11 ноября 1920 года правитель Юга России и главнокомандующий Русской армией Петр Врангель издал приказ, приведший большинство жителей Крыма в состояние ужаса.
«Русские люди! Оставшаяся одна в борьбе с насильниками Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, где существует право и правда, — говорилось в документе. — В сознании лежащей на мне ответственности, я обязан заблаговременно предвидеть все случайности. По моему приказанию уже приступлено к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех тех, кто разделял с Армией ее крестный путь военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями и тех отдельных лиц, которым могла бы грозить гибель в случае прихода врага. Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед Армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих. Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Открыто, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает. Да ниспошлет Господь всем силы и разум одолеть и пережить русское лихолетие».
Никто на полуострове ничего подобного не ожидал. За несколько дней до этого в сообщениях местной прессы звучали совсем иные ноты.
Как «генерал Яша» продлил агонию
Провал похода на Москву, осуществленного Деникиным в 1919 году, ознаменовал собой коренной и окончательный перелом в ходе Гражданской войны. Крым мог пасть еще в конце 1919 года, но тогда отстоять его Белой армии удалось благодаря таланту генерала Якова Слащева, удержавшего оборону на Перекопе.
«Генерал Яша» довольно быстро оказался на ножах со сменившим Деникина Петром Врангелем. Слащев полагал, что барон витает в облаках и строит нереальные планы, в то время как единственной задачей текущего момента может быть лишь удержание того, что есть. Летом 1920 года Врангель, пользуясь тем, что значительные силы Красной армии были отвлечены на бои в Польше, предпринял попытку нового масштабного наступления. Этим он, кстати, сильно испортил себе карму в глазах многих участников Белого движения, считавших, что красные, сражаясь со сторонниками возрождения Речи Посполитой, ведут праведную войну.
Затея барона провалилась. Белых выбили из Северной Таврии, загнав обратно в Крым. Несмотря на неудачу, пресса в Крыму писала о том, что большевики на полуостров не прорвутся, что сил для обороны более чем достаточно. Вспоминая о том, как с этим справился генерал Слащев, обыватели верили.
Прорыв
Вот только самого Слащева среди руководителей новой обороны уже не было. Чересчур независимого (и слишком популярного) командира Врангель отстранил от дел, предварительно дав ему право именоваться Слащевым-Крымским.
В ночь на 8 ноября 1920 года ударная группа 6 армии красных — 15, 51 и 52 дивизии, конная группа, всего около 20 тыс. штыков и сабель при 36 орудиях — при сильном западном ветре и редком для этого времени морозе в -12 градусов по Цельсию форсировала 7-километровую преграду — Сиваш — по замёрзшей грязи.
Этот маневр оказался для белых полной неожиданностью. Оборона на Чухонском полуострове рухнула, а Красная армия зашла в тыл перекопским укреплениям. К утру 9 ноября Турецкий вал пал. Обороняющиеся отошли на Юшуньские позиции, схватка за которые шла еще два дня. 11 ноября последний кавалерийский резерв Белой армии, конный корпус Барбовича, нарвался на засаду из полутора сотен тачанок и был полностью разгромлен. Части Южного фронта РККА под командованием Михаила Фрунзе вышли на оперативный простор.
«Красноармеец страшен только для врага. Он рыцарь по отношению к побежденным»
Красные не делали из радиограммы секрета. Приказ Реввоенсовета Южного фронта гласил: «Солдаты Красной армии! Наши доблестные части, прорвав укрепленные позиции врага, ворвались в Крым. Еще один удар, и от крымской белогвардейщины останутся только скверные воспоминания. Невыразимой доблестью красных войск сломлено сопротивление полчищ барона Врангеля. Грозная и беспощадная для своих врагов, Красная армия не стремится к мести. Мы проливали кровь лишь потому, что нас к этому вынуждали наши враги. Мы во время самых ожесточенных боев обращались к нашим врагам с мирными предложениями. Делаем это и теперь. Революционный Военный совет Южного фронта сегодня послал радио Врангелю, его офицерам и бойцам с предложением сдаться в 24-часовой срок, в котором обеспечивает сдающимся врагам жизнь и желающим — свободный выезд за границу. В случае же отказа вся вина за пролитую кровь возлагается на офицеров белой армии. Революционный Военный совет Южного фронта приказывает всем бойцам Красной армии щадить сдающихся и пленных. Красноармеец страшен только для врага. Он рыцарь по отношению к побежденным. Всем командирам, комиссарам и политработникам вменяется в обязанность широко разъяснить красноармейцам смысл настоящего приказа. Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, отдельных частях и управлениях».
