Сегодня эта огромная и богатейшая территория, на которую запад не первый век облизывается, далеко не в лидерах по уровню жизни. Так что предложение Сергея Шойгу построить в сибири 3–5 крупных научно-промышленных, экономических центров выглядит не минутным порывом. С чего начать и какие проблемы надо решать уже сейчас?
«Сделаем не так, как везде, а по уму»
Владимир Медведев, журналист, Иркутская обл.
За последние 30 лет население Сибири в её географических границах сократилось с 25,2 до 23,8 млн человек. Почему сибиряки «дрейфуют на Запад», в европейскую часть страны?
Источник надежды...
Однажды на каникулах меня на месяц отправили из Улан-Удэ погостить к дядьке в Омск. По мере движения на запад вокзалы становились больше. Да и люди жили на западной границе Сибири совсем не так, как на восточной. Яблоки, например, были не роскошью, а кормом для чушек. У нас горожане ехали на другой берег Селенги, чтобы покопаться в скудных огородах. А здесь не город захватывал прилегающие деревни, а, наоборот, пригороды забирали в себя пятиэтажки на окраине. То, что обычный пассажирский поезд шёл из одного в другой конец Сибири почти трое суток, нисколько не лихотило. Предки мои два с половиной века тому назад, после подавления пугачёвского бунта, добирались до приглянувшегося им места на юге Забайкалья года, думаю, полтора. В пути же, по преданиям, дошедшим до меня от бабушки, переженились, обзавелись семьями и к моменту основания новой станицы с говорящим названием Долгокыча представляли собой крепкое, породнённое на сто ладов «обчество». Здесь, мечталось им, мы всё сделаем не так, как везде, а по уму.
И в целом до определённого времени у них это получалось. Дед в колхозных условиях вывел забайкальскую тонкорунную породу овец. Бабушка ставила в клубе «Без вины виноватых», «Бесприданницу», а очерк про отца в одной из четырёх книг Бориса Костюковского о буднях колхоза им. Сталина назывался «Беспокойный характер». Дорога была источником надежды для настоящего сибиряка, даже самая худая, а путешествие по дороге железной — чисто подарком. Многие из нас, сибиряков, обязаны Транссибу дружескими отношениями, созданием семей, а некоторые мои знакомые на вопрос о рождении называют маршрут поезда. Да и то сказать: что это за дорога, если она такая короткая, что не успеваешь выслушать умного человека или сам — выпростать душу.
...и её цена
Как же получилось, что тот же Транссиб и прочие виды людских переправ стали больше работать в западном направлении? И почему в числе главных причин минусовых миграционных показателей стала именно транспортная удалённость от столиц, курортов и — что там ещё? — ах да, культурных центров?
Однажды я узнал, сколько стоит авиабилет от Улан-Удэ до Москвы, в которой удумал учиться: 62 руб. — это треть учительской или инженерской зарплаты. Зарплаты росли, но билет за ними присматривал: к третьему курсу его стоимость выросла до 68 руб. Сегодня его можно купить за 68 тыс., но это цена на полюсе беспредельного комфорта. А так-то есть и по 11—12,5 тыс. Такая же картина с поездами дальнего следования. Проезд в плацкарте тогда обходился в 22–24 руб., теперь — в 8–9 тыс., правда, на питание в течение четырёх суток уходит столько, что большинство выбирает самолёт. По этой причине, например, прекратилось курсирование фирменного поезда «Байкал». То есть цены с точки зрения покупательной способности почти не изменились.
Но это одна стороны билета. Есть и другая. Вот, скажем, мой друг Евгений Богачёв, отработавший на БАМе 20 лет, получает за это пенсию с доплатой, но в сумме получается меньше, чем доплачивает в столице пенсионерам Правительство Москвы. Разница в зарплатах ещё больше. В среднем житель Сибирского федерального округа, по данным за май 2021 г., получал 48 593 руб., а в среднем по России — 56 171 руб. Денежные доходы на душу населения в СФО в 2020 г. составили 27 659 руб. Это намного меньше, чем в соседнем Дальневосточном округе (38 696 руб.). Вообще трудно найти такой показатель жизненного уровня населения, который бы в округе был лучше, чем в целом по стране. За что нас гнобят — я не понимаю. Но ответ на такой фактический статус Сибири в масштабе страны и у местных пенсионеров, и у молодых людей одинаковый. Только в моём круге общения на ПМЖ в Москву и Питер перебрались писатель Валерий Хайрюзов, поэт Андрей Румянцев, фотохудожник Евгений Евтюхов и бамовец Александр Киргизов, некоторые родственники. Живут так, как жили здесь, — ни в Мариинку, ни в Александринку, ни в какой другой прославленный театр никто из них так дорожку не протоптал. Это к разговору об удалённости от сокровищниц мировых культурных ценностей.
