В 1717 году очередным Указом Петра Великого было велено приступить к строительству каменных домов в Санкт-Петербурге. Очередным — потому что подобных указов к тому моменту насчитывалось уже несколько. Все они запрещали каменное строительство всюду, кроме новой столицы на Неве.
Авторство фразы «Строгость законов российских смягчается необязательностью их исполнения» приписывают, как правило, литераторам. Среди фаворитов — Пётр Вяземский, Михаил Салтыков-Щедрин и Александр Герцен. Но им придётся потесниться. Если не букву, то дух этого постулата полнее остальных выразил Пётр Великий. Особенно хорошо это видно на примере того самого Указа о запрете каменного строительства. В числе нарушителей царской воли с большим отрывом лидирует сам царь.
В сердце бунта
Воскресенский войсковой собор, что в станице Старочеркасская Ростовской области, должен был символизировать торжество государства над вольницей и закона над анархией. Первый крупный каменный храм Юга России — неспокойного Дона, куда бежали в поисках казачьей воли. И откуда казаки регулярно беспокоили Москву и бунтовали. Самый известный пример — Степан Разин, под ударами которого чуть было не обрушилась власть Русского царя.
Цепь, которой был скован «вор и опасный бунтовщик» Разин, многозначительно вмонтирована в стены собора — дескать, вот что бывает с ослушниками царской воли и царского слова.
Однако сам факт появления этого величественного здания вместе со всеми его назидательными примерами и отсылками — ярчайшая иллюстрация того, что царскую волю можно, а иногда и нужно игнорировать. Дело в том, что собор возводили с 1709 по 1719 гг. Как раз во время петровского запрета на каменное строительство. Более того — сам царь лично принимал участие в его создании, символически положив несколько кирпичей.
Зов крови
Каменное строительство в Москве по тому указу тормознули нешуточно. Даже здание Арсенала, что возводили в Кремле, осталось брошенным. И это при всей любви Петра к военным делам и заботе об армии. Казалось бы — вот лучший пример самоотречения и неукоснительного следования букве и духу закона.
Но не всё так гладко. Внезапно, в самый разгар запрета, царь Пётр делает для Москвы любопытное исключение. На Крутицком подворье в 1719 г. возводят Набережную палату, чем завершают строительство этого величественного памятника Московского барокко. Неужели царь так вдохновился красотами архитектуры?
Причина гораздо проще. По соседству с Крутицами располагается Новоспасский монастырь. А в нём — могила Романа Юрьевича Захарьина. Этот окольничий и воевода XVI столетия приходился Петру пра-пра-прадедом. По сути — родоначальник династии Романовых, которые получили фамилию как раз от имени Романа Юрьевича.
Для своих, по блату
«Подрядились они построить из ево товару в Таруском уезде в селе Подмоклом церковь круглую по чертежу по повелению иноземца Лоренца фон Фикина». «Они» — это артель каменных дел мастеров под началом Андрея Опурина. А речь идёт о храме Рождества Богородицы в селе Подмоклово, что в нынешнем Серпуховском районе Московской области. Строили храм опять-таки в разгар петровского запрета — с 1714 по 1722 гг.
Предыдущие исключения ещё можно оправдать соображениями большой политики. Здесь — вряд ли. Дело в том, что этот сельский храм, шедевр Голицынского барокко, строил некий Григорий Долгоруков. Кто таков?
Некогда — комнатный стольник десятилетнего Петруши Романова. Потом — один из его ближайших сподвижников. С 1700 г. — генерал-адъютант Петра I. Ну как можно отказать такому заслуженному человеку, который, к тому же, предан лично тебе?