Фрунзе не просто издал приказ, а дал своим частям небольшой отдых, который и сделал возможным то, что потом назовут «блестяще организованной Врангелем эвакуацией». Михаил Васильевич в этой ситуации проявил гуманизм, который в Советской России многие не поняли и не одобрили. Организуй он преследование, и вся армия Врангеля действительно была бы утоплена в Черном море. Но Фрунзе дал Врангелю время убраться восвояси, чем тот и воспользовался.
«Совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих»
Барон до своих подчиненных радиограмму Фрунзе не довел, но поступок его, видимо, оценил. Во всяком случае, 12 ноября появился следующий приказ Врангеля: «В случае оставления Крыма запрещаю какую бы то ни было порчу, или уничтожение казённого или общественного имущества, т. к. таковое принадлежит русскому народу».
Врангелевское правительство тем временем предупреждало, что плыть предстоит в абсолютную неизвестность: «Ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семейств правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем. Все это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственной опасности от насилия врага, остаться в Крыму».
На 126 плавсредств, собранных Врангелем по всему полуострову, погрузились около 146 000 человек. Уезжали практически все, кто этого хотел. 16 ноября последние корабли этого странного каравана взяли курс на Турцию.
Настроения на судах были тревожными. Ходили слухи о Красном флоте, подводных лодках, имеющих приказ отправить всех на дно. Но в действительности на дно пошел лишь корабль под названием «Живой». Вернее, он просто исчез во время перехода.
«Начальство устроилось с комфортом»
Из воспоминаний белого офицера Всеволода Саханева: «В трюме было множество народу. Спали вповалку очень тесно. Тут же помещались эвакуировавшиеся с частями женщины — семьи офицеров и сестры милосердия. Посредине трюма, на люке, ведущем в нижнюю его часть, расположилась группа казаков. У них оказалось вино, и почти всю ночь они пили и шумели... Огромный транспорт был сплошь заполнен людьми. Спали не только во всех трюмах, но и по всей палубе, так что между лежавшими оставались лишь узенькие дорожки для прохода».
Сестра милосердия Татьяна Варнек вспоминала: «Приходилось перелезать через тюки, через людей; то наступишь на чью-то ногу, то толкнешь, и часто под нелестные о нас отзывы „милых дам“, от которых, как обычно, попадало „этим“ сестрам, которые всегда всем „мешают“! Особенно попадало нам от этих особ, стоящих в очереди в WC. А очередь была нескончаемая. Стояли, думаю, часами. Мы же две на это время не имели и дали себе право ходить вне очереди. Что тут было! Шипение, шум и даже крики: „Нацепили себе кресты и воображают!“ Но мы ничего не воображали, торопились с работой и, правда, в душе злорадствовали».
Журналист Григорий Раковский замечал, что уже на кораблях никакого единства судеб не чувствовалось: «Начальство устроилось с комфортом... Откуда только набралось столько начальства. Разместились, конечно, в каютах. Был у них хлеб, были консервы, галеты... была и водка. Пьянствовали. В пьяном виде скандалили, заставляли играть оркестры, в то время как сидевшие в трюмах испражнялись под себя...»
Прибытие в Константинополь не принесло облегчения: там русских попросту никто не ждал. Пока решалась судьба беженцев, они оставались запертыми на кораблях.
