Если бы 20 ноября Алексей Баталов отмечал 95-летие, то наверняка повторил бы эти слова. Как никогда актуальные сегодня, для него они были вне времени. Как и другие, из той же нравственной категории: честь, совесть, любовь, верность.
Интеллектуальный актер, интеллигент, он был человеком Серебряного века. Хотя на закате той эпохи только родился. В пору его детства Николай Островский вывел формулу о жизни, которую надо прожить «так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы...». Неизвестно, как относился актер Баталов к писателю Островскому, но всю сознательную жизнь старался следовать его «завещанию». Чтобы не было мучительно больно. Оттого и киноролей сыграл меньше, чем мог бы. И сам снял лишь три картины. И в любимом МХАТе, куда стремился с юных лет и где служила когорта родственников, недоиграл. И миллионов не скопил. А недвижимость, которую, как Герой Соцтруда, получил от государства, пытались присвоить себе мошенники. Он до этого ужаса не дожил. Ему хватило разбирательств с дачным соседом, отхватившим у Баталова кусок земли.
Вечно живые
Нравственным компасом, по которому актер сверял все свои поступки, стала война. «Я уезжал в эвакуацию московским буржуйским мальчиком, а вернулся взрослым пацаном. Увидел войну воочию...» Уфа, Свердловск, Казань, потом Бугульма — там были открыты госпитали для тяжелораненых. «Лежали просто остатки солдат, — вспоминал актер. — Глядя на этих бедолаг, я и мои сверстники понимали: этот дядя без половины лица и без рук пострадал за каждого из нас. Я стою на двух ногах, потому что другой дядя отдал свои ноги за меня».
Именно в маленьком татарском городе началась большая жизнь Баталова. Приехавшие актеры, в том числе и его мать Нина Ольшевская, организовали там театр. Ее сын Алеша был рабочим сцены, декоратором, бутафором, актером массовки. И очень гордился, что наравне с трудягами получал рабочую карточку и «кормил» семью. А было ему в ту пору 14!
Стало очевидно, что его судьба — театр. Но сначала надо было дожить до Победы. Чтобы потом считать 9 мая 1945-го самым счастливым днем в жизни и святым праздником. «Мы уже вернулись в Москву. Услышав новость о победе, я побежал на Красную площадь. Что творилось, какой был эмоциональный накал, — передать невозможно. Люди плакали, обнимались, смеялись. Я тоже плакал, уткнувшись в чей-то рукав. От гордости и счастья, пришедших на смену ужасам и страданиям. Прошло много лет, но и сейчас в день Победы меня охватывает чувство благодарности к победителям в той войне и чувство вины перед старыми солдатами, которым мы не отдали должных почестей. А в памяти навсегда — мальчики из нашего двора: вечно юные. И вечно живые».
Без этой памяти Алексей вряд ли так сыграл бы в фильме «Летят журавли» по пьесе Розова «Вечно живые». Не сыграл — прожил короткую жизнь Бориса. С этой картины Калатозова, феерически снятой Урусевским, началось признание творчества Баталова. Роль по меркам экранного времени небольшая. Но актер считал долгом сыграть ее. Хотя эпизод, где Борис в ответ на скабрезную шутку в адрес Вероники бьет сослуживца, дался Алексею нелегко. В одном из дублей он упал лицом в воду, из которой торчали обрубленные ветки. Одна разодрала ему лицо... Баталову сделали операцию, наложили швы. «Вот и кончилось мое кино», — подумал. Но через месяц съемки возобновились. А спустя годы уже и догадаться о той трагедии было невозможно. Хотя бед на его долю выпало с лихвой: автокатастрофа, проблемы с сердцем, онкология, туберкулез глаза, когда снова казалось: с актерством придется распрощаться. Старый больной Паустовский пытался вытащить его тогда из душевного мрака...
«С нами Бог и честь!»
Обаятельный, добрый, с чуть раскосыми серо-голубыми глазами. И завораживающим голосом, от которого млели все. Женщины просто обожали Баталова. Кидались на шею со словами: «Дорогой мой человек!» В письмах объяснялись в любви. А после мелодрамы «Москва слезам не верит» допытывались: в какой электричке найти Гошу, у которого «практически нет недостатков»?
Всю жизнь Баталову проще было сказать «нет», чем «да». Он и работать предпочитал со «своими» — с Хейфицем прежде всего. Неизвестных сторонился. Не знал, что получится, не повторит ли он то, что уже играл, понравится ли его герой зрителям. Профессионал до мозга костей, Алексей Владимирович считал невозможным надевать костюмы подлецов — боялся, что это отразится на репутации его как человека. Хотел было сыграть Хлудова в «Беге» , но после картин «Большая семья», «Дело Румянцева», «Летят журавли», «Дорогой мой человек», «Девять дней одного года» Баталов — белогвардеец?! Киноначальники не позволили.
«Я могу делать только то, что на самом деле хочу делать», — признавался он. И легко отказывался от предложений, которые считал сомнительными. Иногда, правда, жалел потом. Но изменить себя не мог. Духовное у него было выше материального. Сниматься просто ради денег не получалось. Старые картины не пересматривал, зная наперед, что останется недовольным своей игрой. А пачки современных сценариев так и остались лежать неприкаянными. Он говорил: «Мне стыдно бегать по экрану нагишом». И добавлял: «Так много вранья в жизни, что уж в профессии врать неприлично». Во главу угла Баталов ставил принцип жить по совести. Фраза «С нами Бог и честь!», выгравированная на дедовском серебряном кольце, была его правилом. Сам же он считал, что «человек — это постоянное усилие быть человеком».
Он во всем хотел дойти до самой сути. Не терпел дилетантизма. Ради кадра в несколько секунд месяцами учился ходить по проволоке («Три Толстяка»). Сам дрался в фильме «Москва слезам не верит», который в зрелые годы стал единственной значимой работой актера. Он любил танго и обожал автомобили, стараясь лично покрутить гайки со слесарями. Сочинял стихи и писал сказки. И только готовить совсем не умел. Играя всегда самого себя, в меньшовском фильме вынужден был ловко притвориться. На то и актер!
В ноябре 1968-го, в день сорокалетия, Алексею Баталову принесли письмо из Владимира. Старая акушерка, принимавшая роды у его мамы, вспоминала, что младенец появился на свет горластым, и напророчила: «Артиста принимаю». Он родился актером. И умер Актером. Воспитанный в кругу особых людей (чего только стоят Ахматова, Зощенко, Пастернак), он научился думать, понимать. Верил в возможность сохранить человеческое достоинство. Не ссылаясь на нечеловеческие обстоятельства. И считал, что артисты, наряду с врачами и педагогами, служат высшему предназначению — помогают физически и нравственно сохраниться народу в трудное время. Но кажется, сегодня таких артистов почти не осталось...
