… Перед каждым шоу у нас были запланированы тренировки, и я не пропустил ни одной. Сезон 1999–2000 годов начинался уже через два месяца по окончании турне, и я стремился сделать все, чтобы не потерять форму. Вряд ли нужно говорить, как серьезно я относился к выступлениям в рамках турне. На любом шоу, соревновании я стараюсь выкладываться по максимуму.
Я отлично проводил время и вне катка. Канадский «парник» Ллойд Эйслер как-то пошутил: «Турне – это синоним вечеринки». Он был совершенно прав. Если у нас выдавался свободный вечер, мы все вместе шли в бары, рестораны и ночные клубы. Разумеется, я активно участвовал в общем веселье — впрочем, не больше, чем остальные.
…Я был в те дни на редкость доверчивым и считал, что все желают мне только добра. Я любил поболтать – и часто с теми, с кем не следовало бы. Из-за моей наивности я и попал в беду. Моей первой ошибкой стали несколько слов, сказанных Майклу Коллинзу, сыну босса тура Тома Коллинза. Майкл, присматривающий за фигуристами, казался мне вполне дружелюбным. Я признался, что мне очень нравится участвовать в турне. Поставь я точку в конце этой фразы, все было бы замечательно. Однако я добавил, что турне – один из видов расслабления после тяжелого сезона. Тогда я не предполагал, что сказал какую-то ужасную вещь, и тотчас забыл об этом. Вечером я очутился в номере одной из фигуристок. Мы были дружны и зачастую проводили время вместе. Она была влюбчивой особой, и у нее возник очередной кризис в личной жизни. Я думал, что ей просто хочется выплакаться на моем плече. По мере того как мы разговаривали, я заметил, что у нее заплетается язык, и поинтересовался, все ли с ней в порядке. Она пролепетала что-то невнятное. Тогда-то у меня и зародилось подозрение: она же пьяна. Я встал и тихонько вышел из номера…
Рано утром мне позвонил мой прежний агент и ошарашил меня известием о том, что у него состоялся неприятный разговор с Томом Коллинзом. Агент не уточнил деталей, заявив, что я вляпался в историю и причиной этого явилась фигуристка, в номере которой я был накануне. Я был шокирован и тут же поклялся ему, что ничего непристойного не совершал. Через полчаса агент перезвонил: «Алексей, ты больше не участвуешь в туре».
Оказалось, у девчонки был небольшой синяк на лице, и она обвиняла меня в том, что я избил ее. Положив трубку, я, словно в прострации, присел на край кровати. Это был какой-то дурной сон, который, несмотря на то, что я специально ущипнул себя, почему-то не спешил улетучиваться. Опять раздался телефонный звонок. Это была та самая девчонка. Она имела наглость спросить, правда ли, что я ударил ее. Она ничего не помнила и о причинах появления у нее синяка могла лишь строить предположения. Я рассказал, что происходило в ее номере при мне. Если ее кто-то и побил, то это был не я! «Меня так воспитали, что я просто не способен ударить женщину», – cказал я ей. Позже она извинилась, но я до сих пор избегаю ее общества.
Том Коллинз пригласил меня в свой офис. Он заявил, что в турне я вел себя скверно и он отправляет меня на неделю домой подумать о своем поведении. Я объяснил, что с девушкой вышло недоразумение, тем не менее, он проигнорировал мой ответ и принялся перечислять другие инциденты с моим участием. Один касался какого-то высказывания во время дружеского застолья. Уж и не знаю, что я там такого наплел: на тот момент я был не в ладах с английским языком и зачастую просто неправильно строил фразы. Я был уверен, что на меня возвели напраслину. Далее Том напомнил о том, что я сказал его сыну Майклу. Это стало еще одной причиной моего отстранения от участия в турне. Я не чувствовал себя виноватым, хотя понимал, что вопрос закрыт. Объясняться дальше было бесполезно. Я упаковал вещи и отправился в Нью-Джерси.
Дом Татьяны Анатольевны, на счастье, пустовал. Она была в Москве, не ведая, что со мной приключилось. Я думал, что проведу в Нью-Джерси неделю, после чего вернусь в турне. Но мой агент сообщил, что Коллинз изменил свое решение: он вообще исключил меня из числа участников. Раздосадованный, я позвонил своему другу Илье, который немедленно приехал, чтобы поддержать меня. Мы поговорили пару часов, и я решил, что должен обо всем рассказать тренеру. Правда, я хотел сделать это лично. В любом случае я собирался лететь в Санкт-Петербург, но теперь в первую очередь должен был попасть в Москву.
