В субботу 6 мая в Нижегородской области был взорван автомобиль, в котором находился писатель Захар Прилепин. Он госпитализирован с ранениями обеих ног и сотрясением мозга, его состояние оценивается как тяжелое.
Почему череду терактов против общественно-политических деятелей России остановить не удается? Aif.ru разбирался в этом в интервью с политологом, директором Института региональных проблем Дмитрием Журавлевым.
Владимир Кожемякин, aif.ru: — Дмитрий Анатольевич, очевидно, этот теракт не последний...
Дмитрий Журавлев: — Таких терактов будет все больше. Их цель — напугать людей. А самое провокационное в подобной ситуации — не отвечать на теракты. Сейчас на них трудно ответить адекватно: нет списка террористов, подлежащих безусловной ликвидации — как в России, так и за ее пределами. Системные террористические акты можно остановить только так, как это делают в Израиле, где действует твердое правило: каждый человек, совершающий теракт, должен быть ликвидирован. По-другому не получится. Если кто-то будет считать, что ему можно убивать, а возмездия за это не последует, всему этому не будет конца.
— Почему у нас нет такого списка?
— Потому что создать его очень непросто. Израильтяне, чтобы составить свой список, работали многие годы: им нужно было понять, что именно происходит у палестинцев, кто у них принимает решения о терактах. Полтора года назад никто не воспринимал Украину как предмет террористической опасности. Поэтому, нужно время. А кроме того, надо иметь политическую волю, чтобы применять такой список по назначению.
— Что делать сейчас?
— Отвечать все равно надо. Отвечать терактом на теракт — это тупиковый путь. Так что террористов все равно придется уничтожать. И прекратить, наконец, «мягкую войну» с украинским режимом. Тогда ему будет не до терактов. Мы должны решить для себя: мы воюем или нет?
Кавказцы из ичкерийской команды устраивали теракты от безысходности. А эти устраивают от безнаказанности. Понятно, что мы не будем в ответ на подрыв «Северных потоков» взрывать какой-нибудь газопровод у наших «уважаемых партнеров». Но, может быть, стоит тогда прекратить продажу нефти — причем, не только Европе? Или, может быть, поставить перед спецслужбами вопрос о том, на чьем дизельном топливе ездят украинские танки?
Мы все время кого-то уговариваем, с кем-то договариваемся, постоянно осуществляем какие-то «жесты доброй воли». Но какие могут быть жесты доброй воли по отношению к террористам? Сколько существует незалежная Украина, она еще не выполнила ни одного договора с Россией. А мы опять: «Ой, давайте договариваться!». С кем мы хотим договариваться? С теми, кто рассматривает любой договор по принципу «мы себе возьмем свое, а тебе твое, может быть, потом отдадим, когда подумаем»?!
