Письма были о Мике, о том, как она нашла собаку, принесла в кармане пальто домой, растила, кормила, лечила, жалела, любила. Собака выросла лохматая, нежная, умная и бесстрашная. Теперь вот пишет письма. О старике из соседнего дома. Он вечерами играл на органе в соборе. В том соборе, на стене которого солнечные часы. Ну в том самом соборе на углу через дорогу. Туда почти никто не ходит. Но старик играет. Он ведь играет не прихожанам, он играет Богу. Собор высокий. Орган высокий. Богу слышно. Над собором тихо, звёздно. «Бог приложил ладошку к уху и слушает» – так пишет собака Мики. Глупо так писать, но ведь это пишет собака. А собака думает так, как может думать только собака. У собак странное воображение. Ещё собака пишет ему о дожде, как будто чьи-то босые ноги шлёпают по крыше то там, то тут. И собаке не спится. У неё болят суставы. И ещё пишет, как пахнет цветущая акация. И как Мика однажды гладила курочку во дворе. И как Мика любит яркие халатики.
Потом собака состарилась. И умерла.
Писем больше не было. Вообще всё кончилось. Ничего больше не было.
Но через много лет вдруг пришло письмо. От собаки.
«Я волнуюсь, – написала собака, как и раньше, когда была жива, с ошибками. – Она горюет. Она забыла, что меня нет. Она ищет рукой мою спину, мою голову… Она ставит мне миску с едой и каждый день наливает мне свежую воду. Она одинока.
Короче, – как тогда написала собака, – короче, я забираю её. Мы идём к тебе. Жди. Собака».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции