Скажу вам честно, даже у космонавтов не встретить того количества «счастливых» и «несчастливых» примет, которые можно встретить в зоне СВО. А ведь наши и не наши покорители космоса являются едва ли не самыми суеверными представителями планеты.
Но на земле, вроде как, всё понятно: встретил женщину с пустым ведром — плохо, черная кошка перебежала дорогу — плюй и стучи по дереву, да и число тринадцать в мирной жизни считается не очень счастливым. А на «передке» всё по-другому, не так, как на гражданке. Черные котяры (мурлыки других расцветок, к слову сказать, ведут себя точно также), едва ли не самые привилегированные представители кошачьего сословия: бегают вдоль и поперёк и спят, вытянувшись на солдатских спальниках, в то время, как их хозяева ютятся на самом краешке. Женщин в окопе, понятное дело, не встретишь. Но произойди чудесным образом такое, им уж точно разрешили бы дефилировать с пустым ведром, как кошкам: туда-сюда, туда-сюда. А вот когда, не перестроившись на военные рельсы, я брякнул что-то вроде «последний раз сходим», меня пронзили такими суровыми взглядами, что я тут же исправился и ошибок впредь не допускал.
А когда меня определили на ночлег в блиндаж к бойцу с позывным Тринадцатый, я даже опешил.
«Как Тринадцатый?» — удивился я.
«Ты не тушуйся. Тринадцатый на „передке“ — это нормально, — объяснил мне военный, — Я с этим позывным четыре контракта отмахал. Всё четко...»
А как спалось под грохот канонады...
Завозили меня в роту поздно ночью, вернее, рано утром. Тут кому как: три часа, когда ещё темно, это ночь или утро? Поэтому с Тринадцатым мы успели только познакомиться. Потом я отправился спать, а он — на пост, к пулемёту.
Думал глаз не сомкну, ведь до позиций ВСУ меньше километра. А вдруг полезут ночью? Куда там. Спал, скажу честно, по-богатырски. А когда проснулся, то Тринадцатый уже сменился и растапливал печку.
«Ну ты и спишь, журналист. Сегодня ночью шарашили по-взрослому, а ты только пузыри пускал», — весело рассказал Тринадцатый. Под «шарашили», как оказалось, он имел в виду обстрел. И не украинский, а наш. «Грады» работали по позициям ВСУ.
«Завтрак ты уже пропустил, как, впрочем, и я, — сказал Тринадцатый, — Поэтому пьем чай и едим пряники».
Он налил две кружки, вытащил из тумбочки, обычного ящика из-под патронов, пряники, и мы, прихлебывая чай, разговорились. Правда, разговор почти не клеился. Я спрашивал, а он коротко отвечал. Мол, бывший офицер, в БАРСЕ четвертый раз, сам из Подмосковья.
«Журналист, ты не обижайся. Просто я не очень разговорчивый, — успокоил меня Тринадцатый, — Я со всеми так. Побурчать на кого-то могу, а рассказывать не получается. Да и пора мне, — он посмотрел на часы, — На пост. К пулемёту».
«А давай и я с тобой к пулемёту. Покажешь, где немцы зимуют», — предложил я.
«Командир разрешит — давай. Покажу без проблем. Они в „струне“ (лесополоса) нарыли себе „лисьих нор“, — одевая броник с каской, сказал Тринадцатый, — Ты и сам броню-то не забудь. Без неё не ходи. Прилетит, мама сказать не успеешь. И каску, каску надевай».
Позже командир роты разрешил, и я вместе со своим новым, но по-настоящему боевым товарищем, заступил на пост к пулемету ПКМ (пулемет Калашникова модернизированный — прим. ред.).
У пулемета Тринадцатый успокоился и, поглядывая в бинокль, как-то сам по себе, без уговоров, начал рассказывать о службе в БАРСах. Я молчал, а он говорил, и казалось, что солдат заново переживает тот день и тот бой.
«Заварили кофейку, гранаты разложили и ждем...»
«В 22-м году, скажу честно, нас сильно потрепали. Нам приказали прикрывать армейцев, потому что немцы шли за ними по пятам. Наши, вроде, прошли, никого нет. И тут как начали нас долбать украинские вертушки. Пара налетела, и нурсами (неуправляемыми ракетами — прим. ред.) начала перепахивать наши позиции. Думал, что нам капец. Но отсиделись. Отряхнули землицу с касок, отплевались черной от пыли слюной, а нам по рации кричат: «Вы где?». Мы отвечаем: «Как где? В „опорнике“. Короче, в открытом эфире мат-перемат. Оказалось, что все отошли, а мы трое сидим, ждем атаки. А у ВСУ уже началась движуха.
В это время проснулась рация и мы прервали разговор. „Внимание! В небе „Баба Яга“! Всем в укрытие“, — с шипением пришла команда.
„Слышал, внимательно. Не светись в амбразуре“, — Тринадцатый показал рукой, куда я должен переместиться, и продолжил рассказ.
