- Сергей Леонидович, как провели отпуск?
- От отпуска взял только неделю и авантюристически поехал по России. Москва оторвана от России радикально, мы не понимаем свою страну, потому что живем в отдельном государстве.
Когда выбираемся в Питер, мы опять не видим Россию. Напомню фразу из программы «Время»: всего 100 километров от Москвы – и ты в России. И вот я решил поехать в Россию, жену подбил, взял сына. Ужасно все.
Мы поехали на Урюпинск, там переночевали, потом поехали в Волгоград. Там встречался с ребятами, я учился в волгоградской школе. Собрал одноклассников, поужинали, поболтали. Здорово, классные все. Потом поехали в Астрахань. На следующее утро говорю жене: все, валим отсюда. Здесь спиваются и мат-перемат, и какая-то горесть все время. Это не обязательно связано с деньгами.
Я видел счастливых африканцев. Когда я жил в Африке 82-84-й год , у нас была служебная машина. Африканцы, которые нас окружали, жили ужасно, все время хоронили детей, они там все время умирают от глупых причин типа дизентерии. У них не было ни канализации, ни вообще ничего. И они приходили гадить под наши машины – из деликатности, потому что в чистом поле их было видно. Но это счастливейшие из смертных, вы не представляете, какие они счастливые. То есть дело не в деньгах.
Когда мой друг приехал из командировки в Анголу, он решил почистить холодильник от забытых по-холостяцки продуктов, нашел какой-то старый пожелтевший маргарин, и выбросил эту обертку с налипшим маргарином. Он положил это в пакет, чтобы потом вынести мусор, и соседская девочка украла это. Они крали мусор, чтобы разживиться чем-то. Но она боится, что братья украдут у нее украденный мусор, она начинает разбирать его прямо на пороге, разбрасывать. Там хищническая борьба за мусор европейцев. И вдруг она достает эту обертку с налипшим маргарином с плесенью и жадно начинает его есть с криком: этого не может быть, они выкинули масло!...
Я очень хорошо помню эту девочку, мы выскочили с приятелем, только что не расплакались, потому что так страшно. Она счастливая! Все время хохочет. Дело не в деньгах.
Русские по пути следования какие-то все мрачные, идешь на речку купаться в Урюпинске, ощущение ужасное, потому что на всех кресты, но такой мат стоит, просто небо раскалывается! Причем рядом девочки – мат. И думаешь: елки, ребят, что же вы злые такие? И они все время друг о друге как бы. Это не материальное неблагополучие, это какое-то апокалипсическое предчувствие ужаса, я не знаю, почему. У меня такого нет, я понимаю, что в конце все умрут, и что? Мы все должны при этом материться?
- Когда на Кавказ поедете? А то все по Волге, да по Волге. Боитесь? А ведь, когда война в Чечне и в Дагестане была, не боялись.
- Я на войну хочу. Надо нам донести независимость братскому кахетинскому народу. Он стонет под игом режима Саакашвили, нам надо принести. Особенно волнуют Восточная и Западная Кахетии. Когда пойдем приносить свободу и независимость?
- Будет ли война с Грузией?
- Кроме того, что я пытаюсь казаться остроумным, еще пытаюсь казаться умным. Поэтому я должен не избегать видеть закономерности. Есть закон эскалации. Он говорит, что если я сейчас начну в этой комнате размахивать ножом, то для того чтобы держать ситуацию под контролем и в дальнейшем, мне, скорее всего, понадобится автомат, танк и так далее.
Я говорю сейчас и говорил с 7 ноября 2007 года: после того как Саакашвили избил в Тбилиси акцию протеста, причем его молодчики бегали по улицам и кричали матом, для грузин это существенно сильнее, чем для русских, и особенно сильно, когда мат обращен в сторону матерей, и вот они с таким матом бегали. Это было ужасно. После этого у Саакашвили не было выбора, после этого человек не может не идти по эскалации, он должен был начать войну. Нет шансов. Пока не обломается, он будет искать эскалацию. Для него сейчас оптимально было бы устроить международную войну. Торпедами обстрелять какой-нибудь наш корабль, что-то такое. Так, чтобы привлечь Америку.
Америка с трудом его сдерживает, тут надо понимать ее роль. Притом что они пытаются нас вытеснить, но с Саакашвили они уже вожжи не могут удержать, потому что парень рвется, как зверь лютый, и их хочет вовлечь. Конечно, он устроит снова войну. Америка хочет, чтобы он делал, подчиняясь. А он, как шакал при тигре, хочет вовлечь их в свои войны.
- Сергей Леонидович, хочется вас видеть в телевизоре. Нет ли планов, вернутся в телеэфир?
- С эфиром проблема. В свое время, я абсолютно убежден, что не по инициативе, но с согласия политического руководства страны, телеканалы установили правило, при котором ни они, ни политическое руководство не лезут друг другу в кухню, это важно понимать.
