Хотя, по-моему, это не было вопросом. Он просто взял на себя смелость донести до Путина общее мнение, которое в последние дни звучало в СМИ, в соцсетях, во всех разговорах. Мнение о «людоедских» поправках, принятых Думой и запрещающих усыновлении российских детей в США. Я беру это слово в кавычки, потому что это цитата. Так сказал мой муж, корреспондент «АиФ» Александр Колесниченко. Президент РФ Владимир Путин с ним «категорически не согласен». Это тоже цитата.
Путин знаком с усыновлением в России по опыту «друга Шредера». Мы – по собственному опыту. У нас двое детей: кровная дочь-подросток и усыновленный трехлетний сын. При этом мы не вписываемся в обычный портрет российского усыновителя – мы можем иметь своих детей, мы не храним тайны и мы не выбирали ребенка, сразу решив, что возьмем того, у кого меньше шансов. Ведь к усыновлению мы пришли только потому, что в какой-то момент поняли: все остальное практически бесполезно. Поездки в детские дома с подарками, сбор подгузников – да, господин президент, в российских детдомах и больницах не хватает памперсов, а о гигиенических средствах для девочек-подростков, боюсь, вообще мало кто думает -, переписка с детьми из интернатов тоже важны, но они не решают проблему.
520.jpg)
Детские дома, по крайней мере, в таком виде, какие они есть сейчас в России – это зло. Это абсолютно искусственные модели, калечащие психику детей и так переживших травму. Только 5% выпускников этих детских домов находят свое место в жизни. Поэтому если руководство страны когда-нибудь, действительно, задумается о проблеме социального сиротства, начать придется именно с реформирования сиротских учреждений. Только не так, как это происходит сегодня, когда небольшие детдома «с человеческим лицом» уничтожаются за ненадобностью, а дети раскидываются по более крупным учреждениям, еще раз переживая предательство и переезд в чужую незнакомую обстановку. Второе - это профилактика социального сиротства. Когда вместо того, чтобы использовать детей как разменную монету в политических играх, чиновники захотят понять, почему вообще в России ежегодно появляется более 100 000 социальных сирот и что делать, чтобы это остановить. Это те функции государства, которые мы не можем взять на себя. (Хотя ниже вы увидите список организаций, которые по мере сил пытаются это делать – низкий им поклон!) Но мы можем взять в семью ребенка. Хотя бы одного. Или помочь взять ребенка кому-то другому. «Вы садомазохист что ли?!» - не очень понятно, к чему бросил вчера моему мужу Путин. Нет, господин президент, хотя, в принципе, получить удовольствие от процедуры усыновления в России может только мазохист. А отказать детям в праве на семью способен только садист.
Есть три категории детей, чьи шансы на усыновление в России близки к нулю: дети с тяжелыми заболеваниями, с «неславянской» внешностью и просто подросшие дети. Ну, и еще дети, имеющие братьев и сестер. Практически единственная надежда для них – иностранные усыновители. По статистике, ими чаще всего оказываются именно американцы. Нет, я знаю и российские семьи, которые взяли взрослого ребенка или сразу нескольких детей, малыша с тяжелыми отклонениями или с неславянскими корнями. Но это единицы. Среди иностранных усыновителей таких тысячи. Теперь будет меньше. А значит, детям остается еще меньше надежды.
Что их ждет, честно описала в своем блоге Людмила Петрановская, педагог-психолог, специалист по семейному устройству, лауреат Премии Президента РФ в области образования, автор многих книг, в том числе и книги «К вам пришёл приёмный ребёнок»: «Из этой тысячи детей в год, которая теперь ни к каким американским родителям не уедет, доживут до 18 далеко не все. А до 30 мало кто. Зато изнасилованы или сексуально использованы в учреждениях будут процентов 60. Избиты, макнуты головой в унитаз или лицом в описанную постель, мыты очень горячей или ледяной водой, накормлены через рвотные спазмы – 80 процентов. Унижены, оскорблены, лишены контактов с родными, свободы перемещения, нормального образования, нормального детства - 100. Я знаю, о чем говорю. Потому что дети, попавшие в семьи, потом вспоминают и рассказывают. А их приемные родители рассказывают мне. А еще выпускники рассказывают. Сотни, тысячи рассказов. Некоторые даже идут в прокуратуру. Максимум, чего удается добиться - тихое увольнение «по собственному» уж очень зарвавшейся воспитательницы. А если насилие идет со стороны старших воспитанников - а это в основном так, то и вообще никто не идет, а что с ними сделаешь, если сами они - такие же несчастные, никому не нужные в свое время тоже изнасилованные дети?»
«То, что нам нужно совершенствовать свою систему, - это правда», - вроде бы согласился президент, не упомянув при этом, однако, как именно он видит усовершенствования. «Нужно расширять возможности для наших семей брать наших детей в семьи», - добавил он. А может, наоборот? Может, нужно расширять возможности для детей попасть в семью? Для всех детей и всеми способами? Наш сын, например, автоматически попадал в список «безнадежных» по национальному признаку. Конечно, при этом у него имелся и целый букет вполне серьезных диагнозов - надо же было медкарте соответствовать профилю дома ребенка. Но даже персонал учреждения знал, что большинство диагнозов дома, скорее всего исчезнут, а вот разрез глаз... И они - как и многие другие - не могли понять: мы правда собираемся усыновить именно его? Зачем? И зачем вообще усыновлять, когда есть кровный ребенок и возможность родить еще? И зачем усыновлять больного? И, главное, зачем усыновлять такого, совсем непохожего? «А вы знаете, что он, гм, национальный?»