„Мы с парнями переглянулись. Нам даже обсуждать было нечего, и так всё понятно. Отходить поздно. В поле точно прикончат. В ячейках начали собирать патроны, гранаты. Прикинули, где лучше пулемет поставить, а где разместиться с автоматами. Знаешь, паники не было. Умирать не собирались, об этом даже не думали, а вот повоевать решили, как положено, по-русски. Чтобы чертям стало тошно. Не поверишь, мы даже кофеёк сварганили. Сидим, ждем атаки, в кружках кофе. И тут опять по рации нам: „На два часа пехота, отсеките огнём““. Мы туда ленту разрядили. Запрашиваем, что делать, а нам: „Не дергайтесь. Ждите. Заводим к вам бойцов. И не вздумайте стрелять, от солнца пойдут наши“. Представляешь, всё в эфире, без кодов. Тогда не до этого было. Короче, вот так и повоевали. Нам на подмогу подбросили ребят со „станкачом“ (крупнокалиберный пулемет — прим. ред.) и гранатометами, но ВСУ в нашу сторону так и не пошли. Получается отбились...»
«Вот, — подумал я про себя, — сидел бы в блиндаже, ничего бы не узнал, а тут такая история. Хоть кино снимай».
Тринадцатый словно уловил мой настрой. Его, наверное, самого воспоминания захлестнули. Захотелось с кем-то поделиться.
«Я тебе ещё историю расскажу. Там точно и смех, и грех», — начал было рассказ боец. Но в это время опять включилась рация: «Отбой! Небо чистое!»
«Первый плюс», — нажав на тангенту (клавиша с приема на передачу на рации — прим. ред.), ответил Тринадцатый. Для тех, кто не знает, «Первый плюс» означает, что «первый пост информацию принял».
Оставшиеся минут десять до конца смены просидели молча. Я думал, как ничего не забыть, потому что забыл включить диктофон. А о чём думал Тринадцатый не знаю. Он опять внимательно смотрел в бинокль, а пальцы левой руки выбивали какую-то дробь на прикладе пулемёта. Мне показалось, что это мотив «Вставай, страна огромная». По крайней мере, я так услышал.
БАРС и Leopard в украинских степях
Когда после караула мы с Тринадцатым вернулись в блиндаж, он, как и обещал, рассказал мне историю про «смех и грех». Сказать честно, что там смешного, я так и не понял. Наоборот, когда я представил ситуацию, то стало страшновато.
«Короче, слушай, — начал рассказ Тринадцатый, — Сидим в опорнике. Жара. Пить хочется. Воды нет. Но знаем, что за дорогой есть что-то вроде колодца. Его, скорее всего, в свое время для колхозников делали, которые на бахче работали. Топать до него прилично. Сначала по „струне“, а метров триста, уже за дорогой, по степи. Командир дал разрешение. Нацепили на веревку пятилитровые бутылки и пошли. Туда, понятное дело, проскочили налегке. Но назад-то всех бутылей не утащить. По две в руку и бегом. Складывали за дорогой и назад. Почти всё перетаскали. Тут смотрим, по дороге танк пылит. Мне бы спрятаться на всякий случай, а я поставил бутылки и машу ему, дескать: „Привет, братан“. А этот „братан“ оказался совсем не „братан“. Как жахнул он по нам из пулемета и, не сбавляя скорости, попер в нашу сторону. Пыль. Грохот. Я в кусты. Он ещё очередь вдогонку. Пятилитровки, что я бросил на дороге, раздавил, сволочь, и ушёл в сторону деревни. Махина, скажу тебе, была здоровенная. Представляешь, оказывается, как мне сказали, это был немецкий Leopard. В этот же день его сожгли наши. Тогда было страшно, а сейчас смешно: БАРС и Leopard в украинских степях».
Потом мы с «Тринадцатым» ещё поговорили о том, о сём, не касаясь военной темы. А затем за мной пришел ротный командир и, как мы и договаривались, организовал «доставку» моей персоны на позиции РЭБ, которые прикрывают весь участок обороны.
«Ребята интересные, грамотные, а главное инициативные, — рассказал ротный с позывным Волга, — Они РЭБ так настроили, что немцы боятся в нашу сторону глядеть. Если кому из наших надо двигаться по дороге, включаем РЭБ, и немцы курят бамбук. Правда, тоже не дураки, уже пробуют менять частоты. Но пока мы их гасим».
Я уехал в ночь, а Тринадцатый вновь пошел на пост, прикрывать своим пулеметом наш «опорник». Назад я тоже возвращался через роту Волги, потому что с одного раза большие расстояния между позициями проходить крайне рискованно.
«Опять к Тринадцатому в блиндаж заселите?» — спросил у ротного.
«Тринадцатый пошёл в „закреп“. У врага отбили опорник. И наши там закрепились, — ответил командир, — Туда пошли только добровольцы».
