Алексей Иванов: Слово «империя» звучит красиво. Сразу вспоминаются легионы Рима или блистательные балы из «Войны и мира» Толстого. Опять же, и США, последнюю сверхдержаву, клеймят империей. А нам очень хочется обогнать Штаты, то есть тоже стать империей.
Где жажда созидания?
Сергей Грачёв, «АиФ»: Со школы мы помним слова Ломоносова о том, что могущество России Сибирью прирастать будет... А куда, по-вашему, делся тот кураж, который гнал русских в Сибирь, на Дальний Восток?
В Сибирь и на Дальний Восток русских людей гнали не драйв и кураж, а возможность заработать. Сперва это была пушнина, потом — хлебопашество без помещика, в СССР — «длинный рубль». Был, конечно, и энтузиазм «комсомольцев-добровольцев» на ударных стройках. Но энтузиасты служили скорее «лицевой стороной» освоения дальних краёв, а процесс двигала экономическая мотивация. Энтузиазм срывал людей с насиженных мест, а на новых местах людей закрепляла возможность жить лучше, чем прежде. Или невозможность вернуться.
В советское время государству была нужна вся Сибирь с её реками, лесами, недрами, плодородием и геополитическим значением, и государство находило способы людей туда отправить. Идеология трудового подвига была одним из таких способов. А сейчас, видно, Сибирь государству не нужна. Нужны только нефть и газ. Но если государство обеспечит людям возможность добиться в Сибири того, чего нельзя добиться в Центральной России, то на восток снова хлынет поток энтузиастов, охваченных жаждой созидания.
В чём поэзия завода?
— В нашем прошлом интервью вы сказали: «Настоящее определяется множеством факторов, в том числе и прошлым. Изменить прошлое сами боги бессильны. Но кое-что всё-таки в нашей воле». Что?
— В нашей воле видеть прошлое трезво и признать свои ошибки, которых было немало. Этим мы не «обнулим» прошлое и даже, что удивительно, не оскорбим его, а просто сделаем так, что оно больше не будет вязать нам руки и путать принципы. Мы же христианская нация, и покаяние — добродетель.
— А осталось ли хоть что-то от той великой «горнозаводской цивилизации», которую в XVIII-XIX веках создали Демидовы и их сподвижники?
— Урал — по-прежнему самая индустриализованная зона планеты Земля. Вопрос в том, как это наследие оживить, сделать нужным. Как-то незаметно мы вдруг уверовали, что живём в постиндустриальном мире. То есть ничего не производим, а только пользуемся. Но такой мир нам уже показали в кино: это планета Плюк в галактике Кин-дза-дза. На самом деле такой мир всегда лежит на фундаменте индустриального, только его индустрия автоматизирована до предела. Работа в ней уже сродни творчеству. Промышленность нынешнего Урала чудовищно далека от того, чтобы инженеры занимались творчеством. Но убеждение, что такое возможно, — оно из «горнозаводской цивилизации». Недаром же больше ста лет назад инженер Грум-Гржимайло, создатель науки металлургии, писал: «Заводская работа полна поэзии, увлечения, идеалов!» Это не издёвка и не пылкость максималиста, а просто интересная работа на современном заводе, каких у нас теперь почти нет.
— Сибирь очень разнообразна. Развивающиеся нефтяные регионы — это одно, заброшенный БАМ — другое. Есть мегаполисы, которые мощно двигаются вперёд, как Новосибирск, а есть деградирующие города и городишки. Есть Академгородок, а есть деревни, вернувшиеся в XVII век. Но одно можно сказать точно: нынешней России Сибирь не по плечу. Государству не хватает ни ресурсов на освоение, ни понимания, что делать с таким непомерным гигантом. И это ужасно. Ведь Сибирь — главное сокровище России и единственный шанс в XXI веке снова стать супердержавой.
— В этом году вы стали лауреатом премии «Книга года» за роман «Ненастье», с ним же выдвинуты на «Большую книгу». Суть романа вы пытались объяснить так: «Ненастье у меня в романе — это экзистенциальная ловушка, из которой люди не могут выбраться». Что же это за ловушка такая?
— В подобную ловушку попасть может и всё общество, и целое государство. В чём она заключается? Вспомните шутку: ремонт в квартире нельзя закончить, а можно только прекратить. Ремонт — это ловушка. В квартире всегда найдётся, что можно доделать или переделать. Выход из этой ловушки не внешний, а внутренний. Надо сказать себе: всё, я сделал столько, сколько надо. То есть переделать себя, а не квартиру. И в романе я описываю подобные ловушки. Например, идею братства «афганцев». В «лихие девяностые» эта идея не работает. Бывшему «афганцу» надо преодолеть себя и выйти из прежнего круга представлений, иначе убьют. Или горе бездетности. Женщине надо принять себя такой, какая есть, и любить того, кто любит её, а не изводить себя жалостью до полного отказа от жизни. В каком-то смысле и сами «лихие девяностые» были подобной ловушкой. В ту эпоху успешными были только наглые, сильные и беспринципные. Общество должно было преодолеть соблазн беспредела, должно было перебороть себя. Худо-бедно оно это сделало — и открылись возможности двигаться дальше.
— С удивлением узнал, что ваш роман «Географ глобус пропил» издадут в Китае. И что в этом чисто русском произведении может быть понятно китайцам?!
— Откуда же я знаю, что китайцам в этом романе интересно? Надо спрашивать у них. Впрочем, на мой русский взгляд, главный принцип героя этого романа — «не иметь залога своему счастью и самому не быть залогом чужого счастья» — легко конвертируется в некие буддистские принципы. Лао-цзы где-то рядом: «Когда ничего не ищешь, тогда находишь весь мир».