Тогда сомнений не было
Однажды меня, 25-летнего, отправили работать собкором областной партийной газеты на БАМ. И когда я получил первую бамовскую зарплату, понял, почему за это место «бились». В месяц выходило столько же, сколько у человека, который руководил всей местной промышленностью в регионе. У главных действовавших лиц того времени было «триста прямого». Это значит, что после пяти лет бамовского стажа они получали на руки 600 руб. — десятая часть «Жигулей».
Новый город Северобайкальск жившие в нём люди растили, как ребёнка. Родители города из ПМК «Ленинградбамстрой» и генподрядного треста «Нижнеангарсктрансстрой» (НАТС) загадывали: быть ему крепышом с населением 70, а может, и 100 тыс. человек. Первый секретарь горкома партии Александр Молитвин рассказывал: будет тут и вертолётный завод, и ламповый, и предприятия строительной индустрии — уйма жилья потребуется. Ему в голову не могло прийти, что через два года БАМ назовут дорогой в никуда, самым длинным памятником эпохе Брежнева и ещё как-то — я уже забыл как. А пока Северобайкальск был по-ребячьи весел...
В 500 км от этого замечательного города обосновался посёлок Таксимо. Командир местного комсомольского отряда Михаил Кокорин с жаром рассказывал мне, что его товарищи будут бороться за присвоение будущему городу имени Корчагина. В том, что Таксимо станет городом, сомнения не было. Но всё пошло не так, как рассчитывал Михаил Иванович. Когда для бригадира путейцев не нашлось никакой работы на дороге, он попробовал занять себя в добыче золота, даже торговал. Выпивал, конечно, не без этого: многие тогда «сели на кочергу». Тяжко было в 1990-х на БАМе: работы не находилось, а если и была, то за неё не платили. В соседнем с Таксимо Северомуйске проходчики спустились в тоннель и сидели там сутками — в знак протеста. Какой там город, какой Корчагин, когда дорогу имени Ленинского комсомола порезали на части и раздали эти части Восточно-Сибирской и Дальневосточной. И однажды Михаила нашли в сарае: повесился на вожжах...
Стоит ли начинать?
Однажды студенту ленинградского медицинского вуза Игорю Симутенко предложили пройти интернатуру в молодом сибирском городе. Он согласился с ходу: «У меня на письменном столе всегда стояла фотография с видом Байкала. И вода на этой карточке чистая-чистая. Я, конечно, смотрел кинофильм „У озера“ и переполнялся гневом из-за того, что здесь построили целлюлозный комбинат».
За 40 лет работы в больнице у озера он успел поработать неонатологом, наркологом, врачом на приёме, сейчас — врач по неотложной помощи. Защитил кандидатскую о том, как и на какие органы плода влияет работа матери на целлюлозном производстве. Сегодня, когда этим «плодам» лет по 25, а у него есть возможность вникнуть в тему поглубже, Симутенко раздумывает: а есть ли смысл начинать? В год его приезда здесь рождалось 700 человек, теперь — 400–420. Родильное отделение закрыли. Хорошо, если женщина каким-то чудесным образом не предугадала, что «пора». Но если она не уехала заблаговременно, вызывают санавиацию.
Работа в больнице маленького городка — это своего рода наблюдательный пост. Все социальные хвори тут видны, и Симутенко их тоже в меру сил своих лечит. В первые годы после смерти комбината, когда родильное отделение ещё не закрыли, шёл на маленькие злоупотребления:
— Я видел, что мамочка хочет лечь в больницу, потому что у неё финансовые проблемы. Ей питаться надо хорошо, а дома шаром покати. Поэтому сколько мог, столько держал таких в больнице.
А что до предложения о строительстве в округе 3–5 новых городов, так многим сибирякам оно кажется даже запоздавшим.
Как разглядеть потенциал
Директор Центра экономической географии и регионалистики РАНХиГС Степан Земцов — о том, как дать сибирской экономике новый импульс.
