175 лет назад, 8 января 1849 г., состоялось событие, о котором несколько дней спустя в метрической книге одной из церквей приморского русского города Николаева сделают запись: «Окрещён Степан, сын прапорщика арестантской роты № 11 Иосифа Фёдорова Макарова и законной жены Елисаветы Андреевой, кои оба православного вероисповедания». Так появился на свет человек, которого иногда называют «последней легендой Российского Императорского флота». Адмирал Степан Осипович Макаров.
По какой-то загадочной причине самая популярная электронная энциклопедия утверждает, что к моменту рождения будущей знаменитости отец Степана имел чин штабс-капитана. Если кому-то покажется, что это пустая придирка, дескать, не в чинах тут дело, то придётся признать, что всё обстояло ровным счётом наоборот.
Степану сильно повезло, что его отец был произведён в прапорщики за несколько месяцев до его рождения. Если бы производство запоздало, то не было бы у нас никакой легенды под названием «Адмирал Макаров». А был бы в самом лучшем случае флагманский штурман. Должность, вроде, немалая — начальник всех штурманов, один на весь громадный флот Империи. Почётно? Для тех, кто не знает реалий тех лет, — наверное. А для тех, кто знает, ясно, что дела плохи. Флагманский штурман получал довольно-таки скромный чин полковника и выше прыгнуть уже не мог по определению.
«Отродье хамское»
Именно такая судьба была уготована всем «боцманским сынкам», детям «неблагородного» происхождения, если бы они решили продолжить дело отцов и идти «по флотской линии». В случае с Макаровым положение усугублялось ещё и тем, что его отец состоял в береговой службе, которая среди «настоящих моряков» считалась откровенно второсортной. Впрочем, в Морском училище портов Восточного океана, приравненном к штурманскому, мало кто мог похвастать чем-то большим. Макаров поступил туда в 1858 г., когда его отец вместе с семьёй переехал в город Николаевск-на-Амуре. Такие училища выпускали не мичманов, как Морской кадетский корпус, а прапорщиков корпуса штурманов флота. То есть вроде как «тоже офицеров», но на поверку — не совсем. «Настоящие флотские» штурманов презирали — те были на кораблях почти изгоями. «Штурманы — отродье хамское, но дело своё, для России нужное, зело разумеют. А посему в кают-компанию их пущать, и чарку давать. Во время баталии же на верхнюю палубу не пущать, ибо они своим гнусным видом всю баталию расстраивают». Этот «Указ Петра I», периодически всплывающий в материалах об истории флота — фейк. Но фейк занятный — его придумали в те годы как раз для травли штурманов...
Словом, ничего хорошего Макарова не ждало. И всё же ему удалось сломать систему.
«На святки я задал себе сделать многое. Я обещался окончить читать все данные мне из библиотеки книги, тетрадку словесности, окончить перевод и повторить пройденное из различных предметов... В святки в маскарад идти не намерен, а думаю каждый вечер сидеть и заниматься». Это — фрагменты записей из дневника Макарова времён училища. Такое рвение было замечено — очередное практическое плавание в 1864 г. Макаров провёл на флагманском корвете «Богатырь», которым командовал адмирал Андрей Попов. Большая честь. Но Макаров отчасти недоволен: «Пробуду я на корвете год, всё, что знал, позабуду; а нового выучу мало, да и то неосновательно». Впрочем, здесь он ошибался — адмирал выделял Макарова из числа прочих практикантов и по части приобретения знаний шёл ему навстречу: «С сегодняшнего числа мне начали по моей просьбе задавать уроки по астрономии и всеобщей истории».
Мотивация высочайшая. Но что с неё, да и со всех полученных знаний толку, если выше головы не прыгнешь? Сам по себе Макаров пробить отпущенный ему судьбою потолок не мог. Потребовалось вмешательство того самого адмирала Попова, который дошёл до самых верхов, подав прошение на имя императора. В 1865 г. по ходатайству брата царя, главы Морского министерства, генерал-адмирала, Великого князя Константина Николаевича выпускнику Макарову было присвоено звание не кондуктора корпуса штурманов, а гардемарина флота. С зачислением в воспитанники Морского кадетского корпуса. Впрочем, до первого «настоящего» офицерского чина мичмана оставалось ещё два года...
Не флотоводец?
