«Пёрло не по-детски». Как развлекались «отцы» Козьмы Пруткова в реальности

215 лет назад, 11 апреля 1803 г. в деревне Тентелево, что близ города Сольвычегодск, входившего тогда в Вологодскую губернию, на свет появился младенец. При крещении ему досталось имя Кузьма. Но впоследствии он преобразовал его в Козьму, и даже в Косьму. В полном соответствии с собственным афоризмом: «Всякая вещь есть форма проявления беспредельного разнообразия». Тот, кто любит отечественную словесность, моментально догадается, что фамилия новорождённого — Прутков.

Сейчас, конечно, всем и каждому известно, что классик русской литературы Козьма Прутков — персонаж вымышленный. Можно сказать — виртуал. Плод коллективной мистификации. Но в пору активной творческой жизни господина Пруткова очень многие на эту мистификацию повелись. В том числе такой умный и проницательный человек, как Фёдор Достоевский. Он был в полной уверенности, что Козьма Петрович — вполне реальная личность, действительный статский советник, директор Пробирной палатки. Обаяние личности Пруткова было настолько велико, что Достоевский, обычно дотошный и въедливый во всём, что касается деталей, как-то упустил из виду важный момент. 

Пробирная палатка действительно существовала, и не одна — к 1840 г. в России таковых учреждений насчитывалось 63. Они были приписаны к Министерству финансов и занимались «испытаниями и клеймением золота и серебра в слитках и изделиях». Грубо говоря, в этих палатках проверяли драгметаллы на чистоту и ставили всем знакомые «пробы». 

Вот только возглавлялись эти учреждения никакими не директорами. Начальником любой Пробирной палатки был обер-контролёр проб, служащий по горному ведомству. Согласно Табели о рангах, туда полагалось ставить чиновника IX класса. То есть титулярного советника, что соответствовало армейскому капитану. А Козьма Прутков имел чин IV класса. Это уже генерал-майор или контр-адмирал. Птица высокого полёта — не для какой-то занюханной Пробирной палатки.

Во всём остальном легенда Пруткова была идеально скроена, крепко сшита и поражала подробностями. Скажем, деталями из раннего детства Козьмы Петровича. Картина, когда почтенный батюшка или суровая матушка делает дисциплинарное вливание по мягким частям наследника и приговаривает: «Единожды солгавши, кто тебе поверит?» была знакома очень и очень многим. В неё верилось, потому что «а как же иначе»? Равно как верилось и в то, что действительный статский советник проживает на казённой квартире в восемнадцать комнат. Ну да — он генерал, ему положено.

Правдоподобие личности и жизненного пути Козьмы Пруткова — целиком и полностью заслуга его «отцов». Официально в их кружок входит шесть человек. Писатель и поэт Алексей Константинович Толстой, братья Александр, Алексей и Владимир Жемчужниковы, офицер и поэт Александр Аммосов, плюс эпизодически проявляющийся в этой когорте Пётр Ершов — автор «Конька Горбунка».

В реальности «паровозом» были, конечно, Жемчужниковы и Толстой. Именно они обладали одновременно и литературным даром, и тем, что в музыке называется «драйв». Состояние, диаметрально противоположное скуке и апатии — взрывная энергия, жизнерадостный выплеск, иногда даже умеренное хулиганство.

Золотой мальчик дворянской эпохи. Любовь и шалости Алексея Толстого Подробнее

С последним у Толстого и Жемчужниковых всё было в порядке. Даже степенный историк литературы Николай Котляревский, упоминая об их похождениях, употребляет термин «куролесили».

В порядке вещей для этих аристократов и царедворцев, а Толстой был ни много ни мало как церемониймейстер императорского двора, было следующее. Для разгона — ночные вылазки в город и привязывание ветчины к шнуркам дверных звонков, чтобы оголодавшие бездомные собаки устраивали под утро великолепный благовест. Визиты в немецкие булочные с вопросом: «Есть ли у вас хлеб?» Получивши удовлетворительный ответ, остроумы, вместо того, чтобы купить булок, заявляли: «Ну и благодарите Бога, что есть. А то ведь многие не имеют куска хлеба насущного».

Это, впрочем, ещё цветочки. Подобными штучками развлекалась половина гвардейской молодёжи столицы Российской Империи. «Отцы» Козьмы Пруткова не могли ограничиться этим «ширпотребом». Энергия и драйв их были таковы, что хулиганство выходило на принципиально иной уровень. Их, что называется, «пёрло не по-детски».

Министр финансов Империи, Фёдор Вронченко, имел привычку гулять утром по Дворцовой набережной. Ежедневно, в девять часов. Александр Жемчужников ежедневно же выходил к нему навстречу, и, поравнявшись с вельможей, снимал шляпу и произносил каждый раз одно и то же: «Министр финансов — пружина деятельности». Это продолжалось чуть ли не месяц. Министр был доведён до белого каления и пожаловался самому обер-полицмейстеру Санкт-Петербурга Александру Галахову. Тот быстро вычислил вежливого смутьяна и под страхом высылки из столицы запретил беспокоить уважаемого человека.

Жемчужников внял, но переключился на других. Намеренно наступив в театре на ногу одному сановнику, начал в каждый присутственный день являться к нему с извинениями. Дело кончилось скандалом — Жемчужникова выгнали чуть ли не взашей. Кстати, это впоследствии послужило основой для рассказа Чехова «Смерть чиновника», сюжет которого практически идентичен тому случаю.

Допекать отдельных лиц — дело, конечно, хорошее, но хочется чего-то помасштабнее. И тогда компания «отцов» Пруткова прокручивает прекрасную комбинацию. Ночью в мундирах флигель-адъютантов они являются сразу к нескольким видным архитекторам Санкт-Петербурга: «Дело срочное! Вам предписано, не медля ни минуты, явиться ко двору Его Величества на совещание! Как что? Вы не слышали? Провалился Исаакиевский собор!».

Но и это — всего лишь полтора десятка человек. К тому же шансов вписать таким образом своё имя в историю всё-таки маловато. А вот проект «Козьма Прутков» оказался практически идеальным. Водить за нос всю читающую Россию на протяжении полутора десятков лет, да ещё и возвести свою мистификацию в ранг классиков русской словесности — это, согласитесь, высший пилотаж.