Когда вы думаете, что Кремль что-то контролирует, это неправда. Этот пакт о ненападении заключен между Кремлем и телеканалами. Телеканалы говорят Кремлю: мы будем просто показывать развлекуху, народ будет у нас с бутылочкой пива стоять, абсолютно все будут счастливы, политики будет минимум, все, что будет – про вас, успокойтесь. Взамен надо, чтобы вы вообще к нам не лезли. Мы будем спокойно варить бабульки в нашем многомиллиардном бизнесе. Это просто бизнес, пакт феодальных кланов, которым разрешено извлекать из телевидения прибыль, и до начала кризиса это было очень сытно и все время работало.
И сейчас куда мне идти? Я должен там краковяк танцевать – а я не умею. Говорить о политике в условиях пакта не требуется, телеканалам не нужно. Зачем? Меня приглашали уже. Есть какая-то программа – на остров едешь и пожираешь тараканов. Я сказал: мне не нужно это.
Народ изъят из политики. Вообще. Оставили всего политически мыслящих людей – 20%, а 80% увели в культуру про сиськи и письки. Сейчас просто люди изъяты из оборота, они стоят с пивом и говорят «Гы!». И все. Их назад как вернешь?
Минус в том, что они деграданты, они олицетворяют собой не социально-модернизационный рывок, а по существу архаистически-деградационный рывок. Вот это проблема. Но это мировой тренд. В Америке сохранены несколько заветов отцов-основателей, и в этой связи им легче чуть-чуть, они знают, кто пилигримы, почему и для чего они прибыли. Некая миссия их известна.
В России с этим труднее. Россия потеряла прошлое, мы не знаем, мы внуки Столыпина или Гагарина. Если мы внуки Столыпина, то и Распутина. Если мы внуки Гагарина, то и Сталина. Вот проблема. У нас башка взрывается. В этом смысле Америка проще и точнее устроена. Им не надо думать, откуда мы взялись. А мы этого не знаем. Китайцы помирили своих императоров с Мао Цзэдуном, а мы не можем. Интеллектуальный класс обязан этим заниматься. На выходе мы должны стать не тем и не тем, а через два поколения стать третьим. Эти два корня должны дать один росток.
Мне Столыпины и Распутины совершенно до лампочки, у меня дед красногвардеец, я весь из этого. Я человек победителей 45-го. Оттуда мой корень. Вы предлагайте варианты, только я за своего мертвого буду драться, чтобы вы его не обидели. И давайте начнем искать. Я бы попытался все-таки очистить моего деда от Сталина и здравых людей 19-го - начала 20 века от Победоносцева и Распутина.
- Как относиться к тому, что открываются немецкие кладбища буквально рядом с кладбищами красноармейцев?
- Хорошо относиться. Пусть открывают. Надо уважать. Надо все-таки им позволить, признав, что люди их рода совершали ошибки. Это нормально. Не надо здесь счетов между мертвыми. Мы в смыслах драться должны, а не в костях.
- Как вы относитесь к прикрытию вещания российских каналов в Белоруссии?
- Плохо отношусь. У меня нет в Москве никакого имущества, единственная моя квартира в Минске. Я там бываю. Батька делает одну очень интересную ошибку. Он думает, что если что-то скрывать, то это сокрытие принесет пользу. Я напомнил бы ему фразу, если не ошибаюсь, Чжуан-цзы: ясный день скрывает надежнее, чем темная ночь. Что скрывать-то? Ты дай им, чтобы все два пальца в рот сунули, а в конце еще сзади добавь. Наши делают дымзавесу из новостей – она скрывает все. Надо просто уметь создать ясный день. А Батька не понимает этого. Он пытается скрыть, как будто этого нет. Это манеры 14-го века.
- Сергей Леонидович, что вы думаете о «тандеме»?
- Я не знаю Медведева, просто не знаю и все. Наблюдаю в Интернете все его реакции, они небезынтересны. Но я должен сказать, что я знаю о тандеме. Бюрократия, как мне представляется, больше косит глазом на Путина, они все время держат его в уголке зрения – что скажет, как поведет себя. Он как бы по согласию точка компромисса бюрократов – что он и есть место сборки, точка силы бюрократии. И я вижу, что внешне Медведев не дергает тигра за усы, что очень много надежд, что они поссорятся. Я считаю, с точки зрения стабильности моих интересов, а я отношусь к патриотизму очень просто, через одну простую максиму: Россия – это страна, за которую я готов жить и умирать. И с точки зрения стабильности, я полагаю, что оппозиции политической, к сожалению, нет. Власть прилагала усилия, чтобы ее не было. Можно ли признать ответственной оппозицию, которая была с 99-го года? Нет. Было два чиновничьих плана – «Отечество – вся Россия» и «Единство». Поэтому делать страшные глаза и говорить, что еще была ответственна оппозиция… Нет, не было. Ужас. Но это мой народ.
