«Дикий запад» Сергея Аксакова. Русский фронтир автора «Аленького цветочка»

160 лет назад, 12 мая 1859 г. скончался один из самых читаемых писателей нашей страны. Как ни странно, его имя, если и входит в пантеон «тузов» школьной классики, то лишь со скрипом, а его портрет на «иконостасе» кабинета литературы отсутствует вовсе.

Тем не менее, как минимум одно его произведение знакомо всем и каждому с самого детства. По нему снимали мультфильмы, кино, ставили спектакли, балеты, и оно, в конце концов, настолько прочно вошло в наш культурный код, что стало почвой для анекдотов:

- Ну, дочери мои, что же вам привезти из-за семи морей?
- Мне венец с самоцветами!
- Мне зеркало волшебное!
- А мне, батюшка, привези цветочек аленький…
- Да ну тебя с твоим маком! А если меня на таможне с ним поймают?

В общем, понятно, о ком речь. Сергей Тимофеевич Аксаков. И сказка «Аленький цветочек» - безусловный и всенародно признанный хит его литературного наследия. Хотя, если уж судить по чести, то сам он на единоличное авторство не претендовал, честно заявив, что записал сказку «со слов ключницы Пелагеи».

И это классическая ситуация, когда за деревьями не видно леса. Дело в том, что милая и нравоучительная сказка – не более чем довесок к автобиографической повести «Детские годы Багрова-внука». Которая, в свою очередь, не более чем часть монументальной трилогии. «Семейная хроника», «Детские годы Багрова-внука», «Воспоминания».

В условный культурный багаж русского человека входит только вторая часть трилогии. Да и то лишь по той причине, что её включили в школьную программу – судя по всему, просто как одно из первых отечественных произведений о детстве, взрослении и воспитании. 

А между тем особенного внимания заслуживает как раз первая часть трилогии. «Семейная хроника», едва выйдя в свет, стала явлением, которое парадоксально объединило самых непримиримых врагов. Ею восхищался славянофил Алексей Хомяков и его идейный противник, западник Павел Анненков. Её высоко ценил неистовый левак, революционер Николай Чернышевский и ультраправый консерватор Константин Леонтьев. А лет сто спустя итог подвёл советский классик, Михаил Пришвин: «Аксаков – это наш Гомер».

В общем, он прав. Конечно, у Аксакова нет битвы ахейцев с троянцами за оружие Патрокла, и прочих кровавых ужасов вроде: «Зубы вышибла острая медь и язык посредине рассекла». Но есть главное – дух тех самых эпических поэм, мощное движение цивилизации в «дикие края», в те места, где была просто жизнь, а после появления наших героев началась История.

Собственно, с этого и начинается «Семейная хроника». «Тесно стало моему дедушке жить в Симбирской губернии, в родовой отчине своей, жалованной предкам его от царей московских… С некоторого времени стал он часто слышать об Уфимском наместничестве, о неизмеримом пространстве земель, угодьях, привольях, неописанном изобилии дичи и рыбы и всех плодов земных, о легком способе приобретать целые области за самые ничтожные деньги».

Что же делает дедушка, Степан Михайлович Аксаков? «Живо, горячо принялся за все приготовления к немедленному переселению крестьян: дело очень хлопотливое и трудное по довольно большому расстоянию, ибо до новокупленной земли было около четырёхсот верст».

Четыреста вёрст – это и по нынешним временам расстояние немаленькое. А по тем – и вовсе запредельное. К тому же – куда переселяемся? Что такое это самое Уфимское наместничество? Формально – земли, принадлежащие России. Фактически – вариант Дикого поля. Ничуть не менее опасный, чем Дикий Запад в Америке. Фронтир. Оренбургский военный губернатор, а впоследствии герой и предводитель Хивинского и Кокандского походов Василий Перовский в 1842 г. заметил: «После покорения Казани Россия, сблизившись с странами Заволжскими, около полутораста лет не принимала никаких мер, дабы упрочить власть свою на рубежах Средней Азии».

Но что такое власть? Логика подсказывает, что, прежде всего – люди, которые эту самую власть признают и считают своей. Пока на Диком западе были индейцы, никакой власти Белого дома там не было, и быть не могло. Пока в «странах Заволжских» не было русского оседлого населения, ни о какой власти Петербурга там не стоило и мечтать.

В середине XVIII столетия начинается один из самых увлекательных сюжетов отечественной истории – могучий рывок русских на восток, за Волгу, в края, откуда в Европу веками приходила только беда в лице кочевых орд. А сейчас начался откат. Вот сухая статистика: «В 1770-е гг. на луговой стороне Волги от Иргиза до Еруслана и далее постоянное русское население выросло практически с нуля до 28 тыс. с лишним человек».

Дед Аксакова был одним из первых, кто начал реальную колонизацию этого Дикого поля. И большая удача, что у нас есть повесть, которая описывает все его усилия и приключения на этом пути. Собственно, один из современников Аксакова, Александр Герцен, писал по этому поводу вот что: «Читая летопись семейства Багровых, я был поражен сходством старика, переселившегося в Уфимскую губернию, с «сеттлерами», переселяющимися из Нью-Йорка куда-нибудь в Висконсин или в Иллинойс. Совершенно новая расчистка нежилых мест и обращение их на хлебопашество и гражданскую жизнь. Когда Багров сзывает со всех сторон народ засыпать плотину для мельницы, когда соседи с песнями несут землю, и он первый торжественно проходит по побеждённой реке, так и кажется, что читаешь Фенимора Купера или Вашингтона Ирвинга».

Сходство действительно потрясающее. Индейцы Фенимора Купера часто жалуются на «коварство бледнолицых». Аксаков не кривит душой и честно рассказывает о «надуваньи добродушных башкирцев». Есть у него и свой Натаниэль Бампо, он же Соколиный глаз, он же – Кожаный чулок, прозванный так за пристрастие к индейской обуви и индейским обычаям. Только зовут его по-другому: «Иван Петрович Каратаев, столбовой русский дворянин, вёл жизнь самобытную. По-башкирски говорил как башкирец; сидел верхом на лошади и не слезал с нее по целым дням, как башкирец, даже ноги у него были колесом, как у башкирца; стрелял из лука, разбивая стрелой яйцо на дальнем расстоянии, как истинный башкирец…»

Отличие, впрочем, тоже есть. И существенное. Во-первых, то, что рассказывает Аксаков – это не фантазия, а чистая правда. А во-вторых, численность индейцев в США за XIX столетие уменьшилась в 5 раз. Численность «башкирцев» за то же столетие выросла в 5 раз. Почувствуйте разницу в стиле русской и американской колонизации.