Фраза «История всё расставит по своим местам» верна лишь отчасти. Росток правды через наслоения лжи, конечно, со временем пробивается, но, как правило, на него тут же накатывает новый асфальтовый каток мифологии, и всё остаётся по-прежнему. Если говорить о российских государях, то здесь особенно не повезло Павлу и Николаю I. Разница лишь в том, что первого смешало с грязью дворянство, а второго русская интеллигенция.
Причины очевидны. Павел пытался бороться с дворянскими привилегиями, а Николай подавил восстание декабристов. Декабризм для нашей традиционно оппозиционной интеллигенции — это издавна нечто святое, романтическое и неприкасаемое. Воспоминания о том, как «святой» Пестель занимался махинациями с солдатскими панталонами, «святой» Рылеев рассуждал о целесообразности уничтожения царских детей, а «святой» Муравьёв-Апостол избивал ногами своего полкового командира, сначала станут в кругу русской интеллигенции неуместными, а затем и просто невозможными. «На культе пяти повешенных и сотни сосланных в рудники было основано всё политическое миросозерцание русской интеллигенции», — точно подмечал историк Антон Керсновский.
Это правда. Большинство русских революционеров (тут большевик Ленин с монархистом Керсновским совпадал) — наследники декабризма. Вот только не реального, а мифического. Культа без мифов не бывает. А где мифология, там всегда и ложь. Под «эту лошадь» угодил и Николай I. Монарх противоречивый, совершивший немало ошибок, однако далеко не тот персонаж, про которого стоит рассказывать детскую страшилку: «В чёрном дворце на чёрном троне сидел чёрный-пречёрный человек».
Прежде всего, ложью окружена деятельность Николая в декабре 1825 года. Как свидетельствуют документы, к власти он не рвался, а принял корону скорее как крест и лишь в силу обстоятельств (отказ старшего брата Константина, настоятельное требование матери и сам факт, что Россия оказалась перед угрозой революции).
Либеральная оппозиция, справедливо критикуя ряд решений Николая, почему-то считала нужным обвинять императора ещё в трусости и жестокости. Трусом Николай не был, что доказал и в 1825 году, и позже, во время жестокой эпидемии холеры, вызвавшей бунты. Николай лично выходил к разъярённой толпе и посещал холерные бараки. Кстати, некоторые из сопровождавших его лиц умерли, а сам государь тяжело болел.
Что касается жестокости, то это очень сложный разговор о природе и задачах власти, а не о личности Николая. Известно, например, что он несколько раз пытался отдать команду стрелять из пушек по восставшим, но долго не мог на это решиться. Вероятно, от чрезмерной жестокости. Кстати, а «царь Борис» не стрелял по Белому дому? Да, были повешенные и ссыльные, а как обычно в те времена поступали с политическими противниками, поднявшими вооружённый мятеж? И многое ли с тех пор на этой планете изменилось?
Между прочим, это в Питере декабристы убили только одного Милорадовича, а на юге полиция ещё долго собирала материалы не о политических, а об уголовных преступлениях «революционеров». Один из трактирщиков, например, заявил об украденных у него «360 вёдрах водки». Полиция, потрясённая приведённой цифрой, поначалу усомнилась в показаниях потерпевшего, но затем свидетели всё объяснили: «Водки и прочих питий действительно в указанном количестве вышло потому, что солдаты не столько оных (вёдер) выпили, сколько разлили на пол». Впрочем, и выпили достаточно. Под пьяную руку грабили всех и забирали всё: от сапог и девичьих серёжек до икон чудотворцев.
Если бы декабристы твёрдо следовали своим планам, писал историк Эйдельман, «тогда взяли бы власть, сразу издали бы два закона — о конституции и отмене рабства, а там пусть будут междоусобицы, диктатуры — истории не повернуть, вся по-другому пойдёт!» Уважаю Натана Яковлевича, но согласиться не могу. Большой вопрос, насколько украсили бы русскую историю очередные кровавые междоусобицы и диктатура Пестеля-Робеспьера. Имя, впрочем, могло быть и иным. Революция необычайно находчива, а потому всегда отыщет в толпе своего героя.
