«Вдруг настали времена, когда мы сами развалили всё... Распад такой огромной державы вызывает чувство боли. Не берусь предугадать, что из этого получится, но думаю, ничего хорошего. Страна погружается в разруху».
Стоял февраль 1992-го. Только что были подписаны документы о прекращении существования СССР. Но процесс распада начался раньше. Евстигнеев, как и многие, выросшие в Союзе, тяжело переживал происходящее. «Жалко страну», — признавался он в последнем интервью.
«Я не умер, я жив!»
В тот момент у него и роль в кино была последняя. Да какая знаковая! В фильме «Ермак» актёр играл Ивана Грозного, собирателя земель русских. Один из режиссёров Владимир Краснопольский вспоминал: «Когда нам разрешили снимать в Кремле, и он, уже загримированный, вошёл в царские палаты, было ощущение, что появился настоящий хозяин Кремля: как он вошёл, огляделся, как сел... Очень большой был жизнелюб. Выходя на площадку, обычно спрашивал: „А где положенные мне 50 граммов коньячку?“, хотя в основном всё ограничивалось лишь этими словами. Иногда, если мимо проходила интересная девушка, он мог продолжать говорить репликами Грозного, но при этом смотреть ей вслед так выразительно, что мы понимали: Грозный и таким был».
9 октября Евгению Александровичу исполнилось бы 95 лет. А ушёл он в 65. И сейчас очевидно, что на российском кинонебосклоне нет и, вероятно, ещё долго не будет никого, кто мог бы хоть на йоту приблизиться к звезде по имени Евстигнеев. Уже при жизни многие коллеги называли его инстинктивным гением. Или Евсти-гением.
Подпольный миллионер и священник, следователь и палач, профессор и старый зэк, пьяный пассажир и генерал, степист и саксофонист, Луначарский и Калинин... Сложно даже представить, кого не смог бы сыграть Евстигнеев. Актёр надевал костюм любого героя. Любой эпохи. И тот сидел на нём как влитой. Ему были подвластны все жанры. И, кажется, все режиссёры счастливы были поработать с таким исполнителем.
Сколько у него ролей в кино? 130? 150? Он не был рекордсменом, у иных актёров по 200 и больше. Однако десятка полтора, а то и два фильмов Евстигнеева — обожаемые народом картины. Классика советского кинематографа. Достаточно назвать «Место встречи изменить нельзя», «Семнадцать мгновений весны», «Старики-разбойники», «Берегись автомобиля», «Невероятные приключения итальянцев в России», «Мы из джаза», «Зигзаг удачи», «По семейным обстоятельствам», «Золотой телёнок» Швейцера...
Едва ли не лучшей многие считают роль профессора Преображенского. Однако сниматься в «Собачьем сердце» у Бортко актёр отказывался. Давно подводило изношенное сердце (эмоции не выплёскивал, проблемы носил в себе), был пережит не один инфаркт. Да и не читал Евгений Александрович прежде запрещённую повесть Булгакова.
Другое дело — «Зимний вечер в Гаграх». Актёр никогда не мечтал о Гамлете и прочих несбыточных проектах. Любил всё, что сыграл. А вот у Карена Шахназарова очень хотел сняться. Ходил за ним и канючил, как ребенок: «Это моё! Только я это должен играть». И не потому, что там тема джаза, который он обожал с детства (актёр владел несколькими инструментами и даже игрой на вилках). А потому, что герой Беглов говорит: «Я не умер, я не умер, я жив!»
Евстигнееву казалось это важным. Хотя до смерти оставалось всего семь лет.
«Жоп жёлтый»
Он был органичен и на сцене, и на экране. И у каждого его героя была судьба. Не обозначенная вскользь в сценарии, а сыгранная. И видимая зрителю. Даром что первая лента, по которой актёра стали узнавать, случилась в 38 лет. Ею стала дипломная работа Элема Климова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён». Начинающий режиссёр боролся за Евстигнеева на всех уровнях, не боясь заявлять: «Не будет Евстигнеева — снимайте сами!» Начальство было в шоке. Но отстоять актёра Климову удалось. И, как показало время, игра стоила свеч. Для обоих.
Евстигнеев не прорабатывал скрупулёзно роли, не спорил с постановщиками. Прочитав сценарий, он уже знал, как играть. И, закрыв папку, говорил: «Осталось выучить текст».