— Сибирь огромна. На её просторах есть нефтегазовый Ямал, занимающий первое место в России по доходам населения, и есть Тыва, находящаяся на последнем. Есть Тюмень, население которой выросло с 2010 г. на 40%, и есть Барнаул, где жителей стало на 4% меньше. Есть научный центр мирового уровня — Академгородок, и есть точки, которые трудно найти на карте. Но в каждом месте можно создать достойную жизнь, если увидеть его потенциал, а региональная политика государства должна быть разной. В депрессивных районах нужно бороться с бедностью, преступностью и повышать образовательный уровень населения. В развитых городах важно улучшать экологию и усиливать научно-промышленный потенциал за счёт технологических стартапов. И везде нужно улучшать условия для предпринимательства. Важно, чтобы люди увидели: чтобы повысить свои доходы, реализовать свои планы, необязательно ехать в Москву или в центры внутрисибирской миграции — Тюмень и Новосибирск.
Нужно позаботиться о сибирских дорогах. Они хуже, чем в средней полосе России, и часто безальтернативны. Например, в плохом состоянии автодорога Омск — Новосибирск, единственная железная магистраль между двумя городами-миллионниками перегружена, а дублёр проходит через Казахстан. Значит, нужен ещё один путь параллельно Транссибу, чтобы стали проще связи между городами и чтобы регион мог больше зарабатывать на транзите грузов из Китая в Европу.
Нужно осваивать новые месторождения, развивать переработку сырья, строить заводы разного профиля. Но делать это следует уже не на бюджетные деньги, а на основе частных инвестиций, т. к. крупные промышленные проекты несут с собой крупные риски. Всегда есть опасность не угадать изменение спроса на продукцию, пока идёт стройка.
Новые «стройки века» вряд ли вернут Сибирь на траекторию бурного роста экономики и населения. Но, например, в Томской обл. я видел людей, которые отлично зарабатывают на сборе кедровых шишек и не собираются покидать свою таёжную родину. Стало это возможным благодаря целой программе по поддержке заготовки и переработки дикоросов, реализованной властями. И именно от подобных программ, сопровождающих инфраструктурные, промышленные, научные проекты, зависит развитие региона. Предпринимательство — это и страховка на случай проблем на рынках сырья, и путь к повышению доходов людей, и стимул жить там, где научился хорошо зарабатывать. Это важно везде в России, а в Сибири вдвойне.
«Розыскивать место лутчее»
История освоения Сибири восходит к атаману Ермаку Тимофеевичу.
Русские проникали «за Камень», т. е. за Уральские горы, задолго до похода 1581–1585 гг. Но то были набеги новгородских ушкуйников, которых интересовало одно — добыча. Поход же Ермака был нацелен на освоение. Если бы не преждевременная гибель атамана, он мог бы стать участником основания первых русских городов в Сибири — Тюмени (1586 г.) и Тобольска (1587 г.).
В Северной Европе Русь называли «Гардарики» — Страна городов. Это название было подтверждено в Сибири. За какой-то смешной по историческим меркам срок здесь возникает целый ряд городов — Сургут, Обдорск (Салехард), Томск, Туруханск, Енисейск, Красноярск, Якутск, Чита, Нерчинск, Иркутск... Вот какими резонами руководствовался, например, основатель города Тары, что в нынешней Омской области, князь Андрей Елецкий: «Чтоб пашню завести и соль устроить». Вообще, для основания всех сибирских поселений предписывалось «розыскивать место лутчее, которое было б крепко, водяно и лесно, и впредь бы в том месте острогу и городу стоять было б мочно». Остаётся лишь дивиться прозорливости основателей «Брацкого острога», которые несколько раз переносили свой острожек, пока не выбрали место настолько «водяно», что в XX в. там построили знаменитую Братскую ГЭС.
Ставка на города, на создание дорожной инфраструктуры — сначала речной, а потом и сухопутной — сработала. Уже в XVII в. доходный бюджет Русского царства на треть обеспечивался торговлей «сибирским товаром». Освоенная Сибирь стала залогом возрождения России после гибельных времён Смуты. А Великая Северная экспедиция 1733–1743 гг. показала, что богатства этого края практически неисчерпаемы. Транссибирская магистраль, построенная в 1891–1916 гг., прочно связала Сибирь с европейской частью России и способствовала появлению новых поселений, среди которых выделяется промышленный и научный гигант Новосибирск, выросший из крохотного посёлка строителей моста через реку Обь.
Сибирские города, заложенные при последних Рюриковичах и первых Романовых, растущие и развивающиеся в период Российской империи и раннего СССР, стали залогом Победы в Великой Отечественной. Именно эвакуация промышленных предприятий на Урал и в Сибирь, виртуозно проведённая в 1941 г., обеспечила экономическое преимущество для ведения длительной войны.
