Украина. У каждого – своя. Гоголевские персонажи, уплетающие галушки, Черное море, Крым, Киев с цветущими каштанами, Одесса с Привозом и Жванецким… Бабель, Багрицкий, Шевченко, Паустовский… Все это теперь – сводки военных действий, флажки на кровоточащей карте. Даже в самом дурном сне невозможно было вообразить.
Современный городской невротик, я никому не верю: ни голосам, ни новостям, ни точкам зрения. На Украине у меня четыре собственных корреспондента. В Киеве – два. В Харькове и Бердянске – по одному. Это мои товарищи – давние и не очень, но все одинаково родные. Жидобандеровец, просто бандеровец, патриот России и инвалид. Двое мужчин. Две женщины.
Единственное, что связывает этих людей, – это я. Время от времени я пишу им, обмирая от страха. Вы как там? Живые? Есть ли продукты, как с лекарствами? Можно ли перевести деньги? Нужно ли?
Больше всего на свете я боюсь не получить ответа.
Слава богу – они отвечают. Иногда бодро, иногда отчаянно. Шутят, злятся, обвиняют Америку, Россию, Киев, своих, чужих. Свои для одних оказываются чужими для других, я боюсь перепутать, обидеть, ляпнуть не то. Для меня свои – только эти четверо. Дорогие. Чудесные. Когда вы успели свихнуться? Или это я не заметила, как сошла с ума?
Никуда не ходите, заклинаю я, никому не верьте. Ничего не просите. Все равно никто не придет и не даст. Булгаков не соврал, просто ошибся. Тоже киевлянин. Был влюблен в свой город. Нет, не так – в свой Город. Оставил его навсегда. Успокойтесь, прошу я в письмах, все будет хорошо, надо просто переждать, не ходить по этой стороне улицы, опасной при артобстреле, и по той – тоже не ходить. Но они, конечно, не слушаются меня, злятся. Как ты не понимаешь, пишет каждый, это же все их-наш-ваш Путин, их-наш-ваш Обама, их-наш-ваш Коломойский.
Дорогие, если бы только я могла собрать вас за одним столом. Мне кажется, если пожарить бычков, подать фаршированных перцев, горилки, крымского портвейна, если смеяться, как раньше, щуриться на солнце сквозь резной виноград над головой, травить байки, – все вернется. Мы снова начнем понимать друг друга. И вы снова начнете.
Ерунда, конечно. У каждого нынче свой счет. И у каждого он – гамбургский. Сломанное склеят теперь разве что наши дети.
Дети, которых убили, не склеят уже ничего.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
