Уходя добровольцем сражаться за Родину, Алексей Минко взял с собой минимум вещей, которые уместились в небольшой рюкзак. «Автомат, каску и броник выдадут, а остальное не особенно на войне и нужно», — решил он для себя. Единственное, что Алексей несколько раз проверил, боясь забыть — набор заточенных, как бритва, ножей. «А вдруг пригодятся, — решил он, аккуратно заматывая ножи в плотную ткань, — Если получится, в окопах будет чем работать».
Риск, помноженный на риск, равняется подвигу
Это только кажется, что если в воинском подразделении появляется журналист, то все бегут к нему рассказывать интересные истории. Как бы не так. Всё в точности до наоборот. Все бегут, но в обратную сторону — от тебя и как можно подальше. Тут надо проявить терпение и настойчивость, чтобы буквально уломать хоть кого-то из бойцов рассказать о себе, как служит, чем занимается.
На Лёху (позывной Алексея Минко), мне посоветовал обратить внимание командир батальона, когда в первый день приезда на «передок» в БАРС-3 я спросил совета с кем бы из интересных бойцов мне пообщаться.
— Поговори с Лёхой. Отличный мужик. Недавно вывели его из самого пекла, а он уже опять в «закреп» просится, — коротко рассказал комбат Алексей Тарасов. — Всегда идет добровольцем, где посложней и поопасней. Настоящий воин, пообщайся обязательно.
Пометку в блокноте сделал, но поговорить с бойцом несколько дней не получалось. Алексей куда-то уехал, а меня, к сожалению, дальше блиндажей резервной роты не пускали.
Как я узнал позже, по одной из позиций «барсов» прилетело несколько «хаймарсов», и под завалами оказалось группа бойцов. Лёха и ещё несколько добровольцев вызвались вытаскивать ребят из разрушенного дома на самом-самом «передке».
По рассказам бойцов, недавно вернувшихся оттуда, в тех краях и в блиндажах-то находиться опасно: «арта», минометы и «эфпевишки» работают 24/7. А в открытую разгребать «у черта на рогах» руины здания, пытаясь небольшими домкратами, ломами и руками сдвинуть тяжеленые плиты перекрытия, едва ли не дорога в один конец.
«Добровольцев среди добровольцев» оказалось не много...
Его смелость и умение резать — пример для бойцов
Алексей через несколько дней вернулся с передовой. Я пытался завести с ним разговор, расспросить поподробней о том, что произошло на позиции, куда попали американские ракеты, но было видно, что ему не до разговоров. И всё же удалось найти к бойцу «ключик».
В одном из блиндажей я как-то увидел вырезанную из дерева грудастую женщину-амазонку с автоматом в руке. На вопрос, кто это сделал, ответили Лёха, но его сейчас нет. С учетом того, что в подразделении не бывает двух одинаковых позывных, я понял, что это и есть Алексей, с которым советовал поговорить командир. Вот так на интересе к искусству Лёху я и «поймал». Разговорились...
Алексей изготавливать различные художественные произведения: поначалу были модели кораблей, затем гончарные изделия, позже скульптуры из железа и дерева.
— С детства этим увлекался. Вот до я войны слесарил на заводе, а там много разного бесхозного железа валялось. Из него и «ваял» свои произведения, — с увлечением начал рассказывать Лёха. Глаза у него загорелись, и я порадовался, что попал с темой разговора прямо в точку, — Раздаривал соседям. Знакомым. Но вырезать из дерева нравится больше. Хочешь покажу, что сейчас вырезаю?
Лёхин блиндаж на мастерскую скульптора был совершенно не похож. Обычный солдатский окопный быт: нары для сна, печка, стол, чайник, гранаты, автоматы. Мой взгляд остановился только на большой стопке аккуратно сложенных досок.
— На дрова? — спросил я.
— Что-то в огонь пойдет, а из каких-то вырезать барельефы буду, — ответил Лёха. Он взял несколько досок и стал показывать какие спалит в печке, а какие, без сучков и пятен оружейной смазки, пойдут на поделки.
Доски оказались от ящиков для снарядов 152-го калибра.
— Они лучше всего подходят для работы по дереву. Вот смотри.
Алексей при мне отпилил заготовку и достал из вещмешка небольшой сверток.
— А это мои ножи. Ковали на заказ. Без них я никуда, — похвалился боец.
Ножи были небольшие. Остро заточенные и, судя по тому, как Алексей их протирал, прежде чем начать резать, очень для него дорогие.
Лёха быстро набросал карандашом на доске рисунок, и стал тут же вырезать, сначала контуры, а затем создавая объем.
У досок от крупнокалиберных снарядов есть мистическая сила
Минут пять Алексей сосредоточенно и молча вырезал. Стружка падала на пол, а я думал, что где-то рядам рушатся дома и гибнут люди, а мы спокойно сидим и вырезаем какие-то фигурки.
Лёха, словно прочитал мои мысли.
— Знаешь, не рассказывал тебе, но когда мы ездили откапывать из-под завала Ханта, это его позывной, я вдруг там в подвале, видя его живого, передавленного плитой, вспомнил, что для него тоже делал небольшой резной барельефчик.
— И что? — удивился я столь странному откровению.
— Дело в том, что это был сюжет из компьютерной игры про постапокалипсис. Хант мне его заказал вырезать. На рисунке был Сталкер, рядом Чебурашка, а справа заброшенная многоэтажка. Я всё сделал, отдал его Ханту, а он попросил, чтобы дом на барельефе я сильнее разрушил. Прямо при нём я «разрушал» дом всё больше и больше, пока он не сказал хватит.
Честно, мне от этих слов стало немного не по себе. Казалось бы, здесь ракеты и дроны летают повсюду. Ухлопать могут на раз два. Но разрушенный дом на деревянной дощечке, снесенная «химарями» многоэтажка в реальности и хозяин этого барельефа, заказавший «разрушения» побольше — реальная мистика.
Я посмотрел на сложенные в углу доски от снарядных ящиков и почему-то подумал, а вдруг есть какая-то связь между ними, досками, в которых лежали орудия смерти и барельефами, которые на снарядных досках сделаны. Жуть какая-то...
Все разрушенные здания похожи друг на друга
Леха отложил недоделанный барельеф в сторону, и мы, разлив по кружкам чай, завели разговор об искусстве и войне.
— Алексей, а война тебе, как творческому человеку, какое-то вдохновение даёт, может сюжеты подсказывает? У кого-то читал, что даже разрушенные города имеют своеобразную, так сказать «страшную красоту».
— Нет. В разрушениях никакой красоты нет. Это просто страшно, — задумавшись, ответил мне Алексей, — Но, когда на этих развалинах начинает пробиваться трава, расти цветы, появляется ощущение того, что жизнь не заканчивается. Этим летом я проходил по разрушенному поселку. Людей нет, а ветки на деревьях буквально ломятся от урожая абрикосов, вишен. Природа, наверное, больше нас знает и понимает, что людям надо.
«А ведь он прав, — подумал я, — Люди вернуться и всё восстановят. Дети будут играть и веселиться. Мы, наверное, будем. И обязательно будет мир».
