24 февраля исполняется год с начала российской специальной военной операции на Украине. Хотя основным полем боя стали украинские просторы, нелегко пришлось и отечественным дипломатам, поскольку западные страны многократно усилили давление на Россию.
О том, как за год изменилась российская внешняя политика, осталось ли что-то отношений с Западом, и как продвигается выстраивание новых отношений с незападными странами, aif.ru узнавал у Федора Лукьянова, директора по научной работе Международного дискуссионного клуба «Валдай».
Глеб Иванов, aif.ru: Федор Александрович, что осталось от отношений с западом после того, как мы приостановили участие в ДСНВ? Есть ли нам о чем говорить?
Федора Лукьянов: Парадоксальным образом у нас много что осталось от отношений. Потому что конфронтация – это тоже отношения. Более того, они по степени интенсивности и важности для сторон, может быть, даже и превосходят то, что было раньше. Они сугубо негативные, это правда. Но чрезвычайно вовлекающие обе стороны.
Из того, о чем говорил Путин в послании, важен не сам ДСНВ. ДСНВ – это немного раздутая новость. Да, это значимый жест, но по большому счету ничего немедленно не меняющий. А в долгосрочной перспективе эти договоры все равно были уже в прошлом.
А вот все остальное, о чем говорил президент, это довольно любопытно. Я воспринял его тезисы как призыв к полному размежеванию с Западом на всех уровнях: безопасность, политика, экономика, культура, этический вопрос. По всем позиция он призвал к тому, что нам нечего делать вместе. Это носило даже не агрессивный, не напористый, а наоборот оборонительный характер. «Отстаньте от нас, и всё». Основная часть речи была посвящена тому, как России развиваться самостоятельно. Любопытно, что никакого другого мира там не присутствовало, по крайней мере в этой части речи. Т.е. от Запада мы отсоединяемся, а дальше полагаемся только на себя.
Если говорить о внешней политике, у нас сейчас переходный период, когда традиционные отношения с миром на западе и миром на востоке, к которым мы привыкли, закончились. На Западе они завершились разрывом, на Востоке – пониманием необходимости выстраивать их совершенно по-другому. И в этом смысле год совершенно перевернул иерархию российской внешней политики.
- Как у нас сейчас складываются отношения с незападными странами? Насколько сложно строить с ними отношения?
- Наш главный успех пришел не в результате наших действий, а в результате объективных тенденций мирового развития. Заключает он в том, что Соединенным Штатам не удалось вовлечь в антироссийскую коалицию никого, кто не был бы связан с США разными формами обязывающих отношений. Европа, англосаксонский мир, Япония, Корея – понятно. Но это все. За её пределами никто к этой коалиции не присоединился. Это ни в коем случае нельзя трактовать как поддержку действий России. Отношение к кампании на Украине везде очень разное, в том числе и негативное. Но это подчеркивает нежелание всего остального мира следовать инструкциям США. И вот это существенный симптом того, как мир меняется. И в целом США ничего с этим сделать не могут. Как будет дальше, зависит от того, насколько успешной будет наша политика. Но предпосылки таковы.
Незападный мир был для нас всегда на втором плане. Мы должны это поменять в себе.
Российская внешняя политика с колес перестраивается на совершенно другую систему приоритетов. Главное, на мой взгляд, для нас – понимать, что мы имеем некоторую фору в том, что касается политической благорасположенности. По причине того, что не западный мир видит эту кампанию в контексте противостояния с Западом. И очень многих чисто по-человечески радует, что нашлась страна, которая Америке кинула вызов. Потому что многим в мире американское доминирование просто надоело.
