В комедийном сериале «Моя мама — шпион» (на канале СТС с 13 марта) Александр Лыков сыграл опытного наставника специальных агентов. Его герой учит молодежь, а сам порой попадает в смешные и нелепые ситуации. Aif.ru поговорил с популярным актером о его новой роли, о том, как формировался его характер и почему нельзя обижаться на соседей.
«Штирлицу аплодировал»
Елена Садкова, aif.ru: — Александр Анатольевич, ваш герой — наставник, руководитель группы разведчиков. А на съемочной площадке вы ощущаете себя наставником для молодых актеров?
Александр Лыков: — Не могу сказать, что я выхожу на площадку и типа я — учитель. Нет у меня внутри такого запроса. Когда входишь в новую работу, начинается поиск персонажа. Важно понять, где он «наследил», где «свой запах оставил». И пока идет такой поиск, все остальное остается «за ленточкой», как бы вне твоего пространства. Я себя-то в этот момент не понимаю. Потому что если я не уйду в персонажа, то не выполню работу. Так что переживания по поводу моих возможностей как наставника и учителя попросту отсутствуют.
Что касается самого проекта, то сразу очень понравилась тема — внешняя разведка, шпионы. Когда готовился, пересмотрел множество прекрасных кинолент: «Мертвый сезон», «Ошибка резидента», «Вариант “Омега”», «Операция “Трест”»… Сейчас многим эти названия ничего не говорят, но тем не менее это легендарные фильмы и крайне актуальные сейчас. А еще первый фильм по роману Юлиана Семенова «Пароль не нужен», там впервые появляется разведчик Исаев — Штирлиц. Когда смотрел, начинал даже аплодировать после некоторых сцен и диалогов. Вообще замечаю: бывает так, что ради одной замечательной сцены можно посмотреть все кино целиком.
— В сериале с первых же серий начинается конфликт главных героев с соседями. А у вас в жизни были проблемные соседи?
— У соседей всегда есть важная воспитательная функция. И нет необходимости от них куда-то бежать, потому что обязательно встретишь других «учителей». Есть ведь даже выражение: послал бог соседушку… Помню, у меня за стенкой выла собака. Сосед уходил на работу, а собака не выносила одиночества. Я думал, что сойду с ума. Даже записывал аудио, чтобы потом продемонстрировать проблему. Такое же сплошь и рядом: кто-то сверлит, кто-то мусор оставляет… До рукопашки же порой между соседями доходит, посмотрите криминальные новости. Но вопрос всегда — подчеркну, всегда! — только в тебе самом. Когда уходит твое внутреннее раздражение, собака выть перестает. Не потому что она на самом деле перестала выть, просто тебя это уже не занимает. Помню, у нас с супругой был период — в поездках нас всегда преследовало карканье ворон. Везде. Только окошко в гостинице откроешь: кар-кар-кар! То одна, то две, то целая стая — ужастик какой-то, ей богу. Это было невыносимо. Мы тогда всерьез задумывались, что эта ситуация имеет какую-то глубокую причину. А сейчас я смотрю — вон ворона ходит, ищет чего-то под снегом, каркает даже. Но ее крики меня не трогают.
— А с настоящими разведчиками вам доводилось общаться?
— Еще в институте у меня был однокурсник, папа которого не одно десятилетие служил в правительственных кругах Германии. Никто об этом даже не догадывался. А узнали потому, что он завершил свою миссию, треснула карьера очень высокопоставленного чиновника в Германии, был страшный политический скандал. Отец друга был советником, ни много ни мало. А оказался нашим разведчиком. Когда он вернулся в страну, однокурсник пригласил нас на встречу со своим папой. Он ведь практически вырос без него, 18 лет его не видел. И вот мы все были на встрече с героем Советского Союза. Можно сказать, что тогда я и получил первое благословение на исполнение таких ролей. Сейчас я это понимаю. А еще на ленте «Диверсант» у нас был очень хороший консультант. Реальный разведчик, диверсант, он провел великолепную трюковую работу. 
— Вы соглашаетесь и на серьезные роли, и на комедийные, даже хулиганские. В детстве много хулиганили? Доставалось вам от мамы и бабушки?
— Думаю, что я их сильно угнетал. Я был террорист по отношению к маме и бабушке, о чем очень сожалею. А тогда, конечно, даже не задумывался об этом. Считал, что пострадавший именно я. А все взрослые во всем виноваты. Моей семьей были мама и бабушка. Потом появился отчим, мужчина в семье. Он научил меня многим мужским вещам, я ему очень благодарен. Но понимание этого приходит с опытом. Я вот, допустим, не мог назвать его отцом, помню это отлично. Это было, скажем так, мое радикальное мальчишеское решение. Но тем не менее он воздействовал и влиял на меня. Ведь базовые вещи мы берем в детстве. И пример мужского поведения близкого человека очень важен для мальчика.