Но это «выучить» оказывалось единственной загвоздкой. На удивление, гениальный актёр (впрочем, какой же гений без милых странностей?) обладал плохой памятью. В результате монологи порой урезались, изменялись. Но, кажется, никогда «отсебятина» не была в ущерб спектаклю.
Славился актёр и оговорками, доводящими зрителей и коллег до колик в животе, но заканчивающимися разбором полётов в кабинете Ефремова. Тем, кто не жил в советскую эпоху, не понять: последствия за подобные «шуточки» на сцене могли быть самыми серьёзными.
Представьте: 1967 год. Спектакль «Большевики» в «Современнике». Евстигнеев-Луначарский должен выйти из комнаты, где лежит раненый вождь, и сказать: «У Ленина лоб жёлтый...» И вдруг на весь зал раздаётся: «У Ленина жоп жёлтый!»
Длинная, хоть и не мхатовская, пауза. После чего артисты, содрогаясь от смеха, разбредаются за кулисы. Зрители хохочут. И только «представители партии и правительства», сидящие в первых рядах, делают вид, что ничего не заметили. Как говорится, в этот раз пронесло.
В той же постановке после ранения Ленина Луначарский приказывает: «Поставьте часовых у входа в Кремль и в ЦИК». Но из уст Евстигнеева вылетает: «Поставьте часовых у входа в Кремль и в ЦИРК». И снова все вокруг лежат от смеха. А актёр прижимает к лицу платочек и делает вид, что плачет...
Ох и пропесочил его потом Олег Николаевич! Хотя сам, как говорится, был не без греха. И если находился на сцене с Евстигнеевым, оговорка превращалась в анекдот. В спектакле «Декабристы», к примеру, игравший Николая I Ефремов должен был сказать декабристу Чернышёву (Евстигнееву): «Я в ответе за всё и за всех!» Но вместо этого вырвалось: «Я в ответе за всё и за СВЕТ!» Призадумавшись на миг, Евстигнеев выдал: «И за газ, и за воду, Ваше Величество?»
Солнечный удар
Скромный, лишённый тщеславия (при его-то популярности!), Евстигнеев отказывался от должностей и не понимал деятелей культуры, которые поучали с трибун, как жить. Про себя же говорил: «Мне не нравятся ложь, фарисейство, не приемлю хамство, кликушество. Восстаю против дурного вкуса во всём: в политике, экономике, культуре. Я выработал правило: не ходить с протянутой рукой, ни от кого не ждать похвал — ни от зрителей, ни от коллег».
Говорят, обожали Евстигнеева все, и не было у него ни завистников, ни врагов. На гастролях любой из коллектива, хоть осветитель, хоть гримёр, мог зайти к нему в номер и поделиться наболевшим. А уж как обожали актёра женщины! Это его-то: невысокого, не красавца, с ранней лысиной... Красота у Евстигнеева была внутренняя. А обаяние сшибало всех наповал.
При этом он не был верным мужем. Ни в первом браке с Галиной Волчек, ни во втором с Лилией Журкиной. Разве что Ирина Цывина, на 37 лет моложе, могла похвастать, что Евстигнеев полностью принадлежал ей. Одна жена родила актёру сына, вторая — дочь. А с Ирой случилась последняя любовь. Как солнечный удар. И не смущали их ни слухи, ни разговоры за спиной. Они даже мечтали родить ребенка. Судьба распорядилась иначе, отведя влюблённым лишь 7 счастливых лет. Беременность Ирины закончилась выкидышем.
Но в марте 1992-го супруги ещё верят в совместное будущее. И по рекомендации Микаэла Таривердиева летят в Лондон делать операцию на сердце.
К сожалению, до операции дело не дошло. Актёр увидел нарисованное доктором сердце с почти полностью забитыми сосудами, услышал: «Будет операция или нет, вы всё равно умрёте». И тут же, словно прочитав очередной сценарий, представил, как это будет. И похолодел.
Попытки лондонских светил вытащить пациента из клинической смерти успехом не увенчались. Они не знали, что имеют дело с гениальным актёром...
Мастер второго плана. 10 ролей Евгения Евстигнеева
Мастер второго плана. 10 ролей Евгения Евстигнеева
