На днях в прокат вышла новая фантастическая драма Бондарчука «Притяжение».
В мире грёз
Сергей Грачёв, «АиФ»: Фёдор Сергеевич, фильмов, действие которых разворачивается «здесь и сейчас», у нас снимают крайне мало. Почему? Сдвинуть происходящее в прошлое или в будущее проще?
Фёдор Бондарчук: Безусловно, проще! Более того, я очень боялся снимать про день сегодняшний. Когда ты рассказываешь историю про прошлое или будущее, у тебя есть некие условные «ширмы», которые тебе помогают. Ты можешь что-то допридумать, домыслить, разукрасить, можешь себя несколько дистанцировать от происходящего.
Когда к нам пришли с идеей картины, меня этот проект заинтересовал как продюсера. В процессе же работы над сценарием будущий фильм начал приобретать глубину и смыслы, которые увлекли, если не сказать взбудоражили, меня уже как режиссёра! Без нравоучений, без «плакатных лозунгов» на первый план вышли темы прощения и возможного принятия всего, что выходит за рамки обыденности. Тема агрессивной среды, в которой мы все, вне зависимости от страны, вероисповедания, национальности, живём, мира, где люди перестали слышать друг друга. 
— Авторы идеи фильма рассказывают, что замысел картины родился из печально известных событий в московском районе Бирюлёво, где в 2013 г. дело дошло до погромов на межэтнической почве. Но подобные конфликты происходят на протяжении всей истории человечества...
— Видимо, в силу своего возраста я стал более остро и болезненно реагировать на происходящее сегодня, здесь и сейчас. Я, например, вспоминаю 2005 г., когда вышел фильм «9 рота», и ловлю себя на мысли, что у меня тогда было совершенно другое состояние и мироощущение: мир прекрасен, чудесен, ты существуешь в относительно замкнутом мире фильма. В государстве, которое сам себе построил, и тебе в нём невероятно комфортно. Было ощущение пойманного чувства счастья, которое я ощущал физически, кончиками пальцев.
Сейчас мне 49 лет, и у меня другое восприятие мира сегодняшнего. Казалось бы, я человек битый. Пройдя вместе со страной всевозможные перипетии, видевший жизнь, ты уже вроде должен быть железобетонным, ничто уже не может заставить тебя так остро воспринимать быстро меняющийся мир. Но именно этим острым восприятием мира я сегодня очень дорожу как режиссёр.
Я помню, как легко все приняли Интернет, и практически никто не обратил внимания на то, что буквально через несколько лет после его появления он стал частью нашей обыденной жизни. На самом деле это же было великое событие, которое изменило мироустройство и которое невероятными темпами продолжает сейчас развиваться, трансформироваться.
— Вы сейчас говорите о технологиях...
— Нет-нет, я говорю прежде всего о социуме, о том, что события из сводок новостей, которые раньше вызывали у нас какие-то экстраординарные реакции, сегодня воспринимаются как обыденность. Самолёты падают, люди друг друга ненавидят, убивают... На фоне этого потока у большинства притупляется восприятие, а у меня почему-то идёт обратный процесс.[center_article: 2165951 {title: Статья по теме}]
Парадоксы века
— Если лет пять назад у нас часто поднималась проблема разделения общества, сегодня же этот процесс актуальнее для западного мира. Вы согласны?
— Согласен... Сейчас раскол общества в России наблюдается в меньшей степени, чем, скажем, в Европе. У нас-то как раз видны процессы единения. Другое дело, что единение зачастую происходит через боль, через какие-то катаклизмы. К сожалению, при серьёзных тектонических сдвигах в мировом пространстве иначе не получается.
Фильм мы снимали про свой город, про соотечественников, но я пытался проговорить проблемы, которые волнуют весь мир. Я понимаю, что звучит это о-о-очень пафосно, но это действительно так.
— Вы сказали, что в ходе работы над сценарием картины на первый план вышла тема прощения...
— Это моё личное. На тему прощения я буду говорить и снимать всегда. Мой отец часто подчёркивал, что снимает кино с утопической надеждой на то, чтобы изменить человеческую душу к лучшему. Я, конечно, понимаю, что одним или несколькими фильмами это сделать невозможно. Но если хотя бы на секунду экранного времени ты заставишь зрителя сопереживать, прощать, задумываться о важных общечеловеческих вещах, значит, то, что ты делаешь, оправданно. Вот в это я действительно верю.
— А почему прощение в принципе человеку даётся так сложно?
— Хорошо, если пусть сложно, но оно даётся. Кому-то оно не даётся вообще. Прощать мы до сих пор не очень научились. Вот когда человек уходит из жизни или ситуация разрешается каким-то болезненным и крайне радикальным способом, тогда мы способны искренне покаяться. Сказать вслух или про себя: мол, надо было отпустить, простить, сделать что-то по-другому. Но это происходит, когда уже становится слишком поздно. Нужно учиться прощению здесь и сейчас...
— А разве не этому учит нас вся русская культура?
— Так и наша религия этому же учит. Но люди зачастую не слышат этих воззваний. А может, это я сгущаю краски. Кино для того и существует, чтобы какие-то жизненные моменты, проблемы докрутить, усугубить.
— Зачем?
— Чтобы мы все, наше общество обратили на эти проблемы внимание, пока не стало слишком поздно. Мой фильм — это отчасти фильм-предупреждение.
— Предупреждение о чём?
— О том, что нам надо учиться слышать друг друга, уметь прощать и понимать. Мы все разные, но это не значит, что только из-за того, что у кого-то другой цвет кожи, другой менталитет, другое вероисповедание, нужно давать волю ненависти, презрению. Дайте себе возможность попробовать выдохнуть, собраться с мыслями и услышать того непохожего человека, который находится напротив тебя.