При этом опека, к которой относился тот дом ребенка, отказывалась от контактов с волонтерами и от всех предложений как-то «попиарить» детей, рассказав о них потенциальным усыновителям. «Нашим местным усыновителям детей хватает» – вот и весь ответ. «А детям хватает этих местных усыновителей?!» Я могла бы и не спрашивать. Ведь передо мной лежала огромная папка с детскими фотографиями, толщиной в три-четыре пальца. Каждая страничка - чья-то жизнь. «Вот сюда внимательно смотрите, - деловито поясняла чиновница, - здесь у многих написано - «ребенок-инвалид» . Значит, не подходит - листайте дальше. «Я не смогла листать - я уже знала, к кому пришла. Но и ту папку забыть не могу... Кстати, если кто не знает: ни органы опеки, ни сиротские учреждения обычно не приветствуют активное усыновление детей – ни иностранными гражданами, ни российскими. Ведь, как пишет Вера Шенгелия, журналист и приемная мама: «Если детей становится меньше, то и ставки на персонал тоже сокращают. Финансирование приходит в детский дом за ребенком. Нет детей — нет государственных денег. Государственная система не подразумевает, что детей-сирот может не быть вообще. Она нацелена на самовоспроизводство. Тех, кто воспроизводству мешает, система уничтожает.»
Я, как и все усыновители, многое могу порассказать про «совершенствование системы». Про бессмысленность и фальшь самой процедуры сбора документов, которую мы проходили дважды – ведь наш сын не подлежал усыновлению, так как биологическая мать убежала из роддома, не написав отказа, и единственный шанс выцарапать его пораньше из сиротского учреждения был вначале оформить опеку, а уже через полгода – усыновление. Про невнимательность чиновников и грубость врачей. Про документы, потерянные в инстанциях. Про то, как мы дважды приходили на заседание суда лишь для того, чтобы постоять несколько часов под дверью, а потом услышать: «Пришли? Ну, вот и идите домой.» Про решение суда, в котором все было написано с ошибками: дата рождения ребенка, его отчество, наш адрес – и так далее… «Вам что, нравится, когда вас унижают?» - поинтересовался вчера президент. Нет. Нам это очень не нравится. Но еще меньше нам нравится, когда унижают детей. А вся сиротская система России, включающая и процедуру усыновления, связана с унижением. В первую очередь детей.
Вот лишь один эпизод. Наш последний визит в местный орган опеки перед тем, как забрать сына домой. Идет третий час оформления очередных бесчисленных бумаг. Вдруг раздается телефонный звонок. Дама из опеки берет трубку и, послушав полминуты, раздраженно отвечает:«Нет у нас детей, вообще нет нормальных!» И, увидев наши лица, поправляется: « Э... Был один мальчик хороший, да и того сегодня забирают!» Напоминаю, что у «хорошего мальчика» букет диагнозов и «неславянкая» внешность, поэтому им ни разу не интересовались потенциальные усыновители. А за спиной чиновницы лежит та самая толстенная папка, в которой собраны фотографии и истории детей-сирот лишь одного крохотного подмосковного городка. Самых разных девочек и мальчиков, теряющих свой призрачный шанс на семью только потому, что немолодой и раздраженной чиновнице, не любящей свою работу, проще бросить в трубку: «Нормальных детей нет!»
Сейчас наш сын спит, богатырски разметавшись в кроватке, а я слушаю, как он сопит. Он уже ничем не напоминает тот слабенький комочек, который мы впервые положили в эту кроватку три года назад. Только красивым разрезом глаз.
Да, и еще. Когда мы забирали его, в дом ребенка приехала иностранная пара. Их не пугала ни табличка «Дом ребенка для детей с поражениями ЦНС и нарушениями психики», ни слова «ребенок-инвалид», ни «не-славянская» внешность. А значит, та папка стала тоньше хотя бы на один листок. Хотя бы на время.
И последнее: мы по-прежнему можем сделать многое. Мы можем протестовать всеми доступными способами. Мы можем подписать открытое письмо благотворительного собрания «Все вместе». Мы можем проголосовать за реформу учреждений для детей-сирот. Мы можем зайти на сайт одного из фондов, помогающим детям-сиротам или детям с особенностями развития, и оказать посильную помощь:
https://www.otkazniki.ru/- фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» ставит своей целью искоренение социального сиротства и делающий очень важные шаги в этом направлении.
https://www.sos-dd.ru – фонд «Детские деревни SOS», создает уникальную альтернативу детским домам.
https://www.hereandnow.ru/- фонд «Здесь и сейчас», оказывает помощь детям в детских домах.
https://www.mariaschildren.ru/ - фонд «Дети Марии», занимается творческой реабилитацией детей-сирот.
https://www.ddfund.ru/ - фонд «Димина Мечта», помогает детям-сиротам и детям-инвалидам.
https://www.downsideup.org/ - фонд «Даунсайд Ап», оказывает поддержку семьям, воспитывающим ребенка с синдромом Дауна. Еще не так давно от 95% детей с синдромом Дауна в России родители отказывались при рождении. Постепенно ситуацию удается изменить.
Александр Колесниченко: Подарок русофобу 
Дмитрий Шилов: Непростая «игра» в дочки-матери 
Преданная дважды. Как вторая приёмная мама научила Нюру верить людям 
Юлия Колесниченко: Национальность — человек 
О чём мой муж не спросит президента Путина 
