-нибудь слово «благородство». Что тут говорить о том, кто более из нас виноват! Я, может быть, больше всех виноват; я, может быть, слишком сурово вас принял вначале; может быть, излишней подозрительностью я оттолкнул из вас тех, которые искренно хотели мне быть полезными… (…) Но оставим теперь в сторону, кто кого больше виноват. Дело в том, что пришло нам время спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплемённых языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управленья, образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного. Установились свои условия; всё оценено, и цены даже приведены во всеобщую известность. И никакой правитель, хотя бы он был мудрее всех законодателей и правителей, не в силах поправить зла, как ни ограничивай он в действиях дурных чиновников приставленьем в надзиратели других чиновников. Всё будет безуспешно, покуда не почувствовал из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстанья народ вооружался против врагов, так должен восстать против неправды. Как русский, как связанный с вами единокровным родством, одной и тою же кровью, я теперь обращаюсь к вам. Я обращаюсь к тем из вас, кто имеет понятье какое-нибудь о том, что такое благородство мыслей. Я приглашаю вспомнить долг, который на всяком месте предстоит человеку…»
На этом попавшая мне на глаза перепечатка несгоревшей рукописи обрывается. Но и её достаточно, чтобы увидеть: Гоголь хотел вынести приговор коррумпированной российской бюрократии и обосновать потребность России в «сильной руке». Не исключаю, что после публикации этого отрывка найдутся большие и нечистые на руку чиновники, готовые снова запретить Гоголя - но теперь как писателя из ближнего, недружественного нам, зарубежья…
Раскрыта тайн любви и смерти Гоголя 
Гоголь был щеголем и страдал из-за невысокого чина 
Режиссёр Александр Прошкин: «Мы принципиально игнорируем уроки истории» 
