65 лет назад, в 1958 году, съемочная команда фильма «Неотправленное письмо» отправилась в киноэкспедицию на берега реки Енисей. Эта знаменитая лента Михаила Калатозова в 1960 году вошла в основной конкурс Каннского кинофестиваля. А 1990-е годы Фрэнсис Форд Коппола за свой счет отреставрировал эту советскую драму и устроил прокат фильма в США.
Но тем, кто был задействован в создании этой легендарной ленты, пришлось очень тяжело. Правда, с годами выяснилось, что жертвы эти оказались оправданными и сослужили хорошую службу в том числе и самим артистам.
«Слава Богу, мы выжили!»
Так, Василий Ливанов именно во время этих съемок сорвал голос. Калатозов относился к тому типу режиссеров, которые требовали от артистов порой невозможного. Вот и в этот раз он распорядился, чтобы Ливанов и Татьяна Самойлова, игравшие геологов, озвучивали своих персонажей не в студии, а прямо на натуре — при сильном ветре и на морозе в −40 °С, чтобы в кадре все выглядело максимально правдоподобно. Ослушаться режиссера Ливанов, которому тогда было всего 23 года и для которого это была первая большая роль в кино, не посмел. В итоге сразу после съемок этой сцены оба актера тяжело заболели, у Ливанова начисто пропал голос. В киноэкспедиции врача не было, с группой поехала только медсестра, которая наказала Василию Борисовичу молчать. Через 2 недели Ливанов заговорил и не узнал сам себя — «это был хрип какого-то старика».
По сюжету в конце 1950-х годов на поиски алмазов в сибирской тайге отправляются четыре специалиста: руководитель партии Константин Сабинин (Иннокентий Смоктуновский), проводник Сергей Степанович (Евгений Урбанский), молодые и влюбленные друг в друга геологи Таня (Самойлова) и Андрей (Ливанов). После долгой изнурительной работы Таня обнаруживает признаки алмазоносной породы. Команда счастлива и мечтает о возвращении домой. Но происходит ЧП — тайга на многие километры оказывается охвачена пожаром, который отрезал геологам путь к лодкам с продовольствием и оборудованием. Геологам надо не только спасти друг друга, но и передать знания о найденных алмазах на Большую Землю. В конце картины в живых остается один Константин. Герой Смоктуновского выбирается к берегу большой реки, перебирается на небольшую льдину. Поток несет его, полуживого, по замерзающей реке. Вертолет с воздуха замечает человека, к нему спускается врач. Герой Смоктуновского медленно открывает глаза. Зрители понимают: работа его команды не пропала, партия получит данные, за которыми посылала геологов.
«Работа в этом фильме была физически очень тяжелая. Невероятно сложно было, — рассказал в интервью aif.ru Ливанов. — Удивительно, что там никто не искалечился. Мы же в настоящих пожарах снимались, перед нами падали горящие деревья. Слава Богу, что мы выжили. Кеша Смоктуновский не был особо физически сильным. Женька Урбанский его звал “Ах, ты моя развалина”, шутил над ним.
Знаете, если бы мы с Евгением не прожили в тайге на этих съемках восемь месяцев и не общались бы так близко, я бы в жизни не узнал, до какой степени самоотверженности готов дойти Урбанский ради других. Женька здоровенный был, реально очень сильный человек, все сложные сцены выполнял гениально, помогал во многом всем остальным. В том числе и профессиональным советом — он ведь был выпускником актерского факультета Школы-студии МХАТ. В то время как Смоктуновский был самоучкой. У него же не было специального актерского образования. До войны Смоктуновский был киномехаником и ездил с фильмами по разным селам, крутил картины. Это и стало для него своеобразной школой — он каждый день видел на экране хороших артистов, мастеров. И Кеша учился по ходу. Он всегда стремился безупречно исполнить задачи, поставленные ему режиссером Калатозовым. И к себе относился очень критично».
Смоктуновского привязали к плоту
«Снимали мы одну сложную сцену, — продолжает рассказ Ливанов. — Смоктуновский-Константин плывет на плоту по Енисею. Плот привязали к катеру длинным тросом, чтобы катер не попал в кадр. А самого Кешку привязали к плоту и сказали: “Если почувствуешь себя плохо, подними руку. Тогда съемку остановят”. Оператор Урусевский снимал с кормы катера — съемочный аппарат стоял там. Но, когда плот тронулся, из-под винта катера пошли очень сильные волны и довольно быстро Смоктуновский поднял руку — валы ледяной воды били по нему очень сильно. Но Урусевский и Калатозов оба были фанатиками кинематографа. Они решили: “Еще минуты две-три снимем и потом остановим”. Когда катер наконец подогнали к берегу и Кешку сняли с плота, он был без сознания, у него было сотрясение мозга. Женька Урбанский нес его на руках, как ребенка, по сколоченной лестнице по крутому берегу в Дивногорске — город тогда только-только начинал строиться. Когда Смоктуновский пришел в себя в больнице, он не возмущался. Но потом дал оценку действиям Калатозова и Урусевского: “Что это за невероятный кинофанатизм? Такое может довести до беды!” На самом деле я даже думать не хочу, что бы было, если бы Женька не донес Кешу до больницы. Никому другому из нас было бы не под силу несколько километров нести на руках взрослого мужчину до ближайшего врача».
Возможно, если бы и сам Ливанов вовремя оказался в руках медиков, то сохранил бы свой природный голос, который мы можем услышать лишь в этом его дебютном фильме «Неотправленное письмо». Но, как сказал aif.ru народный артист РСФСР, «нет худа без добра». Именно этот тембр подарил ему стопроцентную узнаваемость и обеспечил успех не только в актерстве, но и в озвучании мультипликационных персонажей — Карлсона, крокодила Гены, Удава, благодаря чему в актерском багаже Ливанова появились сотни мультфильмов. А мы теперь и не представляем себе, что Карлсон или Шерлок Холмс могли бы звучать иначе.