Но имея эту предпосылку, дальше вопрос, чем ее наполнять. Потому что весь незападный мир гораздо меньше руководствуется догмами, ценностной риторикой, или желанием обязательно навязать свои правила. Но у всех свои интересы, реализации которых они ждут от партнерства с Россией. И здесь надо прекрасно это понимать – одной риторикой мы далеко не продвинемся. Мы должны делать конкретные предложения, чем Россия им интересна, полезна, нужна. Кому-то такие предложения уже делаются, кому-то пока нет. Здесь должна быть проделана очень серьезная домашняя работа по изменению собственных мозгов. Потому что у нас традиция западноцентричной дипломатии и вообще политики очень глубоко укоренена. И незападный мир был для нас всегда на втором плане. Мы должны это поменять в себе.
Европа перестала быть центром мира, каковой она была на протяжении нескольких столетий. Даже если бы не было этого украинского конфликта, менять очки с европейских на мировые все равно пришлось бы.
- Можно ли считать образцом для подражания наши отношения с Турцией, совсем не союзной нам страной, с которой мы, тем не менее, хорошо взаимодействуем?
- Отношения с Турцией трудно брать за образец, потому что это очень уж специфичный случай. Турция просто так расположена, что волей неволей приходится выстраивать с ней отношения. Перенести это на кого-то другого не получится. Но как схема, т.е. отсутствие политического единомыслия, возможно даже острые противоречия по ряду вопросов (а я не припомню ни одного вопроса, где мы были бы по одну сторону конфликта), и при этом понимание важности друг для друга и той выгоды, которую можно извлечь из взаимодействия – да, в этом смысле отношения России и Турции могли бы послужить хорошим примером.
- Всегда непростыми для нас были отношения с бывшими советскими республиками. Как нам выстраивать с ними отношения, учитывая украинский опыт?
- Тут есть разные уровни. Одно дело – западноцентризм. Тут надо, конечно, понимать, что корни этого уходят не в перестройку, не в 90-е гг. XX в., а в начало XVIII в., когда Россия стала соотносить себя с Европой и стремиться там найти свое место. Сейчас от этого надо избавляться не только потому, что у нас очень плохие отношения с европейцами. Важнее другое – Европа перестала быть центром мира, каковой она была на протяжении нескольких столетий. Даже если бы не было этого украинского конфликта, менять очки с европейских на мировые все равно пришлось бы.
Тональность отношений с соседними странами нам предстоит по новому формулировать. Здесь и заискивание неуместно, но и подспудное высокомерие, которое у нас иногда бывает, точно не помогает.
Другое измерение – это слова Эмомали Рахмона о том, что наши бывшие советские республики хотят от Москвы уважения, но не всегда его получают. Россия, просто исходя из своей истории, порой смотрит на соседей, как имперский центр смотрит на окраины. Контекст слов Рахмона на встрече в Казахстане, скорее всего, был именно такой. Традиция единой государственности, которая распалась, и вот уже 30 лет мучительно выстраивается новая система отношений – это очень сложный процесс, в котором у нас были как провалы, так и достижения. Самый главный провал – это, естественно, Украина. Мы видим, к чему может привести ошибочная политика на этом направлении. Здесь, безусловно, у России огромное поле для работы прежде всего по той причине, что чем бы не закончилась украинская коллизия, мир будет меняться гораздо больше в сторону региональной фрагментации.
Соседние страны, которые с нами связаны теснейшим образом, для утверждения собственной государственности вынуждены утверждать собственную дистанцированность от центра, к которому они долго относились. Здесь вопрос не в русофобии, а в том, что чисто структурно это неизбежно. В случае с Украиной это привело к такому кошмару, потому что очень трудно это сделать. Таджикам не надо доказывать, что они не русские. Они это знают. Украинцам же начали это доказывать. В результате имеем то, что имеем.
Отношения соседними странами, которые с одной стороны относятся к нашей естественной сфере интересов, а с другой стороны будут попытки использовать их против нас нашими противниками – это важнейший вопрос. И тональность этих отношений нам предстоит по новому формулировать. Здесь и заискивание неуместно, но и подспудное высокомерие, которое у нас иногда бывает, точно не помогает.