«Дальше шло все хуже и хуже. Пропадала всякая стыдливость, и понятия о приличном и допустимом значительно расширились и упростились. Иногда наша дама днем во время разговора запускала себе руку за декольте и вытаскивала вшу, которую предлагала мужу немедленно уничтожить на ее глазах. Обилие вшей было так велико, что за один прием каждый из нас убивал их в своем белье штук по 70-80. Под конец нашего пребывания на корабле всякое понятие о стыдливости совершенно исчезло и можно было видеть совершенно необыкновенные картины: мужчины и женщины, сидя вокруг одной и той же свечи, раздевались почти донага и, продолжая вести самый салонный разговор, избивали вшей. Об этом времени нельзя вспоминать без душевной дрожи и нравственного потрясения. Это было настолько заметно, что после выгрузки с корабля почти все составившиеся на нем компании распались и не поддерживали между собой, казалось, так прочно установившихся дружественных отношений», — вспоминал пережитое один из участников эвакуации.
«В Черном море для нас оборвалась Россия»
Вряд ли большинство из тех, кто покидал Крым в ноябре 1920 года, понимали, что уходят навсегда. Сам Врангель, еще не успевший насладиться ролью Верховного правителя, был озабочен сохранением боеспособной армии, надеясь, что западные страны помогут ему продолжить вооруженную борьбу. Не получив разрешения на это, барон создал Русский общевоинский союз (РОВС), дабы мобилизовать в кратчайшие сроки своих единомышленников.
Франция и Великобритания, однако, в перспективы борьбы в подобной форме не верили. Вложенные в Белую армию средства себя не оправдали, и повторять эксперимент желания не было.
Юный доброволец-белогвардеец Борис Пылин, которому в момент эвакуации из Крыма было 14 лет, позднее писал: «Тогда мы не отдавали себе отчета, что уходим навсегда, что переживаем момент, который потом будем много раз вспоминать; что здесь, на Черном, в тот день угрюмом, море для нас оборвалась Россия и началась новая жизнь людей, обреченных чувствовать себя всегда и везде, где бы они ни жили, в чем-то „чужими“ и нигде „вполне у себя дома“».
На этом месте обычно принято лить слезы и говорить о том, что Россия потеряла лучших своих сынов... Но лучших ли? И потеряла ли она что-то вообще в ноябре 1920 года? Война закончилась. Проигравшие, составлявшие мизерную часть населения огромной России, ушли, избавив и себя, и остающихся от продолжения резни.
Кстати, истории об утоплении оставшихся белогвардейцев на баржах — самый настоящий исторический анекдот. У красных после ухода Врангеля каждое судно было наперечет, и топить врагов баржами никому в голову не приходило из чисто экономических соображений. Расстрелы в Крыму имели место, но ни о каких сотнях тысяч (и даже десятках тысяч) человек речи не шло, все это позднейшие фантазии авторов русской эмиграции, а также постсоветских «срывателей покровов».
Бесплодная идея и вечная ненависть
Удивительное дело, но ни в одной стране мира русская эмиграция не создала устойчивую диаспору, способную впоследствии работать в интересах Родины. Костяк русской эмиграции десятилетиями жил ненавистью и неприязнью к Советскому Союзу.
Страна поднялась, окрепла, выстояла в смертельной схватке с фашизмом, первой покорила космос, превратилась в мировую сверхдержаву.
Были те, кто признавал: большевики оказались куда большими патриотами, чем те, кто ушел за границу в ноябре 1920 года. Но большинство эмигрантов думали иначе.
Барону Врангелю повезло умереть в 1928 году, не замаравшись в 1941-м, подобно Краснову и иже с ним. Хотя генерал-майор Михаил Зинкевич писал в середине августа 1941 года: «Думается, что будь жив теперь наш генерал Врангель, он не задумываясь пошел бы с немцами». Самого Зинкевича, служившего гитлеровцам в Русском охранном корпусе, в феврале 1945 года застрелили югославские партизаны: награда, как говорится, нашла героя.
Что тут скажешь, прекрасный человек, выдающийся патриот. И такими патриотами русская эмиграция буквально кишит. И до сих пор потомки ушедших в ноябре 1920 года мечтают о декоммунизации, о полном уничтожении «наследия бесовских большевиков». Прошедшие сто лет показали: Белая идея оказалась бесплодной и беспомощной, неспособной на созидание чего-либо полезного. Однако сегодня наследники сбежавших полагают, что они нравственнее и выше тех, кто остался и поднял Россию из руин.
