Восстание против лжи. Картина - оружие художника

Эстеты могут даже поспорить о живописных достоинствах работ академика, орденоносца и депутата Верховного Совета. Его «неприглядный реализм» действительно выглядит неудобным и для взгляда, и для ума.

Выставка тем более интересна, что в советские времена считалось, что художник (будучи беспартийным) очень правильно отображал советскую действительность, выявляя её героическую, идейную и рабоче-крестьянскую сущность. Хотя в отличие от многих других художников-орденоносцев он не писал ни парадных портретов вождей, ни  празднично-спортивных ристалищ в стилистике Дейнеки, ни благостных пейзажей в манере Нисского.

Несытая правда

Может быть, именно поэтому, несмотря на то что он занимал одно из видных мест в иерархии советских живописцев, Г. Коржев выставлялся мало и в советских музеях присутствовал весьма фрагментарно. И для этого были причины: будучи идейно близким советским идеологам и мастерам социалистического реализма, он вызывал у них чувство недоумения. Вроде бы свой, социально близкий, не диссидент, не хулитель, но его картины вызывали чувство политического дискомфорта: точно он побуждал зрителя заглянуть в те переулки жизни, в которые в советские времена заглядывать было не принято и небезопасно. Его картины как бы намекали зрителю на то, что в СССР помимо «всепобеждающей правды коммунизма» существует какая-то другая - «несытая правда», другие, непарадные герои и другая жизнь, очень отличная от той, которую описывала газета «Правда». Помню, как в свои комсомольские годы, попадая в Третьяковку и наталкиваясь на немногочисленные полотна Коржева, я старался скорее прошмыгнуть мимо. Его картины вызывали недоумение и даже испуг. Как же так, думалось мне: жизнь такая яркая, советские песни такие радостные и весёлые, а он…

Картины Коржева находились в полнейшем диссонансе с тем, что советскому человеку показывали на Выставке достижений народного хозяйства и в кино. Центральная часть его знаменитого триптиха «Коммунисты» - картина «Поднимающий знамя» - вызывала внутренний протест. Думалось не о том, какой героический поступок совершает рабочий, подхватывая красное знамя, выроненное убитым товарищем, а о том, что и этот рабочий завтра (или чуть позже) тоже погибнет «в борьбе за рабочее дело» или на фронте. Таково было выражение лица героя картины.

Интересно, что советская пропаганда даже не пыталась использовать Коржева в своих проповедях. Основные мотивы его творчества обходились стороной. О нём предпочитали молчать. И это неслучайно: живопись Коржева - это даже не диссидентский протест, это художественное восстание против лжи. Признать, что полотна ­Коржева - это и есть правда жизни, было равносильно тому, что выйти на Красную площадь, как это сделала в 1968 г. группа диссидентов после ввода советстких войск в Чехословакию. Да и для простого человека было удобнее и безопаснее поверить в то, о чём вещали советские репродукторы и о чём говорилось на партсобраниях. Самое большое, что мог позволить себе человек в обстановке тех десятилетий, - это не участвовать во лжи. 

Обнажённые

В 60-е годы, когда советская цензура несколько ослабила свои челюсти, многие художники кинулись как бы навёрстывать упущенное. Художники-нонконформисты, державшие до поры до времени фигу в кармане, стали откровенно показывать её властям, причём некоторые нарочито демонстративно. Многим памятен приобретший скандальную известность натюрморт О. Рабина - ржавая селёдка, лежащая на первой странице газеты «Правда». Потом было множество других натюрмортов - бутылки водки на фоне «Правды», черепа на фоне газетной статьи о «мирном сосуществовании» и т. д. Критика яростно набросилась на осмелевших художников, обвиняя их в очернительстве. Одна за другой появлялись разгромные статьи типа «Жрецы помойки». В 1978 г. Рабин был лишён советского гражданства.

Свидание с Левиафаном. Угрожает ли России возвращение государства-чудовища?

Подробнее

Г. Коржева гражданства не лишали, званий не отбирали, разгромных статей по его поводу не писали. Он умер в Москве в почёте и уважении в 2012-м. Но несмотря на формальную канонизацию, на все титулы и звания, его персональные выставки не устраивались, а его наследие (сотни и сотни картин и графических работ) российским любителям живописи практически неизвестны. Власть инстинктивно «закрывала» его, надёжно прятала в запасниках. Для советских идеологов он был опаснее, чем десятки высланных диссидентов. Достаточно вспомнить его триптих «Опалённые огнём войны» с портретом одноглазого солдата. Страшны «Заложники войны», страшна картина со скелетом советского солдата, играющего на пионерской трубе.

Особая линия творчества Коржева - обнажённые женщины и натюрморты. И здесь неприглаженная, тяжёлая реальность советского бытия. Женские тела, измождённые трудом и не ждущие ласки, мужские руки, не привыкшие ласкать. Обнажённые Коржева вызывают жалость, слёзы. Это не Рубенс, не Ренуар, не сочные русские красавицы Кустодиева, не солнечная Серебрякова. Его натюрморты - «Стакан молока», «Крынки и таз для варенья» - никак не соответствуют картинам советского изобилия. А сцены свиданий вызывают чувство сострадания к тем «счастливцам», которым судьба позволила вернуться с войны и встретиться с родными.

*   *   *

Если пользоваться терминами современной политической пропаганды, то Г. Коржева можно было бы (задним, разумеется, числом) легко обвинить в отсутствии патриотизма и даже причислить к «агентам влияния». Он, разумеется, не был ни тем ни другим. Не знаю, посетит ли выставку В. Путин, как он посетил выставку Серова.

Г. Зюганову со товарищи по­знакомиться с творчеством Коржева было бы очень полезно. Не всё же ходить на свидание с Лениным. Отрезвляющее зрелище советских скелетов…