Февраль 1917 года прозевал даже самый профессиональный из революционеров — Ульянов (Ленин). Ещё в январе 1917 года он с горечью писал: «Мы, старики, не доживём до грядущей революции». А потому в отчаянии или от скуки затеял в швейцарской эмиграции совершенно безнадёжную интригу: попытался склонить к бунту тамошних добродушных сыроваров и часовщиков.
Судить Ленина за февральский «зевок» не стоит. Россия —
В семижильной, но бесконечно усталой стране, замученной вековыми проблемами и Первой мировой войной,
Впрочем, до прибытия в апреле на Финляндский вокзал Ленина полную благонамеренность по отношению к новой буржуазной власти проявляли и большевики. Когда 1 марта 1917 года Исполком Петроградского Совета обсуждал условия передачи власти Временному правительству, против самого факта передачи власти «буржуям» не выступил ни один из 39 членов комитета, в том числе и 11 большевиков. Хотя среди них были такие известные фигуры, как Шляпников и Молотов. Даже «Правда» в своей программной статье (середина марта) утверждала, что большевики будут решительно поддерживать Временное правительство, «поскольку оно борется с реакцией». Ленин, уже предвидя это «преступное соглашательство», слал из Швейцарии отчаянные телеграммы: «Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки Временному правительству».
Разнообразным левым партиям не хватало идей, вожаков и революционной энергетики, поэтому главной задачей в тот период стало скорейшее возвращение их лидеров
Между тем у всех этих эмигрантов корни с родиной были уже сильно надорваны. У многих из вчерашних изгоев, прибывавших в Петроград, слёзы умиления по вновь обретённому «дыму отечества» легко уживались с хладнокровной убеждённостью бывалого человека, что в конце концов «ежели что», то он выживет и за границей. Не привыкать. Это важно: почти каждым из этих мессий Россия воспринималась не как родной дом, где предстоит растить детей и умереть, а лишь как экспериментальная площадка для реализации своих идей. Таким был и пассажир знаменитого «пломбированного вагона» —
История с «пломбированным вагоном», доставившим в Россию «пораженца» Ленина, как и любая тайная операция спецслужб, оставила после себя немало тумана. Однако на главные вопросы (кому это было выгодно и почему) ответы есть. Это было нужно Германии, чтобы дестабилизировать обстановку в стане противника. Это было на руку и Ильичу. «Пломбированный вагон» позволял успеть домой к началу главных революционных баталий, чтобы навести порядок в партии, сделать её боеспособной и, в конечном итоге, взять власть в стране в свои руки.
По ряду свидетельств, как опытный конспиратор в прямые контакты с немцами Ленин не входил, действуя исключительно через посредников, но именно Ильичу принадлежит идея пересечь Германию в своеобразном Ноевом Ковчеге — экстерриториальном вагоне, куда наряду с большевиками следует усадить и иных политэмигрантов. Пожелание вождя «затесаться в толпе пассажиров» показалось германским спецслужбам профессионально грамотным, поэтому не вызвало ни малейшего протеста. Уже 13 марта германская ставка даёт добро МИДу: «Никаких возражений против проезда русских революционеров в групповом транспорте с надёжным сопровождением». Так на свет и появился экстерриториальный, или «пломбированный вагон» на 32 пассажира, среди которых находились и Ленин с Крупской. Вагон, не подлежавший досмотру, вагон для неприкасаемых.
Единственным ценным грузом в вагоне был для немцев, разумеется, лишь Ленин. Все прочие пассажиры только обеспечивали большевистскому вождю алиби. Кто вместе с Лениным ехал в том вагоне, кроме дотошных историков, не помнит сегодня уже никто, хотя там находилось несколько десятков человек. Среди них, например, представители «Бунда» (еврейские социалисты) и так называемые «интернационалисты» из парижской газеты «Наше слово». Большинство из этих пассажиров, соскочив с подножки на питерский перрон, тут же бесследно растворилось в революционном хаосе.
Отмыться от истории с «пломбированным вагоном» советская пропаганда, конечно, пыталась, поскольку этот скелет, периодически спускаясь с верхней вагонной полки, не то чтобы пугал закалённых советских граждан, но
Никогда, ни прежде, ни потом, железнодорожный вагон не играл такой выдающейся роли в мировых событиях. В вагонах, случалось, подписывались капитуляции и даже отречения, но всё это были обречённые вагоны, загнанные судьбой в тупик. В отличие от них, «пломбированный вагон» стал тараном или, если угодно, отмычкой, открывшей дверь в новую историю.
Судя по мемуарам, прибытие вождя на Финляндский вокзал в апреле
Наконец, мероприятие очень оживил респектабельный котелок, которым пассажир из «пломбированного вагона», приветствуя массы, энергично размахивал до тех пор, пока
Согласно советской версии, «передовой отряд всемирной пролетарской армии» приветствовал вождя дружными криками одобрения. Мемуары говорят об ином. Основную часть слушателей составляли не большевики, а простые солдаты, рекрутированные агитаторами. Как замечает один из очевидцев, сделать это было в то время нетрудно: прогуляться в город солдату казалось куда веселее, чем сидеть без дела в казарме. Что же касается ленинских речей, проникнутых пораженческим духом, то понравились они далеко не всем фронтовикам. Не раз из толпы, а Ленин в день приезда выступал неоднократно, раздавались выкрики, что «рыжего» следует, пожалуй, и «на штыки поднять».
Более подготовленная публика — социалисты — реагировала на речи Ленина не менее эмоционально. Член Исполкома Советов Николай Суханов так комментирует первое выступление Ильича: «Это не был отклик на весь «контекст» русской революции, как он воспринимался всеми её свидетелями и участниками. Весь «контекст» нашей революции говорил Ленину про Фому, а он прямо из окна своего запломбированного вагона, никого не спросясь, никого не слушая, ляпнул про Ерёму».
Другими словами «контекст» революции прежде всего говорил про национальные интересы, а прибывший
Чтобы подмять под себя сначала свою собственную партию, затем Советы и, в конечном итоге, всю страну, Ленину пришлось проделать поистине титаническую работу. Но он смог. К несчастью.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