«Я опытный диверсант»
— За свою карьеру вы уходили из театров, смело меняли место работы, если вас что-то не устраивало. Это свободолюбие так проявляется?
— Свободолюбие — звучит романтично (смеется). Но дело не совсем в этом. Просто в театрах уже не было резона оставаться. Такие же претензии были ко мне, когда я ушел из очень популярного сериала («Улицы разбитых фонарей» — прим. ред.). В какой-то момент ведь все кончается, и понимаешь, что надо уйти. Вот есть такой любимый мною город-курорт Карловы Вары. Сейчас там кричат: «Русских туристов нет! Скоро все развалится! Что делать?!» Со стороны-то ничего страшного не происходит, город стоит, в нем люди живут. Все как раньше. А на самом деле уже нет. Я не злорадствую, хотя русофобства у них там хватало... Что ты тут сделаешь? Заканчивается любовь, я ухожу. Иначе на смену придет противоположное любви чувство — ненависть. Надо всегда вовремя уходить.
— С момента выхода «Улиц разбитых фонарей» уже 25 лет прошло, а люди помнят и вашего Казанову, и его красный шарф…
— Большая заслуга в такой популярности сериала принадлежит режиссеру Александру Рогожкину. Потому что именно он автор «Улиц разбитых фонарей». А что касается самого героя, его звучания, дальнейшей его обработки и введения в сериал — этому поспособствовал режиссер Владимир Владимирович Бортко. Вообще-то изначально главным должен был быть герой Алексея Нилова, а остальные — сопутствующие опера, его команда.
— Но вы им смешали все карты.
— Да! Бортко вывел второго персонажа в главные герои. Все режиссеры, которые тогда работали с нами, были ленфильмовского задела и «закваски». Но весь свой огромный потенциал им пришлось вместить тогда в этот маленький ручеек — «Улицы разбитых фонарей». В 1990-е у них просто физически не было другой работы. Многие из них даже скрывали, что работали на проекте, потому что это считалось стыдно — что это за сериальчик какой-то? Никакой базы, ничего толком нет, какие-то сосиски с кетчупом на обед… Даже машин не было, свои личные автомобили использовали на съемках. Но денег надо было заработать, поэтому как-никак, но все равно снимали. Кстати, за первые шесть серий мы получили гонорар только через год, после инфляции-девальвации, то есть абсолютно ничего не получили. Сериал никто не хотел покупать, его не хотел брать ни один телеканал, он оказался никому не нужен. И вот получается, вопреки этой частице «не», в переплавке эмоций и при абсолютном отсутствии денег возникало новое сериальное направление. Оно проросло как цветок через асфальт.
— Мы не поговорили про самого известного вашего шпиона — капитана Перепелкина, он же агент турецкой разведки Анвар-Эфенди в фильме «Турецкий гамбит».
— Да! Я же уже опытный диверсант (смеется). Мне кажется, что автор и режиссер проекта Джаник Файзиев просто жил этим фильмом. Это, пожалуй, единственный проект, на котором я чувствовал и понимал, что мы делаем настоящее большое кино. Год я туда летал, как и все артисты, для того, чтобы мы отсняли натуру. Прямо голливудский размах!
Но на съемках случались и смешные моменты. Для того чтобы мой герой менялся внешне, мы придумали хитрость — немного изменить ему форму носа, сделать его потолще с помощью специальных вставок. Чтобы потом, когда раскрывается хищная сущность персонажа, можно было убрать этот элемент грима, и его черты лица стали бы более резкими. И вот снимаем эпизод, когда я скачу на коне впереди войска. Мы должны были скакать через поле, без дороги, через ковыль. Я не вижу, по чему скачу: где там яма, где кочка. И понимаю, что если упаду, то все остальные благополучно проедут по мне. Это был, скажем так, острый момент переживания. А закончился он комично. Потому что доскакав до «точки», я с облегчением резко выдохнул носом, и обе вставки вылетели. А запасных у нас не было. Вы себе представляете, как в поле с высоким ковылем найти две пластиковые вставки для носа?! Вся группа, все, кто снимался в этот день — все как один до зари искали эти вставки.
— Успешно?
— Нет! Пришлось заказывать новые. Как же удивился стоматолог, которому пришлось их изготавливать! Он не мог взять в толк, что это вообще такое.
