Актриса Алла Демидова – легенда Театра на Таганке, мастер художественного слова, автор книг «Мой Высоцкий», «Владимир Высоцкий, каким знаю и люблю». О себе, о друзьях и коллегах, об удачах и потерях Демидова рассказала на встрече в рамках Открытого фестиваля популярных киножанров «Хрустальный источникЪ».
«Хорошо чувствовал время»
– Был бы Владимир Высоцкий востребован сегодня? Неизвестно, это будут только гадания. Но однозначно Высоцкий очень хорошо чувствовал время. И откликался на это время. Скорее пародийно. Он ведь начинал со своего рода шаржей: пародировал лагерные темы, дворовые темы.
А ещё Володя обожал всякие слухи. Сейчас благодаря интернету всё известно, мир для нас открыт. Мы шире на происходящее смотрим, хотя не думаю, что стали мудрее от этого. А в 1960-е – начале 1970-х, когда Высоцкий возник, такого лёгкого доступа к информации не было. Поэтому он очень любил общаться и с учёными, и с самыми разными людьми, чтобы узнавать что-то новое.
Помню, как Высоцкий пришёл на репетицию: «Мне охотник Медведев сказал: «Чтобы во время охоты волки не убежали в другой лес, надо этот лес окружить красными флажками». Артур Медведев – это его друг, журналист. Мы все стали спорить: а что, они видят цвет, что ли? А через зелёные флажки они бы перепрыгнули? А если жёлтые?.. А потом появилась эта знаменитая песня «Охота на волков» – как бы случайно. Но всегда всё в искусстве возникает непонятно из чего.
Рвусь из сил – и из всех сухожилий,
Но сегодня – опять как вчера:
Обложили меня, обложили –
Гонят весело на номера!
«Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда», как писала Ахматова. Высоцкий в этом смысле очень живой человек был. Но, с другой стороны, хватило бы у него поэтической энергии – это вопрос к Богу, а не к нам. Некоторые поэты замолкают, и даже ныне живущие – очень хорошие, кстати – не пишут.
Хотя сама поэзия сегодня очень востребована. Я это понимаю по наполненности зала на моих чтецких вечерах. И зрители, как ни странно, молодые.
Думаю, и рэп возник из-за того, что спрос на поэзию вернулся. Но поскольку поэзия – дело сложное, то рэп облегчил задачу, как донести текст до публики. Главное – поймать ритм.
«Комплексовала из-за дефекта речи»
Актёры, я заметила, – люди застенчивые. Может, для того и идут в театр и кино, чтобы прикрыться другими образами, не себя играть, а совершенно кого-то другого – и спрятаться за ним.
В школе я комплексовала из-за дефекта речи: «хоросо», «салас» – вместо «хорошо» и «шалаш». Всё шло от застенчивости. Хотя, вы знаете, какие-то недостатки актёрские даже прибавляют индивидуальности, поэтому их можно использовать. Например, у Смоктуновского тоже не очень хорошая была дикция.
Самый дорогой мне спектакль? «Вишнёвый сад» на Таганке, который поставил Эфрос. Приятно ведь учёному-физику, когда он что-то новое открывает, да? Также приятно и актёру, когда он в привычной классике играет что-то новое, совершенно не то, что было раньше.
В чеховском «Вишнёвом саде» Раневскую после Книппер-Чеховой все играли дамой. Чуть ли не в корсете: мол, это естественно, если она дворянка. Но у Чехова в пьесе Аня говорит про неё: мама живёт на пятом этаже, у неё накурено. Что такое пятый этаж для начала XIX в.? Там обитали служанки и молодые поэты. Без лифта, конечно. Я жила в Париже на пятом этаже – и мне было трудно подниматься, а в этих длинных платьях позапрошлого века – тем более. Брат про Раневскую говорит: она порочная, это видно в каждом её движении. Значит, нужны совершенно другая одежда, манера поведения.
Или телеграмма из Парижа. Кто присылает её Раневской? Обычно считается, что это какой-то поклонник, какой-нибудь чиновник, русский интеллигент. А я подумала: а почему бы не предположить, что прислал ей телеграмму молодой Пикассо, например? Потому что они все женились на русских – и Пикассо, и Ренуар, и Ромен Ролан. Поэтому Раневская и рвётся туда, к талантам, в кафе парижские. Под таким углом зрения тогда всё совершенно иначе поворачивается. И свою Раневскую я играла именно так.
На Таганке в постановке Юрия Любимова Высоцкий исполнял Гамлета, а я – Гертруду, его мать, королеву Датскую. Но и Гамлета потом тоже сыграла. Я довольно долго работала с греческим режиссёром Теодоросом Терзопулосом, и мы сделали и мой моноспектакль «Гамлет-урок», и «Медею» Еврипида, которую в античном театре играл мужчина.
Понимаете, надо выбирать режиссёра, а не роль. Да и в кино, кстати, я всегда выбирала режиссёров, с которыми мне было интересно. В последний раз мне было очень интересно с Кирой Муратовой, и, надеюсь, ей тоже, иначе бы она меня не пригласила на второй фильм. И с Рустамом Хамдамовым. Хамдамов – художник с абсолютным вкусом, поэтому с ним приятно общаться.
«Дозволенность всего»
К сожалению, сегодня мы наблюдаем общий упадок культуры, дозволенность всего. Поэтому многие находят деньги и делают средние фильмы, средние спектакли. Они заполонили пространство, зритель не может ориентироваться. Это внутри профессии всегда ясно, кто есть кто. Медики знают, кто хороший врач, а кто плохой, а мы-то не знаем, мы идём просто к врачу. Так и зрители – не понимают, куда идти. И потом разочарованно уходят.
Этот смыв границ, понижение культуры, всеядность некоторая, к сожалению, и дальше будут продолжаться. Такое время на дворе, что тут сделать.
Театр первый откликается на изменения в обществе, это действительно зеркало жизни. И развитие театра идёт волнами, почти 20-летними циклами. Почему 1960–1970-е гг. дали такой взрыв и театру, поэзии, живописи, кино? Причём не только в России. Это было и в Италии – итальянское кино, был прекрасный театр в Бухаресте – лучший в Европе. В Польше были чудесный театр и кино. Всё это потому, что после войны, после взрыва совершенно другой энергии произошло постепенное успокоение – и случился взрыв искусства. Я вам скажу более образно. Помните фигуристов знаменитых, Белоусову и Протопопова? Семь лет подряд они были победителями в мире. Однажды я с ними летела в Швейцарию. Спрашиваю: «А как вам это удаётся – столько лет побеждать?» И Людмила мне сказала: «Мы всегда тренируемся в чугунных поясах. Всегда, в каком бы мы состоянии ни были. Снимаем их только один раз – на соревнованиях».
И появлялась эта лёгкость, которая изумляла мир 7 лет подряд. Я думаю, что эта война и весь ужас, которые были не только в России, но во всём мире, – это были те самые железные пояса. И когда мир от них освободился, появилась эта лёгкость.
Но после пика всегда идёт спад. Он у нас совпал с перестройкой, когда до театра вообще не было никому дела. Дальше случилась техническая революция с интернетами, гаджетами и прочими делами. И немножко мозги у людей повернулись в другую сторону. И театр сейчас ищет свой путь: идти ли за молодёжной культурой – а это Кирилл Серебренников и в какой-то степени Богомолов. Или идти по рельсам привычного русского реалистического театра – с проблемами, с игрой. Но! Для этого нужны большие актёры. А их нет, потому что спрос определяет предложение. Личности сейчас не востребованы, поэтому подождём. Мы в самом интересном времени живём – посмотрим, куда это всё повернёт.