Главный (и в данном случае совершенно справедливый) упрёк Николаю — поражение в Крымской войне. Результат политики самоизоляции, следствием которой стало отставание от Европы. Правда, критики при этом благополучно забывают, что до этого Николай всё-таки выиграл две другие войны: 1826 года с Персией и 1828–1829 гг. с турками.
Очень часто Николаю поминают «Православие, самодержавие, народность». Можно сколько угодно сожалеть о том, что народ пошёл не за декабристами, а за николаевской хоругвью, но что было, то было. Почему-то некоторым сложно признать очевидное: эта триада столь быстро прижилась в тогдашней России не потому, что была силой навязана народу, а потому, что витала в воздухе. Дореволюционный энциклопедический словарь нашёл, кстати, очень точное слово: граф Уваров «возвестил» идею. Не надо окарикатуривать отечественную историю — не только черносотенцы эту триаду поддерживали. Доктрина не могла не родиться в тех условиях и просуществовала ровно до тех пор, пока само общество — в связи с изменившейся ситуацией — идею не отторгло как устаревшую.
Николаю обязательно поминают и Чаадаева, объявленного сумасшедшим за мысль, что Россия и прогресс несовместимы. Однако всякий раз забывают о более поздних мыслях философа. В письме к известному общественному деятелю той поры Александру Тургеневу тот же Чаадаев пишет: «Россия призвана к необъятному умственному делу: её задача — дать в своё время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе». Ранний Чаадаев либералам по душе, поздний — нет. Поэтому позднего Чаадаева и не вспоминают.
Николая попрекают самодержавием, хотя на тот исторический момент эта форма правления (во всяком случае, в России) себя ещё не исчерпала. Как говорил Николай I: «Я не хочу умереть, не совершив двух дел: издания свода законов и уничтожения крепостного права». Если воспринимать эти слова как программу-максимум, то можно констатировать, что её удалось выполнить на 75 %. Результат, которым может похвастаться далеко не каждый российский правитель.
Именно Николай сумел свести воедино и структурировать запутанную, архаичную и противоречивую законодательную базу Российской империи. Разгрести эти авгиевы конюшни поручили специальной комиссии под руководством Михаила Сперанского. Император за деятельностью комиссии следил лично, пристально и постоянно. В хаотически плескавшиеся воды российского судопроизводства власть бросила спасательный круг. Что и создало предпосылки для великой судебной реформы в России.
Крепостным вопросом император занимался не менее трудолюбиво, чем законодательным. Выступая перед депутацией смоленского дворянства, царь с искренним недоумением говорил: «Я не понимаю, каким образом человек сделался вещью, и не могу себе объяснить этого иначе, как хитростью и обманом, с одной стороны, и невежеством — с другой». Как и в случае судебной реформы, именно в эпоху Николая была проделана вся черновая работа по подготовке отмены крепостного права. До финиша марафона царь, правда, не добрался. Но уже его наследник Александр II вошёл в русскую историю под славным именем царя-освободителя.
Николай действительно был «железным» самодержцем, и именно он создал в России полицейское государство. Это его слова: «Должно повиноваться, а рассуждения свои держать про себя». Однако история полна парадоксов. Вот и здесь укрепление самодержавия помогло отмене рабства. Только опираясь на непререкаемую волю царя, а с другой стороны, успокаивая сомневающихся стабильностью власти, либерал Александр II смог преодолеть сопротивление помещиков-крепостников. И им пришлось «держать свои рассуждения про себя».
К Николаю можно относиться по-разному, но если говорить не о политике, а о человеке, то следует признать: не по своей воле вступил он на престол, но уж надев на себя корону, трудился, выкладываясь без остатка. Что редко случается с Их Императорскими Величествами.
«Вот уже скоро двадцать лет я сижу на этом прекрасном местечке, — заметил однажды «железный самодержец». — Часто случаются такие дни, что, смотря на небо, говорю: зачем я не там? Я так устал».
Это сказано искренне. И металл, как известно, устаёт.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