За день до отъезда мне захотелось изменить свою внешность. От природы я светло-русый, однако многие уверяли, что черные волосы пойдут мне больше. Мы с Ильей купили краску и приступили к работе. Когда закончили, я осмотрел себя в зеркало и остался доволен – мне и впрямь лучше быть брюнетом.
Утром после душа я взглянул в зеркало и обомлел: волосы были синими! Наблюдая за собственным отражением, я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и подумал: ну какая еще нелепость может произойти в моей жизни? Натянув шляпу до самых ушей, я отправился в Москву. В аэропорту взял такси и поехал к Татьяне Анатольевне. Я несколько минут простоял в подъезде, собираясь с духом. «Она уверена, что я в турне, а я мыкаюсь под ее дверью», – сокрушался я. У меня были для нее две очень плохие новости: исключение из тура и синие волосы. И обе, а в особенности, как я думал, вторая, могут ее жутко расстроить. В конце концов я резким движением сорвал с себя шляпу и нажал на кнопку звонка. Татьяна Анатольевна открыла дверь, бегло взглянула на меня и упала в кресло. Пока она сидела там, не отводя глаз от моей головы, я объяснял причину своего появления. Обычно она за словом в карман не лезет, но тогда она онемела. Когда она пришла в себя, то заговорила спокойным тоном, и я не услышал от нее ни слова упрека. Она хорошо знала меня и была убеждена, что я никому не могу намеренно причинить боль — ни физическую, ни душевную.
После этого Тарасова повела меня в парикмахерскую, чтобы придать мне божеский вид. Выяснилось, что снова сделать меня светло-русым было невозможно. Вместо этого парикмахер полностью обесцветил мои волосы. Так в течение двадцати четырех часов из пепельного блондина я последовательно превратился в человека с черными, затем синими и наконец белыми волосами.
В заключение мне предстояли объяснения с чиновниками из федерации. Я предполагал, что они обойдутся со мной не так мягко, как мой тренер. Мне было вынесено строгое предупреждение и назначен испытательный срок на один год. Теперь я должен был вести себя очень осторожно, зная, что федерация исключит меня из национальной команды за малейшее нарушение. А это будет означать конец моей любительской карьеры.
… после недели сплошных кошмаров, я был на пороге отчаяния. К счастью, я вновь сумел взять себя в руки и вдобавок извлек урок на будущее. Больше я не буду столь легко доверяться людям. Доверие – прекрасная вещь, но его нужно заслужить.
Редакция благодарит журнал LЁD и издательство «Городец» за предоставленный материал.
Читайте в мартовском в номере журнала LЁD:
Лицо с обложки. Главный редактор Илья Авербух беседует с актрисой театра и кино Чулпан Хаматовой.
Жизнь в политике. Олимпийский чемпион Антон Сихарулидзе.
Сергей Гриньков. В память о великом фигуристе материал в рубрике «Легенда».
Ценитель женской красоты актер Игорь Верник в материале «Как я выбираю женщин».
Актриса театра и кино, участница «Ледникового период» Олеся Железняк о любви, семье и любимой профессии.
Родители Максима Ставиского рассказывают о том, почему сын решил выступать за Болгарию.
Илья Авербух делится своими впечатлениями о путешествии на Кубу.
Алиса Гребенщикова - о своих взаимоотношениях с любимым автомобилем.
Вы узнаете о том, как девочка из далекой Японии Юко Кавагучи сама выбрала себе российского тренера, и почему воспитаннице Тамары Москвиной пришлось отказаться от японского гражданства.
А так же прочтете блиц-интервью двух ведущих танцевальных российских пар Яны Хохловой – Сергея Новицкого и Оксаны Домниной и Максима Шабалина – накануне чемпионата мира.
Так же в номере:
- великие фигуристки планеты - фоторепортаж
- выдержки из книги Алексея Ягудина
- тест-драйв от Вадима Калганова
- Оксана Пушкина в рубрике «Образ жизни»
- Мария Петрова и Алексей Тихонов в рубрике «Мода»
и многое другое…
Журнал LЁD. Журнал про лёд и людей. В продаже с 27 февраля.