Карьера медленная. Очень медленная. Другие офицеры взлетали по карьерной лестнице. Макаров — карабкался. Его исключительные таланты в теории и практике морского дела, в кораблестроении и океанографии, в искусстве управления судном и технике военного флота не то чтобы совсем не принимали всерьёз. Нет — у него регулярно выходили научные статьи, а его нововведения по части использования, например, минных катеров, более-менее активно внедрялись. Разумеется, нельзя не вспомнить и успехи Макарова в сфере радиофикации флота — именно он первым оценил изобретение Александра Попова. А самое любопытное, что первая в мире радиограмма на дальнее расстояние была дана в 1900 г. в адрес команды ледокола «Ермак»: «Около Лавенсаари оторвало льдину с пятьюдесятью рыбаками. Окажите немедленно содействие спасению этих людей». При чём же здесь Макаров? Да при том, что первый в мире ледокол «Ермак» — это его детище, начиная от замысла и заканчивая конструкцией и постройкой.
Если к этому прибавить ещё и фундаментальные труды по военному делу, например, напечатанные в 1897 г. в журнале «Морской сборник» «Рассуждения по вопросам морской тактики», то получится, что Макаров был прямо-таки эталонным флотоводцем.
Однако флотоводцем его назвать можно с очень большой натяжкой. К сожалению, до рокового 1904 г. Макаров не командовал ни одним из флотов России, и опыта военного флотоводца у него не было. Причиной тому — в том числе и флёр «неправильного» происхождения и «неправильного» обучения. Единственное относительно крупное соединение, которым командовал Макаров, была Средиземноморская эскадра. Он привёл её через Суэцкий канал во Владивосток в мае 1895 г. Полугодовой морской переход — дело трудное и даже опасное. Но эскадра всё же не флот, а переход — не сражение.
Выиграть войну
Часто приходится слушать, что если бы не трагическая гибель адмирала в апреле 1904 г., Россия могла бы выиграть Русско-японскую войну. Это классический случай, когда путают причину и следствие.
Россия могла бы выиграть эту войну, если бы загодя прислушалась к предупреждениям адмирала Макарова. Приведя Средиземноморскую эскадру во Владивосток и вернувшись в Кронштадт, он составил доклад, где утверждал, что война неизбежна и что начнут её японцы с нападения на наш флот. Доклад пролистали и сдали в архив. В 1900 г. Макаров, уже не на шутку встревоженный медленной подготовкой к строительству крепости в Порт-Артуре, пишет: «Падение Порт-Артура будет страшным ударом для нашего положения на Дальнем Востоке. Флот, лишившись своего главного опорного пункта, должен будет стянуться весь к Владивостоку и почти отказаться от активной роли. Чтобы этого не случилось, Порт-Артур должен быть сделан неприступным». Предупреждению не вняли — к 1904 г. было выполнено лишь 20% общего объёма работ. В 1903 г. Макаров пишет очередную докладную записку, пытаясь доказать, что Россия отстаёт в строительстве военного флота от Японии. Её игнорируют. Министр финансов Сергей Витте заявляет, что программу строительства новых кораблей надо свернуть, потому что она не нужна: «Япония в силу финансовых трудностей не сможет закончить постройку новых кораблей раньше 1908 г.»
В том же самом 1903 г. Макаров пишет своему другу, гидрографу Фердинанду Врангелю, о своих опасениях насчёт войны с Японией: «Меня не пошлют, пока не случится там несчастья; а наше положение там крайне невыгодно».
Но даже когда несчастье случилось, когда была атакована русская эскадра в Порт-Артуре, шансы как-то исправить дело всё же были. Макаров, едва получив назначение на пост командующего Тихоокеанской эскадрой, требует, чтобы отряд контр-адмирала Вирениуса, находящийся в Красном море, получил приказ следовать в Тихий океан. По пути к месту назначения Макаров требует, чтобы на Дальний Восток было по железной дороге переброшено 8 миноносцев. Однако ни одного миноносца не перебросили, а отряд Вирениуса получил приказ вернуться в Кронштадт...
Утром 13 апреля 1904 г. на борту броненосца «Петропавловск» Макаров напишет письмо своему сыну: «Вадим, тут идет жестокая война, очень опасная для Родины, хоть и за пределами ее границ. Нет, не временный перевес неприятеля тревожит меня. Русский флот, ты знаешь, творил и не такие чудеса. Но я чувствую, что нам — и мне в том числе — словно бы мешают... Душа моя в смятении, чего я никогда не испытывал...» Это письмо было последним. Через несколько часов «Петропавловск» подорвётся на японской мине и затонет, унеся с собой адмирала Макарова.