Послевоенный рывок СССР также во многом связан с Сибирью. Впечатляющий рост энергетики связывают с разработкой тюменских нефтегазовых залежей и со строительством крупнейших сибирских ГЭС — Братской, Красноярской, Саяно-Шушенской, Богучарской, Усть-Илимской. А из шести Академгородков, созданных в СССР, четыре размещаются в Сибири — в Новосибирске, Иркутске, Красноярске и Томске.
Мы любим цитировать изречение Михаила Ломоносова: «Богатство России Сибирью прирастать будет». Между тем это искажённая цитата. В действительности она выглядит так: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном». Ведь если бы целью было исключительно «прирастать богатством», история русской Сибири закончилась бы так же, как история Испании в Новом Свете — отделением ограбленных некогда колоний и превращением их в независимые государства. Но Россия стремилась прирастать могуществом. А для этого надо осваивать и строить, вкладывать и развивать.
«Страна должна двинуться на восток»
По словам пресс-секретаря президента, В. Путину понравилась идея о строительстве новых городов в Сибири, но такое предложение нужно тщательно прорабатывать.
— Эта идея созвучна идее поворота всего государства на восток, — считает проректор Иркутского государственного университета, доктор социологических наук Константин Григоричев. — Лет 10–12 она так или иначе обсуждается «экспертами», учёными (это не одно и то же) на разных государственных уровнях. В обсуждении одного из вариантов доклада о повороте на восток я сам принимал участие. Это всё хорошо и здорово, но, на мой взгляд, реального поворота на восток всё-таки не происходит.
Чтобы он произошёл, сама страна должна внутри себя двинуться на восток. Мы же видим вполне логичное и очень мощное движение на запад. Более того, представления о востоке у нас очень размыты. Поворот на восток — это куда? Условно: в сторону Тихого океана. Но вот мы в Сибири часто можем услышать о восточном человеке с Кавказа, притом что мы тут гораздо восточнее, чем любой Кавказ. Или под востоком имеется в виду Китай? А что у нас происходит с Китаем? Давайте вспомним «чудесную» историю с китайским заводом по розливу воды в Култуке Иркутской обл., когда предприятие получило все положенные по закону разрешительные документы, но под давлением определённых лиц — общественность! — вынуждено было демонтировать завезённое за тысячи километров оборудование. Это поворот на восток?
Настоящий поворот должен быть связан с освоением восточной части страны. Своей. Потому что — прошу прощения — нам нечем повернуться к востоку. И в этом смысле сейчас поворот на восток плохо реализуем. Что у нас есть к предъявлению? Есть такой хороший фасад, как Владивосток. Без всякой иронии: это красивый фасад, фасад большой страны, не хочу сказать — империи, но державы. Однако за этим фасадом должно быть что-то ещё, иначе получится то, что называется «фасадная реконструкция». Дом из одной стены. А в России сейчас жёстко доминирующий западный тренд и в миграции, и в экономическом движении, и во всём остальном. Иногда под этим поворотом имеют в виду проекты типа «трубы» — поставки газа, нефти в Китай или Японию. Но ведь эти глобальные инфраструктурные проекты ведут к тому, что жители востока страны становятся ненужными — для обслуживания трубы в местном населении нужды нет.
Так что необходимо определиться, зачем создавать новые города. В советское время и в Восточной Сибири, и на Дальнем Востоке для населения существовал мощный якорь — ВПК. Яркий пример — Чита. Маленький заштатный городишко неожиданно стал большим магнитом для населения, превратившись в центр военного округа. Потом ЗабВО ликвидировали. Что такое сегодня город Чита? Не лучшее место, откуда люди массово уезжают. Как якорь это больше не работает — комплексов ВПК в тех масштабах, которые существовали в советское время, здесь нет. Потому пока не определён смысл, назначение этих городов, говорить об их наполнении бессмысленно.
1990-е, нулевые и 2010-е гг. — это время, когда резко перекроилась экономическая карта. Возможностей куда-то уехать больше, люди всё чаще голосуют ногами. И зачастую выбирают не бóльшую зарплату, а более комфортные условия для проживания. Может быть равный комфорт городской среды, но более благоприятный климат. У нас в Сибири всё хорошо, только лето короткое.
Потому, мне кажется, надо вкладываться в развитие существующих городов, которые уже работают как магниты, как центры притяжения.