Сегодня какие народно-демократические революции могут произойти в России? Отвечаю: исламские. Будет ли это способствовать интересам моей страны? Нет. Народно-демократические революции этой нации, стремительно движущейся к архаизации и деградации, сегодня революция может быть региональная и скорее всего исламская в регионах, где развита этническая солидарность. Что будет означать отторжение этих регионов от России. Оно мне надо, если честно? Ну нет же. А гниющую систему чиновничью я должен поощрять? Тоже нет. Вот где ножницы.
Архаизация хороша, когда вы ищете момент, когда нация была стабильна. Там восстанавливаются все нравы и принципы Хани. Когда Тан начинает строить страну, они только говорят одну фразу: восстановим славу Хани. Это и есть архаизация как поиск стабильной точки в прошлом. Вот русские кто? Мы восстанавливаем славу кого? Мы даже не договорились, мы кто и как это все поженить вместе. Они исходили из этого. Поэтому я не отношусь к архаизации обязательно как к негативу. Я отношусь как к поиску точки сборки в прошлом. Мы не можем ее найти. Патриарх важную вещь сказал о Сталине: что это тоталитарный режим, но не человеконенавистнический. Это уже важный ход. Не поженим эти два корня – реально сойдем с ума и будем никем. Надо Гагарина и Столыпина каким-то образом сделать людьми одной нации. Как сделать, я не понимаю. Кирилл, безусловно, человек, отрицающий богоборческие режимы, он идет корнями туда, до революции. Но, признавая 45-й год, Гагарина и так далее, он пытается мирить нацию. Это классно.
Архаизация и социальная деградация – вот что мы видим. Куда мы должны катиться, кем должны стать? До кривичей докатимся, березовыми почками будем лечиться? И потом скажем: точка сборки найдена, тут все согласны, давайте же, о кривичи, вновь создадим волчье братство и двинемся выжигать балтийские деревни и забирать их баб! Куда мы должны докатиться? Куда мы должны упасть, чтобы начать подниматься? В этих условиях сегодня мне тандем нужен этот чудесный. Я не хочу пасть в пещеры совсем.
- Сергей Леонидович, после критики Лужкова, не было ли у вас проблем с работой?
- Нет, не было проблем. У меня есть чувство родства и близости со всеми, в этом мой якорь и другая моя проблема– что я боюсь расстаться с этими персонажами. Настанет день, может быть, когда в общественно-политическом поле не станет таких людей. Я уже заранее испытываю невероятный страх и одиночество. День, когда я выйду, не будет ни Путина, ни Лужкова, ни Примакова. Понимаете? Они мои родные. Я с Лужковым в сложных садо-мазо отношениях каких-то, без него буду тосковать и в депрессняк впаду. Я скажу страшную вещь: по-настоящему любящий человек ранит. Конечно, я его любил всегда. Чтобы убить беспощадно, надо любить. Самая беспощадная форма агрессии, изобретенная людьми, - это любовь.
- Судя по вашей фамилии, у вас украинские корни. Каким видите будущее Украины?
- Вообще румынец. Если разобраться, я черт знает что. Дед со всеми своими родственниками говорил только по-румынски. А бабка по матери – болгарка. А те четвертушки – украинские. Так что румыно-болгаро-хохол. Даже хотел пойти в ЗАГС и поменять фамилию обратно на Дореску, но моя семья не поддержала. Ну, а что я один буду Дореску, а они – Доренко?
Когда мои румынские предки приехали на территорию Украины к русскому царю – а проблема была в турках – им дали населенный пункт. Как они его назвали? Картамыш – ровно как турецкое название деревни, переименованной турками, южнее Дуная. Они жили уже при турках, потом бежали к русскому царю просить переселения. По сей день жители окрестных сел знают, где был Картамыш. Причем их не любили, потому что румынские парни очень сластолюбивые. Украинцы старались физически воздействовать – били их, чтобы девок не уводили.
Я человек советский, вырос в гарнизонах. Отвечаю перед своей историей, не могу метаться. Я жил в 30 километрах от Китая еще когда боялись войны с ним. Мы отцов отправляли, как в бой, когда они летели в сторону Китая. Поэтому у меня тема совсем простая, я говорю это украинцам, грузинам: в какой-то момент вы подойдете к окну, из окна вы увидите нас. Я очень люблю американскую культуру, обожаю американцев. Но вы увидите нас. Давайте сейчас не вести себя так, чтобы потом стыдно было. Давайте понимать, что мы все равно вместе. Вы можете кокетничать, изневестится. Дело кончится тем, что вы увидите в окошко нас. Мы – Россия, для меня Советский Союз. Я советский человек. Мальчик из гарнизона. Китайцы говорили 400 лет подряд: восстановим славу империи Хань. Я говорю: восстановим славу Советского Союза. И отвечаю: да, восстановим, куда мы денемся?
